Резко поднял глаза — из-за дерева вблизи берега меня разглядывала молодая девушка лет двадцати, из деревенских. И хорошо так разглядывала, во все глаза, но заметив, что обнаружена, нисколько не смущаясь моей наготы, вышла вперед, присела на берегу и опять уставилась, хорошо еще, что я стоял по пояс в воде. Не обращая на нее больше внимания, продолжил оттирать волосы песком.
— Зря стараешься, не поможет, — она смотрела на мои попытки и улыбалась, — песком только грязь уберешь, а запах останется.
— Есть варианты? — поднял на нее глаза.
— Конечно, вон павель растет, у него листья приятно пахнут, — и указала на заросли какой-то разновидности камыша у самого берега.
Что ж, я уже не из стеснительных, не обращая внимания на буквально прикипевшую ко мне взглядом девушку, дошел до камыша — а нет, совсем не камыш, похож только, сорвал лист, помял в руке, ты смотри, действительно приятно пахнет.
— Не дует? — девушка откровенно забавлялась, улыбка до ушей, глаза огромные, блестят.
Игнорируя, вошел поглубже и, разминая листья, стал втирать получившуюся кашицу в волосы, если получиться, надо бы и с одеждой будет повторить. Смыл, потом повторил процедуру еще раз, стоял, долго принюхиваясь, надо же, помогло. Вот же ж, вместо мыла — песок, а шампунь заменили камышом. Сходил за одеждой, бросив на ходу:
— Спасибо, помогла.
— Да не за что, может, тебе помочь?
— Не думаю, со своими вещами справлюсь как-нибудь сам, — и продолжил рвать этот их павель.
— А не с вещами? — и озорно подмигнула.
Выглянувший сзади девушки Уннар жестами показал, что они уходят в деревню и тихо смылся. Ясно, решил, что у командира свидание, а почему бы и нет?
— Не боишься, что съем?
— А можешь?
— Тебя запросто.
— Ну, попробуй, — и она, скинув сарафан, оставшись лишь в браслетах и бусах на шее, направилась ко мне.
— Ринам! Ринам, ты где?!
— Это отец! — девушка вскрикнула и опрометью бросилась из воды, принявшись лихорадочно натягивать на точеную фигурку сарафан, а меня разобрал смех и я просто разразился им, глядя, как прехорошенькая попка исчезает за деревьями.
— Ринам! — на берег левее вышел мужик и, увидев меня, встрепенулся.
— Ты кто?!
Я проигнорировал, продолжая натирать рубаху павелем.
— Ты из этих, из солдат?
Я посмотрел на него и кивнул.
— Ты это, Ринам, дочку мою тут не видел?
Вот прицепился, перестал стирать, стою, смотрю на него молча. Мужик не выдержал и, сплюнув, пошел дальше по берегу, во все горло зовя Ринам. Как только он скрылся за поворотом, из-за деревьев выпорхнула недавняя знакомая, Ринам, стало быть, и шепнула:
— Приходи сюда вечером, — и исчезла, отступив за дерево.
Вот оно как, первый раз в этом мире мне назначают свидание, что ж, я не против. Закончил минут через сорок, отжал и, развесив на нижних ветвях сушиться благоухающую теперь павелем одежду, растянулся на траве — хорошо. Чистый, приятно пахнущий, чем не будущий кавалер. Закрыл глаза, теперь можно и разобраться с появившимся в груди солнцем.
— Ах ты, бесстыдник, ты чего это вывалил всем на обозрение! Ах, негодяй! Девок наших захотелось?
Что за бред? Открыл глаза, повернул голову, по берегу ко мне бежала, нет, летела дородная тетка, размахивая зажатой в руке тряпкой, видать, постирать пришла. И что она собирается делать? А та неслась на всех парах, обличая и обвиняя во всех плотских грехах и пошатнувшихся устоях морали. Ого, а хорошую то скорость набрала, дальше уклон, успеет хоть остановиться? Похоже, нет. И когда до меня раскрасневшемуся пыхтящему паровозу оставалось всего метра четыре, повернул голову и, глядя прямо в глаза, холодно бросил:
— Посмеешь — вырву руки, — и закрыл глаза.
Стоит, открыв рот и выпучив глаза. Испугалась? Да, это я учусь делать все лучше и лучше, ну, чего ей еще? Буркнул:
— Иди себе.
Похватав еще ртом воздух от негодования, тетка развернулась и побежала, но не обратно, а в деревню. Ну и ладно, плевать.
Ну что, вот оно, вижу тебя — ровное, голубое свечение и мерный, едва на пределе слышимости гул, и больше ничего. Откуда же ты взялось, солнце мое? Словно в ответ на уделенное внимание, из свечения выдвинулись лучи-жгутики и принялись гулять по поверхности, то удлиняясь, то почти полностью исчезая. И чем дольше я всматривался в это маленькое чудо, тем оно больше обрастало этими протуберанцами-непоседами. И если на этот раз оно выглядело родным и спокойным, то в прошлый было яростным, злым и агрессивным. Я не понимал смысла происходящего, просто не понимал. Развернув схему и пробежав по ее искристым линиям взглядом, не обнаружил ничего похожего, никакой подсказки, даже намека не было о сути происходящего. Очередной виток развития? Я думал, все возможно-доступное мне собрано в схеме, или нет? Насколько помню, на его появление повлияли эмоции, а их взрыв породил просто чудовищный пожар внутри меня, спровоцированный вот этим безобидным малышом. Малыш выпустил еще с десяток протуберанцев и начал гонять их еще усиленнее, все ускоряясь и ускоряясь. Постепенно их мельтешение стало настолько хаотично безумным, что я просто прозевал момент, когда солнце чуть-чуть, буквально на доли миллиметра, но разбухло, выросло, и таким и осталось, продолжая гонять по своей поверхности жгуты молний, но теперь лениво, словно с неохотой, будто пережравши. А это как понимать?
Сзади кто-то подходил — Астар.
— Гм, Алистер, тебя не затруднит одеться?
— Затруднит, вещи сохнут, — ответил я, не открывая глаз.
Он присел рядом.
— Не то, что бы я был против, но мы, хоть и защищали этих людей, все же являемся здесь гостями, и если хозяевам этих мест, — он выделил последнее паузой, — не нравится наше поведение, будет разумным прислушаться к их требованиям.
— Ты сам-то понял что сказал? — я скосил в его сторону глаза.
— В общем, как командир отряда, настоятельно рекомендую тебе не ссориться с деревенскими, — он встал, — а вечером весь отряд приглашен на ужин, так что постарайтесь вести себя соответственно.
Черт, как хорошо лежалось то. Потрогал сохнущие вещи, ага, как же, влажные еще, не так, как вначале, носить можно, но удовольствие будет то еще. Вздохнул, натягивая рубаху со штанами, а сапоги закинул на плечо, заранее перекинув волосы налево. Так и пошел, мокрый, босой и благоухающий павелем.
Вскоре показался край деревни, и уже было видно, что селение ожило — сновали люди, откуда-то появилась живность, лающая, квохчущая, гогочущая, в общем, стоял гам и шум обжитой местности. А со всех сторон уже слышались шепотки и пересуды, перемалывание косточек и прочие прелести, и все про меня. Вот ведь гадостная баба, растрепала уже по всему селу. Добравшись до искомых трех домов, никого там не обнаружил.
— Дяденька, вы своих ищите? — из-за изгороди выглядывал пацан лет семи, примерно такой же, какого убил совсем недавно. Я кивнул.
— Так они на той стороне все, там амбар старый, там они, — он махнул ладошкой.
Я еще раз кивнул, поблагодарив, и пошел дальше. Ни кишок, ни костей, ни трупов, ничего, только красноватая подсыхающая земля, обильно присыпанная чистым песком. Быстро они подсуетились. Свернув на очередном повороте и пройдя еще мимо двух дворов, в конце дороги увидел упомянутый мальчишкой амбар, действительно старый, с дырявыми стенами и прорехами в крыше, с покосившимися воротами, распахнутыми настежь, и поросшей бурьяном дорогой, подступающей к самому порогу. А оттуда уже были слышны голоса, смех, периодически мелькали фигуры, что-то заносящие внутрь, а вон уже катят какую-то бочку, понятно, решили не откладывать до вечера.
— Командир, — сбоку появился седой и еще пара наших, несущие накрытые полотенцами корзины, из которых недурственно пахло свежим хлебом и мясом.
— Нас подкармливают?
— И еще как, а вечером обещают вообще праздник закатить, как ни как, спасли деревеньку-то! — Уннар был явно в хорошем настроении.
Я кивнул, не останавливаясь.
— А что слышно на селе?
— Да что слышно, судачат о какой-то дури, мол, не все среди нас такие порядочные и все такое.
— Уннар.
— О вас судачат, командир, прибежала какая-то дура и стала нести невесть что, да что с них взять-то, деревенские, — седой сплюнул.
— Не обращай внимания, Алистер, завтра утром нас здесь уже не будет, просто держи себя в руках и все будет хорошо, — из ворот вышел Астар.
— Меня не трогают, и я никого не трогаю, — криво улыбнулся.
Он лишь покачал головой и скрылся внутри, растворившись в царящем вокруг шуме и гаме. По центру уже были составлены столы и мельтешащие вокруг бойцы мотались в деревню, возвращаясь обратно груженые снедью, расставляя добытое и во всю выказывая прекрасное расположение духа. И это после кровавой бойни буквально полдня назад, быстро же они все забывают. Ладно, не думаю, что меня захотят припахать, надо найти укромное местечко и предаться забвению, хочу кое над чем поразмыслить, расставить все по полочкам. Почти никем не замеченный, добрался до заборчика, охватывающего амбар редким окружением, перемахнул его и скрылся в густых зарослях чего-то одуряюще пахнущего, просто перешибающего другие запахи и бьющего в нос, почище кувалды. Надеюсь, хоть здесь не водятся толстые местные тетки.
Суматошный денек, ничего не скажешь. Обступающие вокруг заросли оказались на удивление мягкими и охотно приняли меня в свои зеленовато-фиолетовые объятия. Как же хорошо, где-то там суматоха, беготня, стоит гвалт и оживление, и все это мимо меня, оставляя в стороне, с краю, именно то, чего и не хватало. Так, что же все-таки случилось, провал в памяти не переставал беспокоить ни на минуту. Как научиться это не только контролировать, но и вызывать при желании — вот что волновало больше всего. Мои сознание и тело подкинули просто умопомрачительную загадку, буквально полностью завладевшую моими мыслями, и я хотел ее разгадать, во что бы то ни стало. Вот черт, кто-то шарится буквально метрах в двух от меня. Открыл глаза, шевелиться совсем не хотелось, ну вот, я обнаружен, рядом опустилась Ринам.
— Ты прятался? — губы шепнули прямо в ухо, а руки и ноги уже обвивали меня, словно лианы.
— Хотел выкроить часик тишины, да, видно, не судьба, — делано вздохнул, — отец тебя так и не нашел?
— Нет, но ему не впервой.
— Не жалеешь ты родителя.
— Я слышала, вы завтра уходите?
— Ты хотела сказать, подслушала? — она заливисто рассмеялась, прикрыв рот ладошкой.
— Вечером будет застолье, потом все разойдутся по домам, а ты...
— А я...
— Не наедайся сильно, хочу голодного и ненасытного, хорошо?
— Да, я помню, — и мягкие нежные девичьи губы накрыли мой рот, а потом так же быстро отстранились, и их хозяйка скрылась в зарослях, оставив после себя лишь легкое колыхание зарослей и приятное послевкусие.
Мда, похоже, сконцентрироваться теперь не удастся, организм хоть и подчинялся мне теперь более полно, но протест в паху был сродни бунту — надо, и все тут. Ладно. Пять минут расслабленности вернули меня в норму, но вкус женских губ все еще манил и периодически сбивал с мысли, печально, столько сделано, столько достигнуто, а не могу справиться с банальной похотью.
На заднем фоне постепенно начало прибавляться чужих голосов, стали слышны мужские низкие баритоны, сплетающиеся с женским говорком и детскими криками, народ постепенно подтягивался, стало быть, скоро начнется празднество. Я улыбнулся, никогда не любил подобные вечеринки, всегда старался их избегать, чувствуя себя на них чужим среди впустую растрачиваемых свое время заблудших душ. И вот оно, мое первое в этом мире застолье, заслуженное и абсолютно нежеланное, буду сидеть под перекрестным прицелом местных наседок, втихаря поливаемый пересудами и здешними помоями. Но вся фишка в том, что мне абсолютно побоку, кто обо мне что думает, для меня не имели значения ни эти люди, ни их мысли — завтра мы покинем это богом забытое место и больше я о них никогда не услышу. Циник? Да. Причем холодно-отрешенный циник, наблюдающий за всем словно со стороны, как за игрой актеров на сцене, чье выступление ни капли не цепляет за душу.
Уже перепрыгивая невысокую ограду, понял, начало я пропустил, внутри уже вовсю отмечают, слышны тосты, перестук ложек, кружек, кто-то что-то вещал, воздавая храбрости и отваге даггурской армии, а запахи стояли просто невероятные. Деревенские благодарили от души.
Когда вошел в ворота, голоса стихли, народ замер и уставился в мою сторону, словно предвкушая. Из-за стола поднялся и подошел Астар, обнял меня за плечи и, повернувшись к пирующим, поднял кружку:
— Вот тот, о ком я говорил, кто почти в одиночку перебил отряд каттонисийцев, благодаря кому мы не понесли ни одной потери и смогли с честью выполнить свой долг, так выпьем же за него! — и лихо припал к уже явно даже не ополовиненной кружке.
Стою и смотрю, как люди поднимали свои бокалы и, салютуя, впивались в них губами, старики, мужчины, женщины, был здесь и народ помоложе, все они пили, воздавая мне должное. А я стоял и смотрел, безразлично наблюдая за бегающими кадыками, тряской щек и подбородков, слушал одобрительное кряхтенье, пожелания успешной службы, и понимал, я не здесь, это не мое, мне все равно, выжили бы эти люди, нет, я убивал не за них, я убивал каттонисийцев точно так же, как если бы просто встретил их где-нибудь на дороге, и не нужны были никакие другие причины, хватало только одного — их национальности.
— Давай, присоединяйся, место тебе придержали, вон, видишь, — и уже тише добавил, — и постарайся держать себя в руках.
Ничего не ответив, просто прошел и сел рядом с Уннаром, как раз на край скамьи, а слева, как специально, сидела Ринам, увлеченно кивая что-то рассказывающему ей бойцу Астара. Как только сел, удача воина сразу же перешла ко мне и, лучезарно улыбнувшись, стала накладывать мне всего понемногу, нисколько не утруждая себя узнать, а хочу ли я это. В итоге, передо мной выросла неплохая такая горка солений, копченостей, разных салатов и прочего не пойми чего. Народ здесь любил поесть, и тарелки были под стать, прям подносы какие-то.
— Это что бы не скучал, но помни, ты мне нужен работоспособным, — девушка шептала, продолжая мило улыбаться и подкладывать мне самые лакомые, с ее точки зрения, кусочки.
— Если я все это съем, я не то, что не буду работоспособным, я передвигаться не смогу.
— А ты пробуй, а не ешь, здесь много вкусного, как раз и наешься, и сил останется на кое-что еще.
— Тактика, проверенная временем?
— А то, — она подмигнула.
— Уннар, какие планы на завтра? — я повернулся к седому.
— Астар хочет выйти с рассветом, кто и что будет делать до этого, ему все равно, сказал лишь не портить отношения с деревенскими.
— Ясно, — меня это устраивало, и я принялся дегустировать заботливо подкладываемое девушкой.
Пили здесь какую-то свою бражку, довольно крепкую, судя по постоянно прикладывающимся к кружкам и раскрасневшимся мужикам, женщины же предпочитали разбавлять ее водой, но все же общее предпочтение было отдано настойке на меду, уж не знаю, что там и как готовилось, но у Ринам уже во всю порозовели щечки, а в глазах появился блеск веселья.
