Превосходство силы

В данный момент Куртиз не побоялся бы и просто открыть камеру. Несмотря на то, что Лонгин отдыхал и восстанавливался четверо суток, проснуться он должен смертельно уставшим. Все это время каждая клетка его организма работала с невероятной интенсивностью, а даже у такого могучего тела есть определенный предел. Так что огромным достижением будет, если ему удастся хотя бы встать. Впрочем, Куртиз не видел ничего интересного в таком пробуждении, ведь он сейчас выступает в роли врача как-никак, а значит можно немного помочь пациенту прийти в себя, но сначала в любом случае следует немного побеседовать с ним.

Камера издала чуть слышное шипение и мутноватая пелена за стеклом рассеялась. Беспокойное дыхание Лонгина стало ровнее, веки перестали дергаться, а уже через минуту он приоткрыл глаза. Лонгин попробовал пошевелиться, но тут же поморщился — внутри камеры его удерживали прочные ремни. Вдобавок все тело болело так, словно его несколько дней беспощадно лупили тяжелыми дубинами, и даже легкое напряжение мышц вызывало неприятные судороги.

— Мои поздравления! — наигранно весело поприветствовал Куртиз своего подопечного. Камера пропускала чуть искаженный звук, но слова различались хорошо. Лонгин так же имел возможность рассмотреть белобрысого худосочного мужчину, с фальшивым радушием разглядывающим его. Подобные рожи Лонгину особенно не нравились. Он уже не раз за свою жизнь сталкивался с подобными типажами. Такие мутные личности пользуются популярностью у женщин, выглядят немного слащаво, но обаятельно и ведут себя непременно услужливо, с неизменной вежливой улыбкой, за которой скрывается изощренная и подлая натура. Впрочем, подлая натура это очень мягкое выражение. Обычно за подобными чертами таится настоящая мразь. Иногда даже и не таится.

Пошевелиться Лонгин все еще не мог, но взглядом показал свое отношение к Куртизу и всей его породе в целом. Куртиз только шире улыбнулся, его всегда забавляло чужое презрение.

— Естественно, ни на какую благодарность я даже не рассчитываю, — с ноткой разочарования произнес он, — хотя имей в виду, что именно я тебя с того света вытащил. Ты не кривись, не в том положении сейчас чтобы кривиться, наоборот радоваться должен.

— Чему радоваться? — спросил Лонгин и пошевелил челюстью, которая все еще плохо слушалась.

— Жизни. Жизни радоваться надо, особенно если жить осталось недолго.

— С этим потом разберемся, лучше скажи, где я?

— В Цитадели, — пожал плечами Куртиз. — Насколько мне известно, ты уже бывал здесь? Как-никак бывший капитан первого подразделения императорской гвардии.

— Вертел я эту гвардию, — Лонгин бы с удовольствием сплюнул после этих слов, но положение к тому не располагало.

— Если хочешь знать, то ты сейчас находишься в камере жизнеобеспечения. Новейшая разработка, — не без гордости произнес доктор Лайз.

— Мне наплевать.

— Ладно, — неожиданно серьезно сказал Куртиз, — оставь это ребячество. Скоро кто-нибудь из императорских ручных зверьков придет забрать тебя, и заберут не для того, чтобы бросить за решетку, а чтобы бросить прямиком Императору в ноги. Полагаю, когда-то давно ты уже сталкивался с ним лично, поэтому нет смысла рассказывать, что тебя там ждет. Я не знаю, зачем ты понадобился Императору, но если повезет, то ты выживешь, вот только повезет в этом случае не тебе, а мне, потому что потом тебя отправят обратно, а мне дадут карт-бланш на исследования. Как видишь, у меня есть свой интерес. Ты очень любопытный экземпляр и я бы хотел, чтобы ты вернулся сюда живым или хотя бы полуживым.

— И к чему ты это ведешь? — спросил Лонгин, устало прикрывая глаза. Надо сказать, он вообще выглядел так, словно сам залез в эту камеру немного передохнуть, а не лежит в ней скованный и ослабевший перед встречей с тем, кто вероятнее всего собирается его убить.

— Я помогу тебе, — ответил Куртиз. — Совсем немного, только чтобы повысить твои шансы на выживание. Мне как раз нужно опробовать одну интересную штуку. Когда еще такая возможность представится?

Доктор Лайз бросил взгляд на Лонгина и усмехнулся.

"Похоже, он действительно не подозревает, зачем я это делаю. Впрочем, меня предупреждали, что ему не следует ничего знать, он лишь должен остаться в живых".

Движением фокусника Куртиз достал из кармана белого халата небольшую ампулу.

— Честно говоря, — произнес он, разглядывая мутноватую жидкость, — на себе испытывать я бы ни за что не решился. Отрава просто зверская, но учитывая твой метаболизм и живучесть, летальный исход маловероятен.

— Но вероятен, — утвердительно сказал Лонгин.

— Ну, уж точно не более вероятен, чем от встречи с Императором, а так ты еще побарахтаешься.

— Перебьюсь.

— А знаешь, я ведь на самом деле и не настаиваю, — на удивление легко согласился Куртиз. — Просто советую тебе не быть упрямым бараном, когда предлагают помощь и подумать хорошенько, в том ли ты сейчас положении, чтобы от нее отказываться?

— Я не в том положении, чтобы верить кому-то вроде тебя.

— Лонгин Гардиан, бывший капитан первого подразделения, легендарный боец. Мне когда-то тоже рассказывали про твои заслуги, еще до того, как ты исчез. Кажется, двенадцать лет оказалось достаточно большим сроком, чтобы ты окончательно забыл, кого ты предал в тот день? Мне пришлось изрядно порыться в спецархиве, чтобы найти записи о том случае. Надо сказать, даже эти материалы содержали достаточно скудную информацию. Твое подразделение отправили зачистить заставу Мирола. В то время пограничные территории считались куда более опасным местом. Серые беспрестанно атаковали гарнизоны и сжигали деревни одну за другой. Помнишь?

Лонгин помнил. Слишком хорошо помнил. Он многое бы отдал за одну лишь возможность забыть. Воспоминания, оставляющие в памяти уродливые шрамы, которые уже не стираются со временем, не стираются до самой смерти.

В то время крупномасштабные столкновения уже прекратились. Обе стороны одерживали верх с переменным успехом и, в конце концов, такая стратегия была признана хронами неэффективной. Серые значительно уступали числом. Даже несмотря на силовое превосходство в открытом сражении, они продолжали терять слишком много бойцов, пусть и меняя свои жизни на десятки человеческих. Тогда малые группы карательных отрядов начали наносить точечные удары по приграничным поселениям и укрепленным пунктам.

Сколько раз хроны атаковали людские поселения? Тысячи набегов, из месяца в месяц, из года в год. Граница широко протянулась с севера на юг, и закрыть каждую брешь было попросту физически невозможно. Множество гарнизонов и даже крепостей возводилось с максимальной скоростью, однако чтобы жить, кому-то приходится обрабатывать землю вокруг, а принять под защиту стен все население не представлялось возможным. Впрочем, против карательных отрядов хронов стены спасали нечасто.

Серые прокатывались по землям подобно солнечной колеснице Гелиоса в руках Фаэтона, испепеляя все, до чего дотягивались, и изуверски истребляя население. Несколько раз армии удавалось предугадать следующее место атаки, но это так и осталось единичными случаями.

Умирали и солдаты и обычные люди, а Император снова и снова тысячами отправлял новых поселенцев и воинов. Императорский указ постановил, что приграничные территории должны быть заселены вне зависимости от количества жертв. Стоило людям оставить земли и на них тут же укреплялись хроны, поэтому Император и избрал столь жесткую политику.

Известия о том, что хроны на этот раз выступили особенно сильным отрядом, уничтожившим поочередно сразу три гарнизона и одно крупное поселение, пришли ровно за день до того, как Лонгин должен был получить краткосрочный отпуск на пять суток. В Бирге, небольшом городке примерно в одном дне пути от столицы, его ждала жена и полуторагодовалый сын. Впрочем, никто из подчиненных не знал, что у Лонгина есть семья.

Поступила информация, что отряд хронов продолжает движение вдоль границы, смещаясь севернее к заставе Мирола. Так называлась одна небольшая деревушка, в честь древнего известного солдата-путешественника, первым исследовавшего северные территории. Говорили, что эта деревушка стояла там еще до начала вторжения и каким-то чудом пережила всю войну.

Лонгин помнил, как Император лично отдал ему распоряжение перехватить и полностью уничтожить отряд противника, пообещав уже от себя, прибавить несколько дней к отложенному отпуску. Первое подразделение Императорской гвардии отправляли только в исключительных случаях, а значит тогда, судя по всему, сведения были действительно тревожными.

Операция намечалась крупномасштабная, первое подразделение отправили в полном составе. Сто двадцать отборнейших бойцов под началом легендарного капитана. Это была элита столичных войск, элита всей империи. Каждый из этих солдат мог сражаться наравне с офицерами серых, поэтому первому подразделению поручали лишь особые задачи, которые следовало выполнить наверняка. От первого подразделения требовалось провести показательную операцию, и никто не сомневался в её успехе. Бойцы Лонгина не побоялись бы выступить и против целой армии, не то что какого-то жалкого отряда, способного разорять лишь слабые гарнизоны, да беззащитные деревни.

Несмотря на оперативные контрмеры, заставу Мирола было уже не спасти. Даже при самом высоком темпе, дорога до границы занимала минимум двое суток, а до северной части все четверо. На этот раз хроны не сожгли деревню. Такое иногда случалось, но то, что они делали, было намного страшнее.

И Лонгин и его подчиненные неоднократно сталкивались с подобным, но каждый раз это тяжело било по рассудку даже таких закаленных солдат. Серые называли свои действия акцией устрашения, но на деле это была безумная и нечеловеческая жестокость.

Хроны всегда тщательно выбирали своих жертв. Они никогда не выставляли на обозрение здоровых и крепких мужчин, нет, они намеренно выбирали самых слабых и беззащитных — детей, молодых девушек и иногда стариков.

В тот день подразделение Лонгина опоздало совсем немного, и от этого становилось только страшнее. Хроны старались оставлять свою жертву в живых, максимально продлевая её страдания, но спасти этого человека уже было нельзя. Серокожие твари особым образом отрезали им руки и ноги, оставляя лишь агонизирующее туловище и прижигая раны горящей смолой, чтобы человек не умер от потери крови слишком быстро. Больше всего повезло тем, чье сердце остановилось от ужаса и болевого шока, но хроны редко позволяли кому-то так легко умереть. Серые крысы прибивали изуродованные и все еще живые тела вниз головой к стенам домов, как послание для тех, кто решит пойти за ними.

Никто не способен забыть эти красные, распухшие от прилившей крови, искаженные невыносимой болью и безумием лица некогда красивых девушек, лучащихся жизнью детей и уставших стариков. Все это стерто, изувечено и уничтожено нелюдями, принявшими человеческую форму, но неспособными скрыть свою синюю демоническую кровь.

Солдаты сходили с ума от переполнявшей их безудержной ярости, а Лонгин своими руками прерывал страдания тех несчастных, кто оказался слишком слаб, чтобы защитить себя от чудовищ. Он переходил от одного агонизирующего тела к другому и с трудом сдерживал бушующую внутри злобу. Он вынужден убивать, убивать людей, убивать своих соратников, убивать тех, кого должен защищать.

— Похоже, ты и в самом деле крепко ударился в воспоминания, — сказал Куртиз. — В официальных источниках информации о том случае очень мало и описание дается максимально краткое. На месте было найдено сто двадцать мертвых гвардейцев. Все без исключения убиты голыми руками. Экспертиза показала, что повреждения нанесены ударами невероятной силы, и удары эти принадлежали одному и тому же человеку. В отделе расследований свой хлеб не зря едят, а следаков на место по такому случаю чуть ли не целый полк пригнали. Как думаешь, сложить два и два они смогли?

— Они не смогли бы даже мамку свою от хряка соседского отличить, — хмыкнул Лонгин. — Их не хлебом надо кормить за работу, а дерьмом, и в хлев всех согнать как свиней, коими они и являются.

— Только ты принципиально всегда сражался без оружия, — проигнорировал его слова Куртиз, — почитая самого себя наилучшим оружием. И только ты во всей империи помимо самого Императора был в состоянии в одиночку, голыми руками убить сто двадцать отборных бойцов. Ты был гением. Каждый капитан в императорской гвардии гений, но ты был особенным, истинным самородком, живой машиной разрушения. Именно поэтому Император тебя так ценил и именно поэтому тебя так уважали. Ты исчез, а рядом с местом бойни так же обнаружились следы хронов и достоверно установлено, что они в этом сражении участия не принимали. Хоть все это и казалось невероятным, мало у кого возникли сомнения в твоей измене. Что вообще могло заставить тебя предать товарищей, да и собственно все человечество в целом? Впрочем, уже не важно, ты уже совсем не тот человек, если вообще человек.

Лонгин ничего не ответил.

Первое подразделение императорской гвардии вышло на охоту. В тот момент его бойцы без тени сомнения последовали за хронами в саму преисподнюю, пусть даже бы им и пришлось провести там оставшуюся вечность. Гвардейцы быстро встали на след отряда серых, почти восемь часов продолжая преследование, но столкнулись совсем не с тем, кого ожидали увидеть.

По дороге навстречу им шел человек, очень странный человек. Он шел ссутулившись, необычной, чуть дерганой походкой, что-то при этом беспрестанно бормоча. Солдаты подумали, что это один из чудом уцелевших деревенских жителей, который вероятно повредился умом после пережитого.

Со стороны незнакомец выглядел необычайно грязным и заросшим, одежда его была до того изорвана и замызгана, что уже не представлялось возможным разобрать, что она представляла собой раньше, а по земле шлепали босые ступни покрытые давно засохшей грязью. Пыльные, слипшиеся волосы темными сосульками скрывали лицо до самой бороды. Но более удивительным на фоне всего казалось могучее телосложение незнакомца, каким мог бы похвастаться не каждый кузнец или воин.

Где-то в уголке сознания все это показалось Лонгину странным и подозрительным, потому как не мог деревенский житель за пару дней дойти до подобного состояния, но он, как и его люди, был слишком поглощен пылающей жаждой мести.

Один из солдат подошел к странному человеку и похлопал по плечу, намереваясь успокоить и возможно узнать немного полезной информации, но едва рука солдата коснулась плеча незнакомца... Меньше чем за мгновение, некогда сильный боец превратился в безжизненную поломанную куклу. Незнакомец убил его одним ударом. Ударом такой чудовищной силы, что его рука попросту пробила тело гвардейца насквозь.

Увиденное повергло солдат в оцепенение, всего лишь на секунду, но за это время подразделение лишилось еще троих бойцов. Лонгин помнил, как неизвестный ворвался в самую гущу людей, расшвыривая в стороны имперскую элиту как беспомощных котят, даже хуже, он ломал их подобно хрупким сухим веткам. Никто из гвардейцев был попросту не в состоянии противопоставить хоть что-то этому монстру.