Холодная

Она размахнулась, но Теодор перехватил ее руку — он предполагал такую реакцию на свои намеренно грубые слова.

— Будь ты проклят! — закричала она. Теодор мрачно улыбнулся и отбросил ее руку. Вероятно, он был проклят в тот день, когда предложил ей стать его женой.

— Спокойной ночи, — сказал он холодно. Эмма выбежала из его спальни и с треском захлопнула за собой дверь.

Теодор разделся и упал на кровать, продолжая размышлять, как держать Эмму в узде, чтобы больше не повторять того, что сделал нынче вечером на балу. Он не мог вспоминать об этом без отвращения к себе. К сожалению, если он пойдет извиняться перед Эммой, то только испортит всю кампанию по "укрощению строптивой".

Глава 23

На следующее утро Эмму подташнивало, что было удивительно, потому что давно уже ребенок не беспокоил ее по утрам. Но она была рада любому происшествию, позволявшему ей остаться в постели. Спустя несколько минут после того, как она проснулась, пришел Теодор. Очевидно, встретил Кэтрин, которая сообщила ему о самочувствии Эммы. Он был весьма обеспокоен.

— С тобой все в порядке? — резко спросил он, стоя в дверях комнаты.

— Да, — несколько удивленно ответила Эмма. Что с ней может быть не в порядке?

— Может быть, стоит послать за врачом?

— Не надо, это просто... утреннее.

— Ты уверена?

И тут Эмма поняла, чего испугался Теодор — выкидыша. И испугалась сама. А вдруг это и правда?..

— Я пошлю, — решил Теодор и вышел из ее спальни. Не допусти, Господи! Он передал сообщение одному из слуг, наказав поторопиться, а сам отправился обратно к Эмме.

Эмма свернулась на постели калачиком, так было легче. Она была рада, что ее муки заставляют Теодора чувствовать себя виноватым. Очевидно, он считает, что вчерашнее избиение — хотя какое там избиение, скорее нервное потрясение — плохо сказалось на ее здоровье. Когда Кэтрин принесла чай, всегда помогавший ранее при утренних приступах, Теодор помог ей выпить его, как делал обычно в Дербери. Эмма очень хотела обидеться на него за вчерашнее и не принимать его помощи, но испугалась, что если она его прогонит, то он уйдет, и потому безропотно принимала его помощь. Она вспомнила, как облегчало его присутствие ее муки в Дербери, как терпеливо он пропускал мимо ушей ее нападки, как потом, когда утренняя тошнота стала понемногу проходить и ничья помощь ей не требовалась, она скучала без него. И вот он снова с ней, и у нее не хватает духу прогнать его, несмотря на вчерашнее.

Врач прибыл через пятнадцать минут — он жил неподалеку. Пока он осматривал леди, Теодор беспокойно ходил по комнате.

— Леди Эшли и ребенок в порядке, — наконец сообщил он. — Вероятно, леди вчера перенервничала? — вопросительно посмотрел он на лорда Эшли. Тот криво улыбнулся.

— Да, вчера леди Эшли действительно перенервничала, — отрывисто сказал он. Врач укоризненно посмотрел на барона, потом на его жену. Конечно, всякое бывает, супруги ссорятся, и не его дело вмешиваться в семейную жизнь.

— Постарайтесь избегать нервных потрясений, миледи. Это вредно для ребенка, — прощаясь, сказал он.

Эмма с мрачным удовлетворением посмотрела на мужа: как ты теперь будешь меня бить? Теодор ответил ей таким же мрачным взглядом: и без этого найду на тебя управу, не беспокойся. Этот молчаливый ответ несколько сбил с Эммы самоуверенность. Она просто отвернулась от него. Теодор криво усмехнулся.

— Сегодня вечером мы идем в оперу, — сообщил он. Эмма мгновенно обернулась к нему.

— Нет, — категорично сказала она. После вчерашнего унижения показаться на людях?..

— Эмма, я не спрашиваю, я сообщаю тебе, что... сегодня... вечером... мы... идем... в оперу. Понятно?

— А как ты меня заставишь? Снова побьешь?

Теодор решил сначала попытаться убедить ее:

— Вчера мы оба довольно низко пали в глазах света. Сегодня нам необходимо появиться вместе и продемонстрировать всем мирные отношения между нами.

Эмма собралась было возразить, но Теодор опередил ее — уж он-то прекрасно знал слабые стороны своего убеждения.

— Если не ради нас самих, то хотя бы ради ребенка, которого ты носишь.

Эмма растеряла все свои возражения.

Результат Теодора вдохновил, и он продолжил в том же духе:

— Вспомни, что сказал врач: тебе вредно волноваться. Если ты не будешь мне перечить, то и волноваться тебе будет не о чем, это я тебе могу обещать.

Несколько секунд Эмма пристально смотрела на него.

— Если я от тебя уеду, то тогда мне тоже не придется волноваться. Или вышвырну тебя из своего дома.

Видит Бог, Теодор не хотел прибегать к шантажу, но она его вынудила.

— Я твой муж, леди Эшли. И все твое после свадьбы стало моим — по закону.

— Ты подписал брачный контракт — помнишь? — холодно спросила она.

— Этот контракт держится только на моем честном слове, — так же холодно ответил он. — Я легко могу уничтожить его. Кроме того, несколько лет назад ты подписала бумаги, где передавала мне все свое состояние.

— Ты передал мне все обратно, разве не так?

— Нет.

— Что?! — она аж привстала на подушках.

— Не было такого.

— Но я видела документы.

— Где они? Если ты мне их покажешь, я отказываюсь от своих претензий.

Теодор точно знал, что никаких документов она не сможет ему показать, потому что всю ночь и все утро занимался как раз тем, чтобы они исчезли. Свидетелями того, что Теодор вернул жене ее собственность, были, кроме поверенного, два человека: герцог Клермонт и лорд Понсонби. Клермонт с трудом, но согласился забыть о том, что видел эти документы, потому что считал, что Эмме не повредит урок, а Понсонби в Лондоне не было. Впрочем, Теодор не сомневался, что ради дружбы тот тоже "забудет" об этом. Оставался поверенный. Подкупать Теодор не умел. Он просто взял у него документы якобы для дела и подменил их на дарственную Эммы. Тогда остается только слово поверенного и Эммы против слова Клермонта, Понсонби и самого Эшли. Ни один суд, если Эмме придет в голову подать иск, не решит дело в ее пользу.

Эмма обыскала весь кабинет, но нашла только документ, подтверждавший, что она действительно оформила все на мужа.

— Полагаю, у поверенного тоже нет этих бумаг? — с ненавистью спросила она.

— У него есть эти бумаги.

— Ненавижу тебя, — сказала она.

— Ничего не изменилось, — прокомментировал с холодной улыбкой Теодор. — Значит, сегодня вечером идем в оперу?

— Идем, — процедила Эмма сквозь зубы, ибо что еще она могла сказать?

Образцовая жена — только так можно было назвать Эмму следующие семь дней. Как ни странно, ей даже не пришло в голову воспротивиться тому, что Теодор незаконно отобрал ее деньги.

Она не флиртовала ни с кем — просто потому, что не хотелось. Какой флирт, когда в душе не осталось никаких чувств? Даже ненависти к Теодору там не было. Только пустота.

Кроме давления с помощью денег, Теодор в качестве наказания прибегал и к другим мерам воздействия. Если Эмма давала хотя бы малейший повод сомневаться в ее верности, Теодор немедленно уединялся с леди Минтон. Та была рада позлить другую женщину. Эмме очень не нравились одинокие прогулки мужа с соперницей. Мстить за это она ему не собиралась — просто не могла. Если Эмма начинала проявлять непослушание, то Теодор тут же отвечал ей пренебрежением. Например, мог оставить посреди танца и подойти к другой женщине.

Теперь он очень напоминал ее первого мужа, и отличался только в одном: не приходил к ней в постель. И это тоже было обидно. Она хотела, чтобы он требовал от нее послушания и в постели. Но увы...

Однажды виконт Дервуд умудрился рассмешить ее во время танца своей болтовней. Эмма сдержанно рассмеялась и тут же встретилась глазами с Теодором. Смех ее тут же оборвался. Наказание последовало незамедлительно: вскоре Теодор удалялся под руку с леди Минтон на террасу. Эмма даже не заметила, кому передал ее Дервуд после танца.

— Леди Эшли, принести вам что-нибудь выпить? — услышала он голос Клермонта. Он с сочувствием смотрел на нее. Ей вдруг стало больно в груди — так больно, что она не смогла дышать.

— Проводи меня, — еле выговорила она. Заметив, что Эмме плохо, герцог проводил ее в ближайшую гостиную. Она оказалась пустой. Колени Эммы подгибались, и Клермонт с трудом подвел ее к кушетке. Эмма тяжело дышала. Герцог, нахмурившись, принялся расшнуровывать тугие шнурки на платье. Это помогло. Он обхватил Эмму за плечи и легонько потряс:

— Эмма... Как ты?

Ей не следовало бы так туго шнуроваться, подумал герцог, ведь она беременна.

— Хорошо... Хорошо...

— Очень хорошо, — раздался из дверей холодный голос барона Эшли.

— О, Господи... — прошептала Эмма, понимая, в какой двусмысленной ситуации оказалась.

— Эшли, — надменно начал герцог, желая объяснить происшедшее.

— Мне все равно, что здесь произошло, — перебил Теодор. — Насколько я помню, вы предпочитаете пистолеты, милорд? Как насчет послезавтрашнего утра?

— Не глупите, Эшли, — холодно сказал герцог. — Ничего не было и быть не могло.

— Я сказал, мне все равно, — отрезал барон. — Эмма.

— Д-да... — как она пойдет, когда у нее платье расшнуровано?

— Повернись, — ледяным голосом произнес герцог и быстрыми движениями под пристальным взглядом Теодора зашнуровал платье.

Теодор подал руку Эмме и обратился к сопернику:

— Пришлите завтра своих секундантов к Джонасу Хоупли.

Герцог молча ругался последними словами.

В карете Эмма долгое время молчала, собираясь с силами. Потом заговорила:

— Теодор, пожалуйста, откажись от дуэли.

Он холодно взглянул на нее и ничего не сказал.

— Пожалуйста, отмени дуэль. Между мной и Клермонтом никогда ничего не было и не могло быть, поверь.

Он молчал.

Эмма сдалась и тоже замолчала. Она не хотела, чтобы Теодор из-за нее был убит, потому что герцог неоднократно участвовал в дуэлях и стрелял метко. О Теодоре она этого не могла сказать. Ей казалось, что он не из тех, кто стреляет метко и хладнокровно. Он производил впечатление мирного человека, которому чуждо насилие. Конечно, он отшлепал ее, но она довела его. Сердит ли он и на герцога также, как и на нее?

— Теодор, пожалуйста, прими извинения герцога. Ты же не хочешь в самом деле убить его, ведь не за что, — возобновила она свои просьбы.

Он злобно прищурился. Тем временем карета подъехала к дому. Муж подал Эмме руку и буквально втащил в дом, потом — вверх по лестнице. Эмма немного испугалась, потом подумала, что так будет лучше — он отыграется на ней, остынет и отменит дуэль. Хотя в этот раз она, в общем-то, не виновата.

Теодор привел ее в спальню, одним взглядом выпроводил Кэтрин, дожидавшуюся хозяйку, и захлопнул дверь.

— Раздевайся, — приказал он. Вот теперь Эмма по-настоящему испугалась. Медленно она начала снимать платье. Теодор наблюдал, сдергивая с себя одежду.

— Я не могу развязать... — пролепетала она, поворачиваясь к нему спиной. Резкими движениями он расшнуровал лиф до половины, потом терпение его кончилось и он дернул. Ткань треснула и порвалась. Эмма вздрогнула. Теодор схватил ее за локоть, развернул к себе и впился в ее губы, — Эмма даже вздохнуть не успела. Инстинктивно она попыталась вырваться, но он был сильнее. "Не смей вырываться, — сказала она себе. — Ты же давно хотела этого." Второй голос внутри нее возразил: "Но не так..."

"Не важно, — сказал первый голос. — Не вырывайся..."

И Эмма сосредоточилась на другом: как бы не вскрикнуть, не спугнуть Теодора.

Он повалил ее на кровать, продолжая целовать. Одной рукой он забрался ей под юбки. Эмма старалась ровно дышать и не дергаться от страха. Она вдруг поняла, что Теодор пьян. Видимо, она дождалась того самого момента, когда он потерял контроль над собой.

Волосы в ее сложной прическе за что-то зацепились и больно потянули. Неожиданно для себя Эмма вскрикнула и попыталась переменить положение, чтобы волосы не тянуло. Теодор тут же остановился. "Черт, черт, черт," — мысленно ругнулась Эмма. Она не совладала с собой, потому что боль пришла с совершенно неожиданной стороны.

Несколько мгновений Теодор нависал над ней, тяжело дыша.

— Боже, что я делаю... — пробормотал он и перекатился на спину, освободив Эмму. Она лежала рядом, крепко закусив губу, совершенно неподвижно.

Еще минуту Теодор лежал рядом с ней, потом встал и прошел к себе. Эмма свернулась на постели калачиком и тихонько расплакалась.

Глава 24

— Теодор, прости, ради Бога, — мрачно сказал Джонас. Они с братом сидели в гостиной дома, который Джонас купил, когда вернулся из Индии, и который теперь делил с миссис Хоупли, своей женой. — Если б я знал, что с этой женщиной будет так много проблем...

Теодор отрешенно смотрел на голубое небо за окном. Был уже полдень. Утром он первым делом зашел к Джонасу и попросил его быть своим секундантом. Потом пошел уладить дела с завещанием. Теперь снова вернулся в дом к Джонасу.

— Так ты будешь моим секундантом? — безжизненным голосом спросил Теодор, повернувшись к окну.

— Буду, — скрепя сердце ответил Джонас. — Но разве нельзя уладить все без дуэли? Может, герцог извинится?

Теодор молчал.

— Или нет?

Снова молчание в ответ. Джонас проклинал себя последними словами за то, что так испортил брату жизнь. Можно сказать, подвел под пулю. Всем известно, что противники герцога не уходили невредимыми после дуэлей. Никого он не убил, конечно, но основательно покалечил. Стрелял в колено. Это несколько утешало Джонаса, потому что давало надежду, что брат останется в живых.

— Да ты что, хочешь умереть?! — взорвался Джонас, подходя к брату и заставляя его встретиться с ним взглядом.

— Было бы неплохо, — ответил Теодор, взгляд его был пустым. В отчаянии Джонас отошел от него, взъерошивая волосы.

Раздался стук в дверь. Вошла экономка Джонаса и доложила, что прибыли секунданты герцога.

— Ты поговоришь с ними? — спросил Джонас.

— Ты секундант, ты и говори, — тихо ответил Теодор.

Джонас что-то пробурчал и вышел. Через несколько минут он вернулся, немного обнадеженный.

— Они говорят, что герцог приносит свои извинения.

— Нет, — равнодушно отрезал Теодор, продолжая смотреть в окно.

— Тео, герцог приносит свои извинения! — закричал Джонас. Теодор наконец повернулся к нему.

— Нет, — повторил он. — Извинения не принимаются.

Джонасу не оставалось ничего другого, как вернуться к секундантам герцога и обговорить с ними условия дуэли.

— Клермонт, я умоляю тебя, принеси свои извинения... — просила Эмма. Теодор ушел из дома, она выждала некоторое время и отправилась в особняк Клермонта.

— Я попробую, но сомневаюсь, что от этого будет польза, — с сожалением сказал герцог.

— Спасибо, — выдохнула Эмма.

Вошел дворецкий и доложил о прибытии гостей. Клермонт проводил Эмму в библиотеку, соединявшуюся с гостиной дверью.

— Вот сейчас мы и узнаем, будет ли толк от этих извинений, — вздохнул он.

Эмма приникла ухом к закрытой двери. Теодор отказался принять извинения — это она поняла.