Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Анна стояла у дверей и читала sms-ку. Я заметил, что у нее очень дешевый старенький телефон, даже без кириллического шрифта. А у нас в отделе даже секретутки ходят с такими навороченными моделями, что просто дух захватывает.
— Почему не на фуршете? — спросил я, не зная отчего-то, как к ней обратиться. Было в этой Ане что-то, препятствовавшее моему привычному журналистскому "тыканью".
Анна очень мило улыбнулась и пожала плечами.
— А я не голодная. И там все невкусное.
Икра и окорока — это "невкусное". Далеко пойдет девочка.
— Что же тогда вкусное?
Мы неторопливо побрели по улице. Я подумал, что все мои знакомства завязываются именно так: пара незначительных фраз, потом некая зацепка друг за друга — слова или события — и все, мы скованы одной цепью. В случае с Анной я копчиком чуял, что зацепка уже произошла, но, черт возьми, не понимал, где и как.
— Вкусное? — Анна призадумалась. — То, что я сама готовлю. Вот честно, общепит даже в рот взять не могу.
— По профессии, видимо, повар? — спросил я, продолжая избегать прямых обращений.
Она кивнула.
— Я и поваром работала, и официанткой, — Анна вздохнула, словно не хотела вспоминать. — Кем только не работала...
Почти как я. Богатая трудовая биография для пятнадцати лет. Или она просто выглядит моложе?
— Теперь вот фотомодель? Случайно, не у Кускова?
Антон Кусков был владельцем единственной в городе частной фотостудии. Он делал действительно качественные портреты, хорошие урбанистические снимки, но из всех направлений предпочитал стиль "ню". Многие звезды порнофильмов, кстати, начинали свою карьеру у Кускова, но, конечно, он не говорил об этом в открытую. А работы его украшали, между прочим, и один из коридоров Дома Литератора, на радость старичкам.
Анна помотала головой. Имени Кускова она, наверно, не слышала.
— Друг... однокурсник учится фотографировать. Говорит, у меня подходящая внешность.
— Выставляет, наверно, в Интернете?
— Где ж еще... Он только начинает.
Солнышко припекало аки в каком-нибудь Каире. Дивное, дивное лето... Я наконец стянул пиджак и, закинув его за спину, поинтересовался:
— А мороженое и сок — это тоже невкусно?
И тут она взглянула так, что я похолодел, несмотря на всю эту жару. В огромных карих с прозеленью глазах была такая усталость, такое опустошение ... боль выжженного до минерального слоя поля.
Девочка... кто же это с тобой сделал..?
— Извините, — проговорила Анна так, словно речь давалась ей с трудом. Словно она только что исцелилась от немоты. — Вы просто очень похожи на одного моего знакомого.
Она зажмурилась и покачала головой.
— Очень похожи...
И тогда меня ударило снова. Лето, жара, июль, Анна — все внезапно потеряло цвет, а потом смялось: так ребенок одним движением сминает в горсти пластилиновую фигурку. Я ощутил мгновенный, пронизывающий холод и свалился вниз, в антрацитовый мрак.
Каширин Кирилл Александрович, двадцать шесть лет, сотрудник следственного отдела при епархии ...
Да, верно... это я. Черт, больно-то как.
Капельницу, и внутримышечно. Вы родственница?
Ингу, что ли принесло? Иди-ка ты, милая моя, отсюда на... Без тебя тошно. Тошно... Отпуск, называется.
Держите его руку, вот так.
Холодно. Ешкин дрын, как же холодно. Как тогда, когда я на Крещение в прорубь нырял. Серапиону, сволочи мордастой, хоть бы хны, а у меня ангина. Одеяло бы...
Я не знаю, как это получилось. Он умрет?
Нет, Совершенный. Но вам нужно быть осторожней со спонтанными выбросами силы.
Он так похож на Дэна...
Это правильно. Умирать я пока не собираюсь.
Послушайте, Совершенный... Я полагаю, ваш новый знакомый — визионер.
Отдохнул, мать вашу.
... Я пришел в себя на следующее утро, бодрый, деятельный и зверски голодный. Не открывая глаз, по одному запаху лекарств, пота, немытых тел, я определил, что нахожусь в больнице. Как все серьезно, братцы. Ныла в локтевом сгибе правая рука, видимо, из-за капельницы, но боль и холод ушли, спасибо и на этом. Да, угостил, называется девушку мороженым.
Анна дремала на стульчике рядом, держа меня за руку. В сером утреннем свете ее личико выглядело усталым и изможденным, украшенное, ко всему прочему, еще и размазанной подводкой. Что же, она тут всю ночь просидела, следя, чтоб я по буйному делу капельницу не вырвал?
Я шевельнул затекшей за ночь рукой, и Анна встрепенулась.
— Ой... А где...
— Мы в больнице, — проговорил я. Ладно, не будем скромничать: прохрипел с оттяжкой в сипение. — Интересно начинается... наше знакомство, правда?
Помедлив, Анна выпустила мою руку и энергично потерла лицо, размазывая тушь еще сильнее. Я огляделся. Стандартно обшарпанная палата на шесть коек, три пустуют, на занятых неопрятного вида дедки, свидетели и активные участники первой русской революции. Окна зарешечены и покрашены жизнерадостной белой краской.
— Это что, Симаковская больница?
— Первая медсанчасть, неврология, — промолвила Анна. — Кирилл, у вас ... спазм сосудов. Подозрение на инсульт.
Я через силу усмехнулся.
— Перегрелся... А вы тут всю ночь со мной возились?
Анна покраснела. Наверно и утку мне подавала, в связи с вечной нехваткой медицинского обслуживающего персонала.
Неловко-то как. Второй раз в жизни неловко.
— Вы всегда такой официальный? — Анна как-то жалко улыбнулась.
Да уж. Какие теперь могут быть "вы"... Утка очень соединяет, не правда ли?
— Анна, — я постарался, чтобы мой хрип-сип прозвучал помягче, — иди домой. Родители, поди, места себе не находят. А за мной проследят.
Она помолчала, а потом сказала, старательно глядя в сторону:
— А у меня нет родителей, Кирилл. Я сирота.
Вот и все. Усталость и обреченное спокойствие. Помнится, я говорил о своем сиротстве с этакой радостно-истеричной бравадой: s'ect voila Каширин, и шли бы вы все подальше. Дурак, не убавить, не прибавить.
— Я тоже.
Некоторое время мы не разговаривали. У меня в голове крутилась мысль: и в этом похожи. И ощущение чего-то странного и в высшей мере неприятного росло и крепло, уверяя: больница, дружище, это еще цветочки. Что ты будешь делать...
— Анна..., — слово из темноты само выпрыгнуло на язык, — что такое визионер?
Теперь она посмотрела на меня даже не со страхом — с паническим животным ужасом.
* * *
Из больницы я вышел через две недели, пройдя все положенные прелести в виде капельниц, томограмм, горстей таблеток всех цветов и размеров, и с крайне невнятным диагнозом "подозрение на микроинсульт". Лечащий врач, кореец с очень хитрым лицом и веселой фамилией Фуй, ничего толкового мне не сказал, посоветовав не перерабатывать, больше гулять и пить витамины, и я убедился, что он и сам не в курсе, что же такое хлопнуло по пациенту-бедолаге. Справки и бумаги я вручил Серапиону, и со спокойной совестью ушел догуливать отпуск.
Но лето было безнадежно испорчено.
Поначалу я еще пытался все поправить. Ходил в кино и в парк гулять, пил запрещенное врачом вино, вкусно кушал в любимой забегаловке и даже пару раз звонил по старой памяти Анжелике, которая, учуяв, видимо, мое романтическое настроение, к телефону не подходила, прячась за матушкой, коя вежливо рекомендовала забыть данный номер.
Потом мне стало скучно. Настолько, что я отбил Серапиону sms с вопросом, ходят ли духи в туалет. Серапион, естественно не счел нужным отвечать идиоту; я же основательно загрустил.
Анна исчезла спустя десять секунд после вопроса о визионере. Вскочила и выбежала из палаты, прошептав что-то вроде "я не могу, не могу ..." через несколько дней — поздно спохватившись — я обнаружил и пропажу телефона с кошельком; медбрат Андрюшенька с архичестной физиономией уверял меня, что "девчонка та, чернявая, увела", но я почему-то знал: он сам и подтибрил плохо лежавшее.
Тем не менее, Анна исчезла. Покопавшись в словарях, я обнаружил гнездо слова "визионер" с пояснением "в литературе: писатель, в подробностях создающий вымышленный мир, напр. Дж.Р.Р.Толкиен, Г.Лавкрафт". Писательское ремесло я забросил в восемнадцать лет, когда понял, что бездарен в поэзии и решил не срамиться. При чем тут визионерство? И что ее, Анну, так напугало?
На третий день выхода из больницы я впервые за год сделал уборку и убедился, что отпуск отравлен. Во многом этому способствовали соседские ребятишки, которые, как нанятые, ржали и тыкали пальцем в меня, относящего на помойку елку. Естественного в этой ситуации вопроса "Кирилл Александрович, вы рехнулись?" я не дождался, но легче от этого не стало. Ну не люблю выбрасывать елку, до слез не люблю... Вернувшись в чисто прибранную квартиру, я окинул помещение недовольным взглядом — все, как при женушке, чтоб ее — и сел за компьютер.
Искать безымянного начинающего фотографа — то же, что и добывать прошлогодний снег, но это на взгляд профана. Мол, поди туда, не знаю, куда и принеси то, не знаю, что. Потратив три часа, я таки обнаружил искомое — группу "Галерея Петрухина" в одной из социальных сетей.
Снимки действительно были неплохими, с аккуратной пометкой в правом нижнем углу "Petr.uhin.": помни, гражданин: у каждой фотки есть автор и правообладатель. Я полистал странички и нашел шикарный портрет Анны: девушка сидела на дереве, на ее лицо падал желтый узорчатый свет солнца, пробивавшегося сквозь листву. Молодец Петр.ухин, скоро в мастера выбьется. Другая фотка мне понравилась больше: Анна устроилась на скамеечке с бутылкой пива и смотрела не в объектив, а чуть в сторону. Сию вещь я незамедлительно и распечатал, а распечатав, набрал номер нашего аналитического сектора.
— Привет, Кирилл, — голос Макса, начальника сектора был унылым: достали, наверно, подчиненные вконец. — Как отдыхается?
— Ничего себе, — ответил я, вспомнив елку и малышню.
— Везет..., — вздохнул Макс. — Кого пробить?
Умница Максим, быстро понимает, что от него требуется. Поэтому и в начальниках ходит уже три года как.
— Олега Пертухина. Адрес, телефоны — сотовый, домашний... Наличие фотостудии, обычные места обитания. Как всегда.
Макс вздохнул опять. Я услышал шелест нажимаемых клавиш. Недавно в отдел завезли новые компьютеры, и аналитики пока обходились с ними бережно. В частности не долбили со всей дури по клавиатуре.
— Сотовый не дам. Закрытая информация.
— Макс, — скривился я, — не дури. Этот Петрухин у меня по делу свидетелем проходит. Основным.
— Что, Серапион загрузил? — усмехнулся Макс и продиктовал: — Твой Петров прописан на Озерной, восемнадцать, квартира три. Домашнего телефона нет. Сотовый — восемь девятьсот три, сорок два, сто пятьдесят семь, сорок два. Фотостудии личной нет, и больше ничем тебе помочь не могу.
— Петрухин, — поправил я и повесил трубку.
Молодые фотографические дарования я отловил по наводке бывшего коллеги в парке, где Петрухин устраивал фотосессию пышногрудой блондинке, бродя с ней по зарослям и пощелкивая новеньким "никоном". Н-да, сокурсничек... если Анне было семнадцать или менее, то Петрухину уже стукнул тридцатник. Некоторое время я просто шел за ними, разглядывая самого фотографа, начинающего лысеть мужичка с физиономией обезьянки, и девушку, на которой хотелось написать большими буквами "БЛАНДЫНКА ТИПИЧНАЯ". По указанию Петрухина красна девица обхватила березку и всем телом к ней прижалась; Петрухин навел на нее свой "никон", но быстро опустил фотоаппарат.
— Ну-ка, сделай страстное лицо, — попросил он. Блондинка сделала, и я рассмеялся, заставив мучеников фотоискусства подпрыгнуть от неожиданности. Пришлось выбираться из кустов, поздороваться и продемонстрировать распечатку со снимком Анны со словами:
— Ваша работа?
Петрухин присмотрелся и гордо кивнул.
— Моя.
Блондинка отошла от дерева, поняв, что со страстным лицом придется повременить, и закурила, с интересом поглядывая в мою сторону.
— Я хочу найти Анну, — сказал я. Петрухин встрепенулся, по-птичьи тряхнув головой и осведомился:
— А с чего я вам должен помогать?
Тогда я показал ему документы и, полюбовавшись, как лицо фотографа вытягивается в форму Курской дуги, ответил:
— Она проходит свидетелем по одному из дел. А неоказание помощи следствию, как вам известно, наказуемо.
Наказания фотограф, естественно, не хотел. Я узнал, что Анна живет по-простому, в общежитии пединститута, а сотовый у нее отключен за неуплату, и вообще Петр.ухин Анну неделю не видел. Поблагодарив испуганного служителя муз, я подмигнул блондинке и стал выбираться из зарослей. Да, из сора растут не только стихи, но и современное фотоискусство... брюки бы не порвать по этим кустам.
Все российские общежития похожи друг на друга, хоть столичные, хоть глубоко провинциальные. Грязные сортиры, вздувшийся линолеум, пятна сырости по стенам и тараканов московские и питерские общаги прячут за качественно отремонтированным фасадом, общаги же прочих городов даже не думают стыдиться своей честной бедности. Четырехэтажное здание, разместившее на личной территории иногородних студентов филфака, химбио и исторического, ярко выделялось среди не самых приличных домишек улицы грязными стенами, гнутым шифером крыши и чумазыми окнами. Тут-то и обитала Анна, по нынешнему летнему времени чуть ли не единственная жительница.
Я приехал к общаге на следующее утро после встречи с Петрухиным и устроил засаду неподалеку, на лавочке возле закрытого ларька "Пиво-воды". Любому человеку, каким бы домоседом он ни был, единожды в сутки предстоит покинуть место жительства и сходить в магазин за хлебом и прочей пищей. Студенты далеко за едой не бегают, и, обозрев окрестности, я сделал вывод, что закупаются они в супермаркете с дурацким названием "Кикси", расположенным рядом с ларьком. Именно здесь я и предполагал перехватить Анну.
За время ожидания я выкурил четыре сигареты и насладился поучительным зрелищем бегуна-любителя, коего едва не сбил бритоголовый гражданин на новенькой "тойоте". Наблюдая за разборкой, я едва не прозевал Анну и увидел ее только тогда, когда она уже зашла в магазин, помахивая пустым пакетом. Мысленно выругав себя за ротозейство, я встал прямо напротив магазинной двери, благо народ за покупками еще не ломился, и я никому особо не мешал.
Через десять минут Анна вышла на улицу. Пакет она держала под мышкой, пересчитывая деньги в недорогом бисерном кошелечке чуть ли не носом, и меня увидела только в момент столкновения.
— Привет, — сказал я, аккуратно вынув из ее рук пакет, весьма приличный по весу. — Давай помогу.
Анна шарахнулась от меня, как от привидения и наверняка убежала бы без оглядки, если бы я не придержал ее за унизанное феньками запястье.
— Кирилл..., — испуганно пролепетала она. — Кирилл, я не брала ваш сотовый... Честно...
Петрухин сработал оперативно; впрочем, если ты в силу неких причин кого-то боишься, то не следует быть такой беззаботной.
— Я знаю, — ответил я просто. — Это Андрюха, санитар.
Паника в ее темных глазищах никуда не исчезла. И было в них еще что-то, что крайне мне не понравилось. У меня есть чутье на странные вещи, и сейчас оно громко заявило: Кирилл, дело нечисто.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |