Женская верность

-Если и до меня дошло, а со мной они не особо делятся, то кроме вас, весь Бумстрой знает.

-И чего ж энто такого они знают, чего нам самим про себя неизвестно.

-Может, это тебе неизвестно, — усмехнулась Татьяна, — хотя я не особо верю в эти разговоры, но думаю, сказать тебе надо. А уж там сама решай, что к чему.

-Ладно ходить вокруг да около, говори, не трави мне душу.

-Ты обратила внимание, что Андрей-то у Анны голубоглаз и русоволос, в точности как ваш Иван?

-Ну и что?

-Что, что! Говорят, Иван с Анной нагуляли Андрюшку, вот у Анны и не заладилась жизнь с мужем, потому как жёнушка с "приданым" оказалась.

-Тю... тогда, значит, жениться отказался, так чего вдруг теперь решился? Болтают что ни попадя! И ты туда же! Напраслину на Ивана... — и вдруг осеклась, болтают оно, конечно, болтают, но если подумать...

В следующий приезд Ивана и Анны Акулина и так и этак пыталась приступить к разговору, пока не лопнуло Устиньино терпенье:

-Малый, тут весь Бумстрой невесть что про тебя болтает.

-Мамань, я на Бумстрое дальше вашей комнаты не бываю. Даже интересно, чего ж такого можно про меня "болтать"?

-А будто Андрюшку вы с Анной нагуляли, вот её муж за то и бросил. Мол, Андрюшка-то твой сын. Вон и глаза голубые, и волоса русые... — Акулина говорила, а Иван, стоявший у стола, так и сел на край кровати.

-Да вы что, ополоумели обе? Мамань, тётушка? То ли не знаете, как дело было?

-А мы со свечкой не стояли!

-Так головой подумайте, неужто бы я свово дитя кинул?! — голос Ивана сорвался на крик. — Вы! Вы! Эх!!! — и он выскочил за дверь.

-Ну вот, я ж тебе говорила, не мог Ванька такое дело сотворить.

-Энто почему? Не способен що ли?

-Потому как душа его такого не позволит.

-Ладно, таперя-то что?

-Пробегается да вернётся. Поди к Марфе побёг, Анна-то с Андрюшкой там.

Не было Ивана больше часа. Вернулись вдвоём с Анной.

-Мама, тётушка, — Анна от волнения то брала в руки кружку с водой, то, так и не отпив, ставила её на прежнее место, — Андрей не Иванов сын. Но его родного отца тоже Иваном зовут, и отчество у Андрюшки в свидетельстве Иванович...

-Мамань, малёц с пелёнок при мне... мы тут подумали, ты не мешай... пусть болтают. Я уж и так думал, надо бы усыновить, но как при живом-то отце? Хоть его с собаками не сыщешь, а всё одно его согласие требуется. — Иван посмотрел на Анну и удивился, так как-то вся съёжилась, сморщилась: — Чего ты?

-Да как подумаю ещё раз эту морду видеть... Не могу я. И не знаю, как себя заставить. Да и где его теперь искать?

-А може и не надо его искать. — Акулина присела напротив Ивана: — Отчество у Андрея — Иванович. А фамилия у Анны Родкина, пусть перепишет парня на свою фамилию, а ежли не получится, тогда и сыр-бор разводить.

Не прошло и месяца, как Иван и Анна опять приехали навестить Устинью и Марфу.

-Ну, бабушка, примай Андрея Ивановича Родкина! — Андрюшка держал Ивана за палец и улыбался чему-то одному ему известному.

На дворе стоял конец сентября. Была суббота, и внуков, по заведённому порядку и обоюдному желанию всех сторон, оставили ночевать у бабушек Устиньи и Акулины. Никого не удивляло, что бабушек две. Так было всегда, сколько себя помнили отпрыски рода Родкиных. А поскольку бабушек две, то и процедура вечернего мытья внуков шла быстро и споро.

-Кулинка, воду-то согрела?

-Вон, в ведре на печи и в тазике на табуретке. Давай сначала девок перемоем, а уж потом ребят.

-Ага, я чистый. Не буду в тазике мыться, — пряча за спиной грязные ладошки, Володька явно пытался избежать мытья.

-И я, как Вовочка, тоже не буду в тазике мыться. Нас мама в ванной под краном купает, — подержала брата Галина. Она была самой чистой из всех.

-Так, первая Татьяна, — взялась умывать старшую внучку Акулина. — На, — передала Устинье. Та вытерла ребёнка и посадила на кровать.

-Ага, меня вымыли, свою Наташечку нет, — высказала та своё недовольство.

Андрей с Наташкой, пыхтя и фыркая, мылись сами.

После всеобщего помытия пришла пора укладываться спать. Татьяна, как-то так само получилось, всегда спала с Акулиной. А возле Устиньи шёл делёж, кому где лечь.

-Устишка, ложись поперёк кровати, да под ноги себе табуретку подставь. С одной стороны лягут девки, с другой парни, а то мы так до утра всему бараку спать не дадим, — Акулина устроилась поудобнее, пытаясь заснуть.

-Ну, куды ж деваться? — раскинув руки, поперёк кровати устроилась Устинья. Слева легли Наталья и Галина, справа Володька и Андрей. Ещё какое-то время слышались возня и сопение, но буквально через пятнадцать — двадцать минут ровное детское дыхание заполнило комнату.

Распластавшись поперёк кровати, Устинья, сморённая дневной усталостью, уж было начала засыпать, как в этой полудрёме ей показалось, что кровать покачивается. Да нет, это уже не кровать. Это товарный вагон поезда. И на одной руке у неё спят Лёнка и Наська, а на другой Илюшка и Иван. Вон и Тихон у щёлки в вагонной стене всматривается в мелькавшие придорожные фонари. Ощущение было таким ярким, что Устинья невольно застонала, просыпаясь.

-Никак отлежали руки-то? Ложись уж на диван, не мучайся, — дремотно проговорила Акулина.

-Я счас. — Устинья встала, накинула на плечи старую Иванову фуфайку. — До ветру. — И шлёпая обутыми на босу ногу туфлями, вышла из комнаты.

А небо, как назло, всё затянуло тучами, и их с Тихоном звезды не было видно. Устинья подняла глаза к небу, руки сами собой сложились на груди крестом. Она разговаривала с мужем так, будто он где-то рядом и всё слышит. Только ответить не может.

Прямо на выходе с базара, того самого, что располагался рядом с Устиньиным бараком, стоял синий деревянный киоск, мечта всей окружной ребятни. Сверху белой краской по голубой фанере было выведено: "МОРОЖЕНОЕ". Если встать на приступочек и заглянуть в его тёмное нутро, то можно увидеть алюминиевые бидоны со льдом, внутри которых хранилось мороженое.

В дни получки или в праздничные дни ребятне везло — всем покупали по мороженому. Молочное — семь копеек, шоколадное — восемь копеек, а сливочное в глазури — одиннадцать копеек.

Рядом с киоском на деревянном ящике сидела полная, опрятная пожилая женщина. Напротив неё на таком же ящике, но застеленном чистой газетой, в блюдечке с водой плавали столбики серы, жевать которую любили не только дети, но и взрослые. Маленький кусочек — пять копеек, побольше — десять, но можно и совсем маленький за три копейки. А ещё иногда рядом с блюдечком серы располагались "петушки", варенные из сахара конфеты на палочке красного, жёлтого и даже зелёного цвета.

Это был воскресный день. Зима только начиналась, и поэтому днём снег смешивался с песком и дорожной грязью, отчего всё кругом казалось серым и пасмурным. Ребятишки то бегали на улице, то возвращались домой погреться. Устинья, приготовив ужин, собралась пойти за хлебом. Достала старый коричневый кошелёк на защёлке — пусто. Придётся доставать из отложенных. Открыла ящик комода, достала заветный портсигар. Щёлк... Пересчитала деньги раз, ещё раз... Среди нескольких трёхрублёвых бумажек не хватало одной самой крупной купюры — пятирублевой. В комнату вошла Акулина.

-Ты щё растележилась? Хучь ящик закрой.

-Кулинка, не знамо как, но пятирублёвка пропала.

-Хорошо глянь. Куды ей деться?

Акулина подошла к комоду, собственноручно проверив всё, хоть и понимала, что не могла бумажная пятирублёвка никуда завалиться, но и представить, куда бы она могла деться, тоже не могла.

-У нас кто был сегодня?

-Илюшка из утра забегал. Сгрёб из-под порога старые сапоги. Говорит, на работе требуются, и убёг. В комнату-то и не проходил. В обедах Иван был. Поел и ушёл. Я как раз выходила, а в комнате Танька с Галкой оставались.

-Неужто Иван? — Акулина даже села от такой неожиданности. За всю их жизнь, и бедную, и трудную, никогда ничего не пропадало. Решили дождаться Ивана. Вдруг у него какая срочная надобность, а дома никого. Где хранятся деньги, знала вся семья.

Иван забежал и, торопливо выкладывая на стол мелкие сапожные гвозди, говорил на ходу: — Илюшке передайте. Какой день обещаю. А мне пора, на автобус опаздываю. — И только тут обратил внимание: — Вы чего, как в воду опущенные?

-Ваня, ты случаем денег из портсигара не брал?

-Каких денег? Мамань, говори уж. Времени нет. Не тяни.

Услышав, что случилось, предположил: — Если бы кто посторонний, то все бы забрал. Это свой. А кто — ума не дам. Так, на вечерний автобус уже не попаду, — и уселся на табурет возле порога. — Вы никак на меня подумали? — растерянность и обида звучали в его голосе.

Время приближалось к вечеру, но на улице ещё было светло. Елена ехала почти в пустом автобусе забрать домой гостившую у бабушки дочь. Вот и остановка, дверки со скрипом стали складываться по сторонам, и Елена, ещё не успев сойти со ступеней, увидела свою дочь. Танюшка шла рядом с Галиной. Обе прижимали к груди по целой охапке мороженого. И направлялись в сторону кинотеатра. Холодный ветер дул девчонкам прямо в лицо. Сгорбившись, чтобы не растерять свою ношу, они не сразу заметили Елену.

-Это куда вы направляетесь?

-В клуб! — почти хором ответили сёстры.

-Что же вы там делать собрались?

-Мороженое есть. На улице-то холодно. — Татьяна смотрела на мать, продолжая прижимать к себе завернутые в вощёную бумагу мороженки.

-А где денег взяли?

-Дядя Ваня дал, — опустила глаза Галина.

-Что ж это вы тогда в клуб идёте, а не домой? Пойдем-ка, — подтолкнула девчонок в сторону барака.

Когда вся процессия нарисовалась на пороге комнаты, всё стало понятно без слов.

-Давайте сюда сдачу и мороженое. — Пересчитав деньги, Акулина собрала мороженое в сумку: — Сколь времени сейчас? Пошли, а то через пятнадцать минут киоск закроется, а до завтрева мороженое растает.

С продавщицей мороженого разговор был коротким.

— Не понимаешь, что у детей таких денег быть не может?

— Моё-то какое дело? Мне заплатили, я продала. Мороженое в основном дети и берут.

— Совесть иметь надо. И головой думать! На то она тебе и дадена, а не чтоб шапку носить. Забирай, — Акулина вывалила на прилавок мороженки.

— Три штуки назад не приму. Потаенные.

— Ладно. Бери остальные.

Назад не шли, а плелись. Акулина то и дело поторапливала сестёр.

— Ветер насквозь продувает, давайте скорее.

Дома Иван так и сидел у порога на табурете. Теперь ему можно было не торопиться, следующий автобус не скоро.

-Что мороженого очень хотелось, понять могу. Но вы же меня вором выставили. Ведь знали, что кроме вас и меня никого дома не было, — звучала в его голосе такая обида, что девчонки не знали, куда бы деться. Если бы их стали ругать, наказали как-нибудь... ну виноваты, вот и наказали, а тут...

-Это значит, на меня можно подумать, что у матери последнюю копейку краду? — Иван, не поднимая головы, стал собираться. — Ладно, пойду, а то и на последний автобус опоздаю.

-Ванюша, Вань, провожу тебя, — засуетилась Устинья.

-Холод там и темень уже. Лучше я Ленку провожу. А вам урок, — кивнул на сестёр. — Видите, как тяжко без вины виноватым быть?

-Мам, можно я тут останусь ночевать? — Елена посмотрела на замершую дочь, на Галку, перевела взгляд на Ивана:

-Ладно. Пошли, Ваня.

Растаявшее мороженое Акулина поделила на всех, кроме себя. Ей желудок не позволял.

Девчонки грустно слизывали сладкую жижу с блюдечек и мечтали, чтобы скорее потушили свет да спать лечь.

-Сами видите, и вкуса никакого, и стыдоба одна получилась. Наперёд запомните, от ворованного добра и радости не ждите.

Запомнили. На всю жизнь.

Если стоя возле самого барака поднять голову вверх, то увидишь, как в небо, до самых облаков уходят столбы серого дыма из новых высоченных труб КрасТЭЦ. А ещё с теплоэлектростанции вытекала речка, вода в которой была тёплой круглый год. И даже мелкая рыбёшка в этой речке водилась. Её так и называли: Теплая речка. И все женщины, жившие в бараках, ходили на эту речку стирать бельё, а ребятишки — купаться. Чтобы попасть на речку, надо было миновать парк. В парке среди нетронутых рукой человека зарослей молодого подлеска и высоченных старых деревьев велись неширокие, но асфальтированные и всегда чисто выметенные дорожки. По обочинам дорожек прятались за пышной зелёной листвой гипсовые статуи. Но самым замечательным в парке была карусель. Иногда, по выходным дням, Акулина собирала весь "выводок" Родкиных внучат и вела на ней кататься. Деревянные креслица, подвешенные на цепях, лихо кружили всех купивших билеты. Летишь по воздуху, а под тобой мелькают ветки кустов, знакомые и незнакомые люди. Разве разглядеть с такой высоты и при такой-то скорости?! Но в этот раз день был рабочим и карусель пустовала. Акулина направлялась с тазиком на плече простирнуть на вольной воде бельё. День стоял солнечный, жаркий. До парка предстояло идти по широкой песчаной тропинке, на которой то и дело встречались знакомые женщины. Кто так же, как она, только шёл на речку, а кто уже возвращался.

-Ульяна, здравствуй!

-Здравствуй, Акулина.

-Давно тебя не вижу. Серёжка тоже у нас не бывает.

-Да живу у Марьи. Алименты Ивановы по почте приходят. Так что считай и не бываю у себя-то.

-Ты бы хоть иногда Серёжку к нам проводила. А то он своих братьев и сестёр совсем не видит.

-Не ближний свет. Да и Марью одну оставлять опасаюсь. Сама пойми. Ваньку вашего за то, что бросил её, не виню, не думай. На вас тоже зла держать не за что. — И уже было собрались расходиться, как Ульяна окликнула Акулину:

-Погодь, сватья. У вас, я знаю, Мария может людей лечить. Только редко берётся за это дело.

Акулина поставила тазик на песок:

-Уж не случилось ли чего?

-Хочу попросить вашу Марию мою Марью полечить.

-Сама-то что?

-Да я и травами поила, и отворотную воду наговаривала, и стыдила. Да толку нет. Чуть потерпит и опять за своё. А Мария ваша, я слыхала, многое умеет. Только ты не думай, что у Серёжки мать совсем никудышная, — заволновалась Ульяна. — Пока я жива, как-никак с это бедой справляемся. Да и Иван сына свово проведает. То сгущенки занесёт, то ещё чего, то что-нибудь починит. На днях замок поменял... — Ульяна перевела дыхание, но больше говорить ничего не стала, только молча смотрела на Акулину.

-За Марию решать не могу. Ты заходи на неделе вечером, сходим к ней. Сами и договаривайтесь. Думается мне, если в её силах, тебе не откажет.

С тем и разошлись.

И уже на следующий вечер Акулина и Ульяна сидели в чистенькой, пропахшей ладаном комнате Марии.

Мария слушала, внимательно, не перебивая. Потом встала, разминая больную ногу, подошла к окну, минуту-другую молчала, глядя сквозь тюлевую занавеску, наконец, повернулась к столу, за которым сидели Акулина и Ульяна:

-Труден будет путь твой, Ульяна, да и дочери твоей потерпеть придётся.

-Мы на всё согласные. Я же ей сказала, куда и зачем направляюсь.

-Во-первых, найдите квартиру, чтобы была далеко от прежнего места. Не жалей, поменяйся. Чтобы после лечения товарок своих пьющих она не встречала. Да и люди бы об её худом прошлом не знали. Заново начать ей ещё можно, а на том же месте из этой пропасти она не выберется. Как подберёшь место, сразу не меняйся, чтобы она на новом месте не успела ту же историю начать.