Чёрная вьюга

— Под общей редакцией архимага Г.Поттера, — равнодушно сообщила она.

От такого известия сэр рыцарь едва не подавился зевком.

— Нет, уж лучше бы за такое дело Гермиона взялась, честное слово!

Иллена некоторое время обозревала прямо перед собой возмущённое и такое близкое-близкое лицо рыцаря, приподняв недоверчиво одну бровку и чуть нахмурив другую. После чего осторожно поинтересовалась — а что, знакомые имена?

— Да как сказать... я бы тому Гы даже не доверил бы вынести на помойку гэ — учился-то он кое-как, — доверительно сообщил парень и во избежание града вопросов быстренько нашёл губам эльфки куда более обоюдосладостное занятие.

Понятно, что настроение после такого стремительно поползло вверх, так что пришедший на практические занятия гоблинский колдун оказался приятно удивлён своим учеником. Правда, иногда поглядывал с неодобрением на пару гоблинов, дружно и даже с азартным гиканьем прыгавших то на одном краю ярко-алой машины, то на другом. Но завидя мучения над магией сэра рыцаря, никто из зловредности не стал объяснять, что обретавшийся под днищем гном с помощью Наф-Нуфов всего лишь подстраивал жёсткость пружин подвески...

— Что ж, сэр Алекс — ваши заклинания более похожи на бред пьяного орка, однако они работают! Причём работают очень эффективно, — заметил наконец колдун, измученный ничуть не менее своего ученика.

Лёха стоял, утирая пот, и едва обнаруживал в себе удовлетворение по поводу обретавшегося на верстаке перед ним здоровенного алмаза. Всего лишь полминуты назад это был всего лишь притащенный кем-то из гоблинов камень. Однако сейчас он превратился в мерцающий и переливающийся искрами кристалл.

— Конечно, любой мало-мальски сведущий в магии тотчас различит последствие заклинания трансформации и вернёт предмет в исходное состояние — уж полное превращение считается невозможным, — вспотевший от занятия гоблин совсем собрался было уходить на сегодня, но тут некстати о ногу парня потёрлась Мурка.

— А живность можно превращать? — поинтересовался сэр рыцарь и в качестве демонстрации подсадил на верстак возмущённо муркнувшую кошку.

Колдун некоторое время созерцал осторожно обнюхивавшуюся по сторонам животину, а потом устало кивнул. В его руке объявилась из-под полы балахона потёртая, крытая чёрным лаком волшебная палочка. И медленно, чуть торжественно и нараспев, гоблин принялся сотворять заклинание.

— Алеф! — наконец важно выкрикнул он.

Лёха посмотрел, тут же засмеялся, и дружный хохот команды последовал незамедлительно. Ибо на верстаке сидела этакая левретка вполне собачьего вида — но с кошачьими повадками. И точно так же на сносях. Замороченная Мурка брезгливо обнюхала на себе ненавистный псиный запах, но когда попыталась жалобно мяукнуть, из пасти её вырвалось сиплое рычание.

Гоблины от смеха катались по полу, держась за животы и в полнейшем восторге стукаясь головами о пол.

— Ладно вам, пощадите Мурку, — первой вступилась сердобольная Стелла, и отчаянно хохочущая эльфка сразу поддержала её.

Колдун столь же важно вновь прочёл над кошкособакой заклинание, поменяв в нём всего несколько слов, по мнению внимательно слушавшего парня. И забегая чуть вперёд, сообщу — чрезвычайно внимательно слушавшего. Ибо когда перепуганная кошка наконец вернулась в привычную ей ипостась, а гоблин раскланялся в ответ на восторженные аплодисменты и вознамерился на сегодня отбыть, сэр Алекс сделал эльфке этакий неприметный, но не оставшийся тою незамеченным жест.

И в результате, когда за гоблином закрылась дверь и снаружи затихло поскрипывание его шагов, провожавшая колдуна Иллена с чуть виноватым видом вытащила из своего рукава потёртую волшебную палочку.

— Будем надеяться, что спохватится не сразу, — сообщила она, ничуть не смущаясь своей столь очевидной всем кражей. — А что ты задумал, сэр рыцарь?

Она запнулась и даже посерьёзнела, завидев с какой скоростью парень стёр с борта машины чертёж эллиптической рессоры и уже наносил на то место рунную вязь заклинания...

Холодный пот струился по вискам, в глазах от страха темнело — однако Лёха успел выплеснуть в строки главное. Ухваченный на слух принцип. Всё-таки, превращать живое куда сложнее.

— Вот здесь масштаб и вектор поменять, — он закусил губу, старательно сдерживая рвущееся из горла рычание. Быстрее же, полнолуние именно сегодня!

Не разобравшийся, в чём тут дело, организм на всякий случай уже щедро впрыснул в кровь хорошую порцию адреналина. Парня просто трясло от сдерживаемой готовности к хорошей потасовке — но рука с мелком проворно и послушно сновала над строками, меняя тут, подправляя там.

Завидя такое дело и живо смекнув, что кроется здесь нечто весьма серьёзное, гномы живенько расчистили на исчёрканном расчётами и эскизами борту машины больше места, а Иллена даже принялась выискивать в "Обшей магии" затребованные для формулы коэффициенты и вектора.

— Ага, вот. Э-э... эйч-три, — эльфка дрожащим отчего-то голоском произнесла это и зябко передёрнулась.

Лёха последний раз проверил трёхэтажную вязь рун и цифр, шепча пересохшим в волнении ртом. Получится — хорошо. А если нет... впрочем, тогда это уже ровным счётом не будет иметь никакого значения.

— Стелла, стань сюда, — помертвевшими губами произнёс он.

Но как-то так, что переменившаяся в лице девчонка даже не пикнула, осторожно ступив внутрь начертанной прямо на полу семилучевой звезды. Учебная, она тем не менее вполне позволяла задуманное. И вот, на обречённо замершую от страха маленькую гномеллу лёг первый слой заклятья. Страшное, неслыханное чародейство творилось здесь и сегодня — на побледневших лицах мерцали отблески остаточных сил. Будто сама вечность распахивала сейчас своё пространство аж до Сумеречных Пределов.

Но всё так же равнодушно просвечивали сквозь неё звёзды.

Рыжие волосы Стеллы сначала поблекли, словно не замедлившая приблизиться смерть выела все краски, но тут же опять засияли медью. Заплясали по отважной гномелле бешеные сполохи, но уже потёк, полился второй слой заклятья, в который сэр рыцарь вложил всю неумолимую твёрдость своего я.

Оно не подвело, как и было задумано.

И в третий раз взмахнул сэр Алекс уже тлеющей от нагрузки волшебной палочкой, напоследок вышвырнув прошлое за пределы этой реальности...

— Ой, что это за жабка получилась? — громко изумился Наф-наф, на всякий случай вооружившись здоровенным гаечным ключом.

— Да нет, скорее диковинная ящерка, но с какими-то пупырышками, — эльфка наклонилась и осторожно подняла из центра звезды

испуганно замершую там помесь чёрной ящерицы

с бородавчато-зелёной жабой,

поджимающую под себя

изувеченные

передние

лапки...

Всё-таки, получилось. Успел. И именно вот это главное. На две недели заклятья хватит, а больше и не понадобится — ведь только тритоны со сгинувшей в атомной буре Земли обладают стопроцентной регенерацией. А там магия рассеется, и гномелла снова вернётся в себя. Но, уже без изъянов.

Сквозь застящую взор серую пелену ещё прорвались напоследок изумрудные глаза, и что-то даже донёс этот крик сквозь всё громче проступающий шум прибоя на берегу океана вечности. Прости, милая эльфка — за то, что у нас могло бы быть, да вот, никогда не будет. Уж ты-то должна знать, что за всё приходится платить. И куда больше, чем за то получать.

Серое пятно кружилось и крутилось всё быстрее, улетая всё дальше и дальше в бездушное ничто. Вот оно взвилось на миг, встало косо — чтобы навсегда исчезнуть в медленно и величественно разлившемся навстречу океане света...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. РЕКВИЕМ МЕРЗАВЦАМ

Это море никогда не знало света солнца. Да и зачем оно? Если бы в мире вдруг нарушился заведенный богами миропорядок и некое светило выползло на здешние просторы, то робкий свет его трусливо отдёрнулся бы от этих всё равно оставшихся смолянисто-чёрными волн.

Впрочем, иногда свет здесь всё же бывал. Случалось, что по беспросветной тьме наверху проносились длинные огненные искры, оставляя за собою медленно гаснущий дымный след. Старики баяли, что то драконы проносились на битву с мерзкими и могучими посланцами не к утру будь помянутой Святой Инквизиции. Иногда искры сопровождались шипящим грохотом, да и сами оказывались холодно-зеленоватого цвета. И тогда кто-нибудь из не сильно охрипших затягивал старую сагу про Харальда Железнобородого и про то, как демоны мрака помогли ему сбросить кичливых светлых богов в пучины этого бескрайнего и бездонного моря. И ещё долго с бьющимися от гордости сердцами провожали взглядами своих спасителей и защитников...

А иногда бывало, что во мраке на полнеба словно разворачивались полупрозрачные светящиеся полотнища. Переливались и величественно менялись цветом, наводя страх на одних и ужас на других. Знать, на что-то сильно осерчали бессмертные! И тогда угрюмо набычившиеся долго созерцали это зрелище, сжимая в крепких руках кайла и кувалды.

Нет дна, нет берегов — и всё же, порою над этим океаном мрака проплывали совсем, совсем иные огни. Алые и дрожащие, сопровождаемые лязгом и грохотом работающих механизмов, они медленно бродили по волнам. Огромные, как никогда не виданные горы, чёрные корабли клёпанного железа неспешно и величественно бороздили просторы первозданного ничто. Вращались по бортам исполинские гребные колёса, упрямо толкая махины наперекор течению и ветру, а в их жарких и душных чревах рождалась, пылала и умирала яростная жизнь...

Если подняться из реакторного отсека, повернуть на штирборт и одолеть пролёт рифлёных, вытертых до блеска ступеней, то можно сразу попасть либо в БЧ-2, либо к колдунам. БЧ-2, если для непонятливых, то боевая часть нумер два — а то как же, попадались среди таких же мореплавателей и любители наведаться в гости да полюбопытствовать вдумчиво, нельзя ли тут на борту разжиться чем нужным в хозяйстве. И встречать таких жадных до чужого добра охотников надлежало со всем прилежанием. Ну, а колдуны... ай, да скучно, ну их! Про чародеев сызмальства каждый знает.

Так вот — если подняться в дрожащем от жара воздухе ещё на одну палубу выше и прошмыгнуть мимо приставучего третьего механика в вечно замасленной кацавейке и с затравленным от постоянных матюгов взглядом, то можно попасть в совсем иные места. А именно, на небольшой, но отменно работающий литейный заводик. Уж здешние мастера давно рассудили, что негоже так уж разбрасываться избытком жара из ненасытной ядерной топки. Можно, конечно, и чёрную воду забортную греть, но можно и к делу полезному приспособить? Вот и суетились здесь бригадиры, горновые и разнорабочие...

— Что тут? Ага, никель и вольфрам для броневой стали — понятно!

Мокрый хоть выкручивай, гном со слипшейся и оттого почти чёрной бородой кивнул и расписался в ведомости. Проворно подхватил на плечи два мешка с легирующими добавками и тут же дробно застучал крепкими башмаками по трапу наверх. Тут ведь какое дело, энти добавки можно не в любой момент сыпать — а только когда присматривающие за плавкой бригадир и колдун прекратят лаяться и подадут разрешающий знак.

А до тех пор ни-ни, и даже думать не моги. Если бессемер закозлишь, дело хана. Потом даже и чорным порохом заморишься подрывать застывшую массу... гном возле самого отверстия, пока закрытого конусом и ощутимо гудящего от беснующегося под ним жара, скинул на полку оба мешка. Покосился прищурившись на высматривающих что-то в печи мастеров, и довольно осклабился. Нескоро ещё, можно пока дух перевести, и заодно табачком побаловаться. Очень уж он нынче духовитый — не иначе, как посредники удачно расторговались с кем.

Хотя, может и наоборот, десантный платунг лазутчиков на паровых баркасах втихомолку грабанул тех же соседушек — а вот не зевайте! Гном утёр пот и с удовольствием пыхнул первой затяжкой. Эх, хорошо!

— Так-так, бездельничаем? — мягкий и вкрадчивый голос совсем рядом раздался так неожиданно, что гном, уже сладко видевший в мечтах конец смены и вожделенную запотелую кружку с белоснежной шапкой пены поверх, подпрыгнул и едва не уронил вниз свою трубку.

— Шоб ты издох, Сумкинс! — еле слышно проворчал он в бороду и привычно насупился.

Нет, в принципе эти хоббиты парни неплохие. Бабы ихние тоже, особенно когда молчат. Но вот эта их привычка подкрадываться бесшумно, кого угодно до цугундера доведёт — верно вам говорю! И соперничать с теми могли разве что остроухие из штурманской рубки и оранжереи.

Но вот эти, из внутренних органов... гном в упор не понимал, каким боком работа по ловле шпиёнов и саботажников относится ко всяким внутренним органам — но признаваться о том вслух, да ещё и громко, повременил бы. Неровен час, ну их!

А тщедушный хоббит как ни в чём ни бывало мягко потыкался во все углы верхней площадки, не поленился сунуть любопытный нос в мешки с добавками и даже ненавязчиво охлопал самого гнома — несомненно, на предмет чего-то злодейского или, на худой конец, бутылки настоянного на урановых опилках самогона, до которого любой борода большой охотник.

— Да вот что ты за гном такой? — хоббит с виду не обиделся неудаче и даже не расстроился. — Ни единой худой пометочки в твоём личном деле нет. А я таких не люблю, потому как святых не бывает. Нет, не бывает. И потому ты мне непонятен — а непоняток я не люблю.

Сделавший нарочито постную и ничего не выражающую рожу гном плотно держал рот закрытым. Ибо крепко-накрепко помнил одну вроде как и не прозвучавшую никогда поговорку, что не бывает невиновных — бывают плохо допрошенные. А уж к этому если на карандаш попадёшь, ни в одном душе потом не отмоешься. И всё же, пропустив мимо ушей вкрадчивую и вроде бы даже усыпляющую болтовню полурослика, гном вдумчиво набил трубку ещё раз и вновь окутался дымом на манер загоревшейся кучки кокса. Да пошёл ты, мерзавец, надоел...

— Ну а кто ты такой есть, Хлад Сумкинс? Ну куда тебе до Железного Феликса, Меркадера-Ледоруба или Паши Судоплатова? Вот то были парни — хоть и неоднозначные, но профессионалы!

Из дальнейшей речи, достойной внимания лучших риториков и ораторов, насыщенной цитатами, аллегориями и витиеватыми, хоть и не всегда понятными отсылами к чьей-то там бога-матери, медленно пятящийся особист узнал, что всех шпиёнов и вражин давно ухайдакали те настоящие парни. И что один напрочь (censored) хоббит есть всего лишь гнусный недомерок, выискивающий компромат на своих товарищей, чтобы выставить тех предателями. Не разоблачить, а именно выставить — и тем самым заработать себе жестяную медальку или лишний кубик в петлицы.

— Так что ты, Хлад, просто гнида на ровном месте и есть. Стукачок бесстыжий, да ещё и тупой при том, как чугунная болванка! — гном курящейся мрачной горой навис над съёжившимся и словно немного сдувшимся от испуга хоббитом, и ткнул ему во впалую грудь обвиняющим, крепким как железный шток пальцем. — А теперь брысь отсюда, Сумкинс, пока сам не стал присадкой к броневой стали. Хотя, тьфу! — какая из тебя присадка? Только дерьмо из тебя, Хлад, и можно выплавить...

Он поймал за шиворот попятившегося и едва не упавшего с площадки поганца и пинком под зад отправил в пролёт лестницы. Постоял ещё немного, чувствуя как унимается зашедшееся от гнева сердце. Посмотрел, как уносится дымок из трубки на ту сторону рудного двора, где маслянисто отблёскивающие огромные вентиляторы день и ночь гнали дрожащее жаркое марево в чрево воздуходувки.