— Знаешь Олег, что меня злит больше всего, в моей жизни? — Бен отбросил сигару в пепельницу и замер, ожидая моего вопроса.
Пришлось покачать головой и вопросительно вскинуть бровь.
— Каждый раз, когда я хочу поговорить по душам, появляется женщина!
— Ой, бедненький "морячок"! — Начал я придурашливым голосом. — Ни подраться ему, ни поплакаться... Вечно бабы мешаются!
— Женщины! — Бен поднял указательный палец вверх, поправляя меня. — Сам сказал — Женщины!
* * *
Чего не любит не только русский, но и любой другой человек, находясь в трезвом уме, здравом рассудке и хорошей памяти? Не знаете?
Я вот тоже не знаю, хотя и причисляю себя к "белым воротничкам" и, где-то даже к интеллигенции, да не будь это слово никогда ругательством, отныне, присно и во веки, оставшихся человечеству, веков.
В юношестве думал, что все не любят, когда их обманывают. В детстве — когда лишают мороженого. Став лейтенантом, пусть и насквозь липовым, в действительности — кабинетным водолазом по бумажной документации, понял простую истину — все, что не нравится одному — запросто понравится другому.
Так что, стоящему напротив меня офицеру я не нравился. Это было видно и по его чуть прищуренным глазкам, и по желвакам на скулах, и сжатым, кулакам.
Он бы меня, может, уже бы и бил, но Бен портил ему всю картинку, приставив недавно отточенный мной до бритвенной остроты тесак совсем не к горлу. И распоротый шаговый шов наглядно демонстрировал, что дергаться не стоит.
— Очень прошу Вас, господин полковник, извиниться перед моим спутником. — Тихо и вежливо, почти ворковал ему на ушко, "Стекло", прижимая лезвие все сильнее и сильнее к штанам. — Ну же, ведь это так просто — быть культурным человеком, говорить "здравствуйте", "до свидания" и "извините"!
Полковник бледнел, краснел, пыхтел, но зубы держал крепко сжатыми.
— Заслуживает уважения... — Бормотнул я себе под нос. — Но... "Упрямство — достоинство ослов!"
Фраза, услышанная когда-то давно, в детстве, из уст Самого Боярского, три тысячи чертей!
— Олег, пожалуйста, не оскорбляй господина полковника. — Бен выглянул из-за его спины и укоризненно покачал головой. — Ну, какой-же из него — осел?!
— Рогатый? — Вырвалось у меня, и полковник дернулся, нанося прямой удар.
Сложно устроен мир.
Спят, точнее не дают спать, Бену.
А бьют за это — меня.
Такого толстого, круглого и уставшего.
Причем, норовят стукнуть по лицу, не отвлекаясь на разрезанные штаны.
Европейская культура в самом своем голом и неприглядном, виде. Набить морду русскому дикарю, предварительно вылив на него ушат помоев — можно. А попросить прощения, признавая свою ошибку — нельзя.
Моветон-с!
Привычно слив удар по толстому плечу, удержал руку от ответного. Пусть Аркан сам разбирается со своими любовницами, их мужьями и прочими прелестями. А мне еще десять километров по расквашенной глине замешивать. Некогда мне. Хоть и прячется в груди подленькое желание сделать короткий шаг вперед и дать полковнику снизу в челюсть, чтобы как мачта лег. И масса позволяет, между прочим. И техника уже не хромает, Бен подтвердит.
Но, тут дело такое, семейное.
Пусть сами разбираются.
Повернувшись спиной к полковнику, сладко потянулся, обещая себе, что дотерплю до того момента, когда Бен смоется на континент и разберу этот чертов радар, по кирпичику. Вытащу из него "господина полковника" и скормлю рыбам. Медленно и печально, по кусочкам. А его "женбат", ей-ей, выпорю, чтобы неделю сидеть не могли, кушали только стоя и спали на животе.
Полковник еще раз попытался меня достать, тривиально лягнув ногой, и лег в грязь, поскользнувшись. Или получив от Бена, толчок под колено.
Зря он так, Бен. Всю грязь мне испачкает этим британским офицером! И будет снова ворчать, что грязь — грязная, вода мокрая, а ветер — пронзительный.
Легко восстановив дыхание, вернулся к прерванному занятию, такому философскому и жизнеутверждающему, что головной мозг совершенно отключался, доверяя переставлять ноги спинному.
Едва моя излюбленная тропинка для пробежки завернула за остатки забора базы и нырнула в глубины оврага, как возникла передо мной очередная лесная нимфа. Первая — уже получила от полковника и теперь демонстрировала потерю сознания. Точнее — имитировала. Я отчетливо видел, как дрогнула полковничья рука, замедляя свой разбег.
— Где моя мама? — Нимфа, оборзевшая в своей безнаказанности, мало того что остановила меня, заступив дорогу, так еще и за руку схватила, угостив недетским разрядом статики. — И папа?
— Там! — Выдохнул я, ткнув пальцем себе за спину. — Поторопись, а то станешь сиротой!
"Или вдовой!" — Хихикнул я про себя, вспоминая их странные отношения с Беном.
Весь мой островной день разбит на четыре тренировки по два часа — на большее, пока, я и не замахиваюсь, опасаясь всяческих неприятных последствий — с двумя часовыми перерывами и одним большим, на обед и сиесту. Вес покидает мою бренную оболочку, но медленно и нудно, разочаровывая в успехах. Хочется быстрее. Только сердце и так время от времени подкатывает к горлу, предупреждая, что пока моя выносливость далека от идеала, а физическое состояние и вовсе лишь достойно горьких слез.
Бен занимается со мной "рукомашествами", но реакция у этой оболочки еще хуже, чем у меня во времена оны. Зато гибкость — просто поражает и восхищает. Гибкость и сила удара, способная остановить бегущего в мою сторону мастодонта-морпеха, отправляя в горизонтальное положение. Аркан ругается, но скорость удара совсем никакая и улучшений, опять же, не предвидится.
За моей спиной разгоралась очень даже громкая перебранка, на трех языках: английском, каком-то наречии "женбата" и русском, на котором матерился Бен, попутно объясняя в чем, по его мнению, суть проблемы.
Пришлось вернуться.
Полковника поддерживало все женское население острова, заботливо обнимая, что-то лопоча на ушко и бросая на морпеха злобные взгляды.
Британский офицер больше походил на панду-чебурашку, попавшего под лопасти и жернова ветряной мельницы. На его белом, от боли, лице выделялись свежие фонари вокруг глаз, а уши просто полыхали красным светом, растянутые до безразмерности. Судя по перекошенному положению, полковник заработал еще и пару сломанных ребер. Забыл бывший союзник по НАТО, что юсовцы своих морпехов обучали на совесть, готовясь к всевозможным неприятностям со стороны России. И не только России. На плечах морпехов становилась демократия и в Ираке, и в Югославии.
А Бенджамин, по моему глубокому убеждению, еще тот садист! Только притворяется эдаким пай-мальчиком, а у самого, любимый удар — натянуть лицо противника на своё колено, нежно придерживая голову, за уши.
Так что, нос у полковника, тоже преизрядно пострадал.
Увидев, что возвращаюсь, женщины развернули своего прямого "мужа-отца-командира" в сторону радарной установки и потопали по жирно чавкающей, грязи.
— Зря ты его не прибил. Теперь нам покоя не будет. Вот увидишь — обязательно сделает нам гадость! — Посетовал я, на добродушие Аркана. — Либо ночью "петуха пустит", либо будет говно под порог подкладывать.
— Олег. Он — офицер! И умеет проигрывать. — Бен тяжело вздохнул. — А ты — извращенец и правдолюб.
— Ага. И, хочешь еще правды? — Я состроил самую милую улыбку. — Теперь ты долго будешь сладко спать в своей кроватке. Зубами к стенке, молча и один!
Вместо ответа я дождался удара из положения "все равно я до тебя, язва, дотянусь" и довольно продолжил свою тренировку.
Стареет Бен, что-ли, забывая такую простую вещь — битого любовником мужа, жена любит больше, прощая ему все на свете, потому что — свой, хорошо знакомый и привычный.
Вновь отдавшись процессу передвигания ног спинным мозгом, растекся по своим воспоминаниям, переваривая все узнанное и перекладывая его с полочки на полочку и так и эдак.
Попал я в 2044 год от Р.Х., вынырнув в Канадском озере Атабаска. Город, сгоревший у меня на глазах, назывался Форт-Чипевайан, и жило в нем, ни много ни мало — 20000 — 30000 человек. Но это было еще до появления вампиров, за двадцать лет хорошо проредивших численность всего человечества. Вампиры пришли не одни, прихватив с собой из-за морей, Младших — волков-оборотней, чья основная личина — волк, а человеческая лишь так, для отвода глаз, ибо разум у них волчий в обоих обличьях. Вампиров называют по-разному, в зависимости от статуса. Высшие — это те, кто прибыли на кораблях, их капитаны и родоначальники кланов. Хозяева — вампиры, в услужении которых находятся Младшие — оборотни. Новообращенные — это уже люди, обменявшие свою жизнь, на бессмертие кровососов.
Бен на полном серьёзе рассказывал, что встречался с ангелами, точнее — видел их с озера, над горящим городом и божился, что именно крыло ангела указало ему на меня. Точнее — на дом, в котором я отмачивал свои покалеченные ноги. Если это правда, то, где шлялся мой второй ангел-хранитель, принадлежащий мне по всем расчетам и еще один, положенный по статусу?! Непорядок! Совсем небесная канцелярия страх потеряла, двух ангелов зажилила, заставив пахать только одного. Теперь мне понятно, отчего с головой проблемы...
Мерно передвигая ноги, поправил лямки рюкзака, наполненного камнями, ровно на десять кг. Это сейчас мой маленький рекорд, ведь начинал бегать всего с двумя и уставал, как проклятый. Сил только и хватало рухнуть в воду, вылезти на берег, обтереться полотенцем, сделанным из штор и оттого плохо впитывающим влагу, доползти до дома и упасть в кровать. Точнее, кровати мне пока не положено — бедная мебель кряхтит и грозит сломаться под моим весом, так что спать приходится прямо на полу, подстелив снятый с кровати матрац.
Все по-спартански просто и незатейливо. Низкий поклон Аркану, уже дважды летавшему к Алексу, за необходимыми мне, вещами. Иначе снова ходил бы я, завернувшись в шторы, и в порванной обуви. Мы с торговцем разработали целую систему скрытых знаков, что бы морпеху не приходилось появляться в городе.
Бен, всю эту систему честно похерил, приземлившись на крыше забегаловки поздно ночью и постучав в окно. Мало того, что он испугал бедную девушку, только что отпустившую с миром своего клиента, перепутав окно, так он еще и выбрался из ее постели только утром, заставив Алекса поседеть на ровном месте от такого "нежданчика".
Мастер Сибатси пострадал при следующей "прогулке" "страшного лейтенанта" и, по словам Бена, каждый раз, когда бросал взгляд на масккостюм, начинал заикаться.
Костюм мы делали вместе, на острове, от нечего делать, до хрипоты споря и матерясь. Получилось очень экзотично и симпатично. Бен проверил "костюмчик" слетав на охоту и вернулся, нагруженный по самые борта, свежатиной.
И двумя волчьими шкурами, размера которых хватило на целое одеяло, которым я теперь и укрываюсь.
Так и жили мы, не тужили, пока не нарисовалась Тьяма, для начала объявив о себе по радио. Мой внешний вид молоденькую девушку не прельстил, так что Бен попал в окоп полного профиля, а мне пришлось срочно делать беруши, иначе спать было не возможно. Через неделю, я добавил в рюкзак еще два килограмма камней и лишний круг в пробежку, и спал сладко и крепко, невзирая на все звуки, доносящиеся с половины морпеха.
О том, что женщины Две, до меня дошло только через две недели — на мой взгляд, если не присматриваться, что Тьяма, что мать ее — Нарья, были на одно лицо, одного роста, одного колера-окраса, совершенно одинаково смеялись и обе возникали в нашем домике по полной темноте, тишком прокрадываясь по скрипучим половицам в комнату Бена.
Потом возник полковник и теперь у меня в голове вертятся варианты, как от него избавиться. Есть уже два, но оба упираются в возможность попасть на пост, с плотно залитыми крепким бетоном, стенами.
"Ага. Стены залиты, а полковник с со-бабами, наружу выбраться может!" — Вместе с поворотом тропинки, повернули и мои мысли, начиная выстраивать третий план. Который, желательнее всего, додумать за эту тренировку, а потом привести в исполнение. Ничего не поделать, пережил я пару землетрясений, а тут целый полковник, тут не землетрясение, тут все катаклизмы, разом, назревают.
"Будем мочить в сортире!" — Вспомнилось мне ставшее крылатым, выражение. — Но сперва, надо туда дрожжей подкинуть. И бензинчика, подлить. Желательно бы еще кислоты в растительном масле навести, но это уже нереально. Ни масла, ни кислоты в ближайшем доступе нет. И бензина, кстати, тоже.
— Будем импровизировать! — Заявил я пространству, остановился передохнуть и сделать пару махов руками-ногами, восстанавливая дыхание и кровообращение. — Счастья, для всех и даром. И пусть никто не уйдет безнаказанным!
Сладко потянувшись, поправил рюкзак и развернулся в сторону радара — на разведку. И, с размаху, снес стоящую на пути, женщину.
Теперь я воочию увидел, что такое 45 против 200!
Нарью просто сдуло в самую грязь, проломив хрупкие кусты на два шага внутрь. Из которых теперь донеслись сдавленные ругательства, перемежающиеся вскриками — кусты, конечно, хрупкие... Но колючие, зар-р-р-раза! Я, пока тропинку пробивал, сдуру в них вломился, надеясь на свой жир и массу, проложить беговую дорожку в более удобном месте. Шипы от двух до семи миллиметров Бен вытаскивал из меня весь вечер, ругаясь приблизительно так же, как Нарья, прямо сейчас. А бегать я, теперь, предпочитаю по грязи, не касаясь злокозненных кустов.
Хорошо базу обороняли, правильно выбрали растения.
— Может, руку дашь? — Нарья замолчала, понимая, что ее трепыхание делает только хуже.
— Знаешь... Пожалуй, воздержусь, руки протягивать. — Я широко улыбнулся, вспоминая извечную реакцию Аркана на мою улыбку.
Его от нее просто передергивало, от отвращения.
— Обиделся? — Нарья сделала глубокий вдох-выдох и повела плечами, высвобождаясь из колючих объятий.
— Более того. Рассчитываю, как от вас избавиться. — Признался я, прищурившись. — Только вот пока не знаю, как к вам в "гости" попасть.
— Обиделся. — Женщина одним взмахом поправила прическу, убирая черный локон выбившихся на свободу волос, за ухо. — Или, скорее, завидуешь!
От хохота, рюкзак меня перевесил и я рухнул в грязь, превращаясь из мокрого и уставшего толстяка, в мокрого, уставшего и грязного, как свинья, толстяка, валяющегося на спине и булькающего от смеха. Аж живот заболел!
Нарья Бейтли, судя по знакам различия, числилась целым капитаном, а вот с мозгами у нее и вправду было не все в порядке: как я понял, она искренне считала, что я завидую личной жизни Бена!
Утихомирившись, отдышавшись и приняв вертикальное положение, я повертел грязным пальцем у своего, относительно чистого виска, демонстрируя отношение к ее словам.
— Почему?! — До женщины никак не мог дойти тот факт, что не все способны завидовать. Или злорадствовать. Что не все врут в глаза или плывут по течению. Есть идиоты, типа меня, которым лениво врать, тренируя память; сложно злорадствовать, потому что это не радует; и совсем не способны завидовать, точно зная, что впереди тысячи дорог, нехоженых и оттого намного более привлекательных, чем те, на которых кто-то, что-то добился.
