— Нет, это не хвары! Это гном и орка! На них разбойники напали! — девчонка обернулась, и тут же переменилась даже не в лице (мне было не видно), а всем состоянием души, побежала навстречу пришедшей девушке и повисла у нее на шее. Я смогла увидеть лишь окончание сцены, когда худенькая (я не ошиблась!) магичка отодрала от себя верещащую от радости мелочь. — Темина приехала-а-а! Темина, пошли! Темина, не уходи! Я тебя больше не отпущу-у-у-у!
— Разбойники на тракте? — хмыкнула девушка, подойдя ко мне. — Слышала о пропавших путниках, но из тех, на кого нападали, не выжил никто, а те, кто рассказывал — видели их уж слишком издалека и сквозь марево. Вы — первые, оставшиеся в живых. Вэль, вы из Конторы, не так ли? Что-нибудь удалось выяснить? Ну, из того, что положено знать нам, местным жителям, — она криво усмехнулась.
— Думаю, будет тихо, — прошептала я. — Разбойники мертвы, ушел только маг. Я оставила призрачных стражей. При них он побоится вернуться. И передайте всем, прошу, и теневым гильдиям тоже — теперь преступления на тракте будут жестоко караться. Возможно — не только на нем. И прежде всего — убийства, грабеж и насилие.
— Серьезно, — кивнула Темина. — Ждете целителя из Конторы?
— Квигги ищет, — сквозь зубы ответил Глоди. — Но они все как вымерли! А скоро и мы помрем.
— Да, в последнее время у нас дварфов не жалуют... С вашим сородичем, — она кивнула Глоди. — Не станут даже говорить. Вообще-то я чаще животных лечу, — она опустила глаза. — Но могу и разумных. Хотите, покажу диплом?
— Не надо. Начните с меня, если что-то пойдет не так, — я по-идиотски шучу, заглушая собственные сомнения. — Глоди поймет, что нужно искать другого целителя.
В нашем положении лучше уж лекарь-коновал, чем вообще никакого.
— Хорошо, подождите немного, — тон сменился деловым, жестким. — Нела, беги, скажи маме, Темина просит скипятить воды и подготовить мою ДРУГУЮ комнату.
И обе ушли в дом.
Тут я опять перетрусила до темноты в глазах. Ну, да, решение верное, но примерить на себя шкуру бобика в ветлечебнице... стремно! Ой, как стремно! Тем более учитывая мои собственные познания в медицине, вернее, почти полное отсутствие таковых. А потом подумала: самое страшное, что со мной сейчас может случиться — смерть. Любую боль я могу исключить из сознания, "закольцевать", и что? Это утешает? Не очень. Умирать не хочу! Странно, но за последние дни — сколько их было, две, три декады? — я полюбила жить, да, понравилось мне это дело. И этот излишне яркий, сочный, наполненный жизнью под завязку мир — тоже. Тут интересно! И знаешь, чего ради живешь. Кхм... действительно знаешь? И ради чего? Не могу, пока — не могу ответить. Вертится что-то на краю сознания, а в руки, то есть в мысли не дается. Ладно, буду жива — додумаю, а пока...
В комнату Темины меня перенесли ее мать с отцом. Хозяева гостиницы, а не погнушались ни оркой, ни дварфом, и не боятся досужих сплетен. Это подняло их еще выше в моих глазах. Темина не сказала мне еще ни слова о плате за лечение, а они действуют так, словно я — их родная кровь. Ага, родная — гремучая смесь трех из восьми рас континента, а сознание — так вообще "импортировано" из другого мира. И что? А я как к другим отношусь? Точно так же. И Дерек подобное отношение старается ввести в норму, введя штраф за оскорбление по расовому признаку. И смягчив наказание до чисто символического за убийство на дуэли, если причиной поединка было оскорбление расы, но только для одной стороны — оскорбленной. Так что хочешь — дерись, не хочешь — судись, но можно найти способ оскорбить и так, что не придерешься. Игнорировать, как проигнорировали Квигги, ничего не продавать, закрывая лавку перед носом, не пускать на ночлег в гостиницу ("мест нет, мест нет!"), "забывая" предупредить о местных порядках. Хюльда в метрополии с этим уже не раз сталкивалась, и находила выход. Найду и я.
Отвлеклась на мысли и не заметила, как выпала из реальности на долгое время. Темина усыпляющие чары уж больно ловко и незаметно наводит, наверно, потому, что хвар — скотина своевольная, кусачая и лягачая, к ней бодрствующей может подступиться только хозяин. Но это я думала уже потом, в плотной "обмотке", ограничивающей движения грудной клетки, и, тем не менее, ощущая, что стало легче дышать. Закольцевала оставшуюся боль — она, кстати, оказалась намного слабее, чем раньше — и прошептала больше для успокоения Глоди, чем Темины:
— Все в порядке, доверять можно.
Но самое смешное, что этого можно было не говорить — с дварфом Темина разобралась быстрее, чем со мной, за то время, которое я пролежала в отключке.
Уже вечером явился Квигги, и тогда мне потребовалось все возможное красноречие, а громко говорить я не могла. Переходила с полуголоса на полушепот и обратно.
— Кто, — спрашиваю. — Дал слово отдать весь мой заработок за вашу охрану лекарю?
— Ну, я, — отвечает. — А что? Она ведь не просит.
— Она не должна просить, — говорю я. — Она не нищая, а целитель.
— Хвароисцелитель...
— Да хоть бы и так. А мы с Глоди — хвары, или еще какие скоты...
— Или савги, — подсказывает Нела, усиленно делая вид, что поправляет занавески. Ее уже дважды прогоняли вниз, но она все еще вертится здесь — интересно!
— Ага, — соглашаюсь. — Потому что нам она помогла. Меня спасла от смерти, а Глоди — от чего и похуже. Знаешь, свои ноги завсегда лучше конструктов, верно я говорю?
— Верно, — отзывается Глоди. — Тебя, Квигги, тоже полечить надо.
— Это от чего? — взвился гном, аж на цыпочки приподнялся. — У меня все на месте и вообще я не толстый, у меня фигура такая.
— Амфибиотрофная асфиксия, — изрекла я, не переходя на местный диалект, что удалось мне с большим трудом. Но на Земле это выражение точно бы поняли.
— Что за нагханская ругань? — возмутился дварф.
— Не ругань, а диагноз. Жаба тебя душит, — перевела я. — Всего лишь мерзкая, жирная, пупырчатая жаба, и зовется она жадностью.
— Засунь свою нагханскую жабу в дупу, — разозлился Квигги, полез пятерней за пазуху и хлопнул об стол увесистый мешочек. — Будешь считать?
— Нет, — ответила я. — Только поклянись, что там вся моя уговоренная плата, полностью.
— Да! Даю слово! Довольна? — Квигги перешел на крик. — А теперь идите все на... И вышел, хлопнув дверью.
— Не сердись на него, — попросил Глоди минут через пять. — Он страшно устал и боится местных.
— А еще он из купцов, верно?
— Почему он? А не я, например.
— Элементарно. Руки. У вас они отличаются. Мозоли от оружия и мозоли от инструментов расположены по-разному, а еще у тебя ногти "с ободком", у него — чистенькие. И торгуется он профессионально.
— Надо же, — слабо улыбнулся мастеровой. — И наверху об этом знают. А Квигги про вас говорил: дылды тупые, даже если видят — не понимают.
— И после этого спрашиваете, почему вас здесь не любят? Невинность альвиссы! Вас, ребята, в Керемнице не жалуют потому, что слишком хорошо знают, — подытожил только что вошедший хозяин. Глоди обернулся на голос.
— А мне-то что делать? — спросил он. И никто не нашелся, что ему ответить на это.
Через два дня Квигги явился опять, и о чем-то вполголоса беседовал с сородичем на дварфийском, сердито оглядываясь и чуть ли не фыркая на меня. А через восемь дней, утром, еле-еле разлепив глаза (хорошо поболтали "за жизнь", аж до свету) и умывшись, я поняла, что не видно не только Глоди, вольготно раскидывающегося на койке к утру, но и его сумок под столом, и его куртки на спинке стула. Зато обнаружила у себя на среднем пальце кольцо. Простенькое по форме, без вязи, стальное, с заглубленным мелким топазом. И, несмотря на то, что значить оно могло что угодно, жаркое смущение плеснуло мне на лицо. Надо же — переодеваться при нем не стеснялась (ну и что, я мужчин вообще не стесняюсь, как все дамы, долго проработавшие в мужском коллективе), а в первые два дня мы оба, кхм... ну, в общем, до отхожего места дойти не могли, так что пользовались соответствующей посудой, а от колечка зарделась, как маков цвет. Может, это вообще знак презрения? А?
Но за эти восемь дней произошло многое, о чем стоит поговорить отдельно.
Глава IX. Где я начинаю осваивать Туман.
Болезнь или ранение, как в моем случае — еще не повод для безделья. Это было бы не просто скучно, а крайне тяжело. Потому что я отдыхать могу, а мои мозги — не умеют. Особенно теперь, когда от них зависит не оценка на экзамене, не зарплата на работе, а собственная жизнь. К моменту встречи с дварфами личность тупой дубинушки дала серьезную трещину, чтобы потом свалиться по первому требованию. А это непорядок: мысли должны знать свое место. В оправдание мне можно сказать, что накоплено слишком много информации, которая во весь голос требует осмысления. Вынужденная остановка и бездействие пришлось весьма кстати.
Главное: Питерский хмырь меня все-таки ущучил. Предположение, что неорган, изображающий веселого дядю со шрамом, работает на него — это почти стопроцентная уверенность, а тот, кто меня пырнул артефактно-ржавым копьем, уж очень смахивает на этого весельчака, как если бы можно было изменить черты лица, оставив ту же мимику. Элементарная двухходовка в стиле "добрый и злой полицейский", от которой не отвертишься: один калечит — другой лечит, параллельно меняя мою энергетику. Я же чувствую, что эфирное тело изменилось, и к нему опять привыкать придется, только теперь не количественные характеристики — резерв-то прежним остался — а качественные: с того момента, как пришла в себя после ранения, все время ощущаю эфирный "запах" этого блондина, тонкий, слабо ощутимый, но не исчезающий.
Представляю, что будет при встрече с прежним нанимателем... Ара меня нахрен убьет. И не попадаться ему не смогу — в туман меня затягивает не по моей, а, такое впечатление, по его воле. Значит, единственный для меня выход — познать Туман не хуже, чем стихийную и ахроматическую звезду сил. Если это возможно.
Потенциал в нем есть, ощутила, но он сведен в точку покоя. При соприкосновении с любой достаточно сильной энергией материя Тумана начинает отклоняться от этой точки, принимая соответствующую "окраску" и "форму". В то же время для деструкции источника меньше определенной силы ему не требуется дополнительных условий, во всяком случае, в тумане я чувствовала небольшую, но постоянную убыль энергии из резерва. То есть, состояние Тумана напоминает устойчивое равновесие, после критического отклонения перестающего быть равновесием вообще. Вопрос первый: какова критическая сила по количественному и качественному параметру? Вопрос второй: как бы мне ее достичь? Вопрос третий: в механике действуют условия равновесия не только для сил, но и для их моментов, то есть мы можем использовать рычаги; что является подобием рычага в мире тумана? И, пятой точкой чую, рычаг надо искать в той стороне, в которой местные были искусственно ограничены: Хагом Хагалаз не просто так заменяют. Хаос? Посмотреть-то не мешает, поставить, по возможности незаметно, пару экспериментов, а вот сразу делать выводы мне претит. Особенно, когда к ним старательно подводят. "Настоящий блондин" мне нравится ничуть не больше, чем Ара, и его методы — тоже, Арагорн, во всяком случае, не устраивал мне таких подлянок. Самый животрепещущий вопрос — неуловимый эфирный "запах", который оставил в моей ауре "блондин", и который, как пить дать, почувствует Ара. Я, в целом, не виновата в этой истории и в ее результате, но кто из начальников будет разбираться, почему напортачено? Всех по балде, и "шоб все исправили — когда? — еще вчера!".
Отложила грязную от угля доску, на которой так ничего достойного и не изобразила — одни знаки вопроса и недочерченные графы. Что-то быстро я стала уставать, хотя что удивляюсь — организм старательно заживляет повреждения, а помогать ему энергетически Темина строго запретила. Дескать, она и так еле распутала все плетения, которые я на рану в качестве первой помощи навесила, и нечего мне, убивице и темнавке, в работу целителя вмешиваться. Ну и ладно, вот пускай теперь сама Глоди болевой синдром снимает, он и так полночи зубами скрежетал, пока она его не напоила какой-то наркотической дрянью. Достала ее из подпола, если я верно засекла ее перемещения, да еще из явно зачарованного тайника, поскольку характерные всплески стихийной магии были. Зато дварф сейчас дрыхнет без просыпу и храпит, как бульдозер на склоне. Нет, конечно, я и под Блэк Саббат засыпала, но не тогда, когда у самой то там, то тут боль прорывается.
Да, плохая из меня темнавка, знаю. Ненавижу боль, что свою, что чужую, и это мое собственное отношение, еще с Земли. Вплоть до того, что, наслушавшись в детстве материных подружек, болтавших на кухне, как их без обезболивания чистили, решила, что ну его нафиг, этот секс. Потом, правда, лет в пятнадцать, когда соответствующее "просвещение" в школе ввели, умом поняла, что они дуры и Баковский завод не зря изделие номер один выпускает, но внутренний запрет остался. И еще кур не любила рубить, они даже с отрубленной головой дергаются, но приходилось. Отец строго следил, чтобы это делала я. Нет, убивать я как раз не боюсь, а вот мучить кого-то или наблюдать, как кто-то страдает... не мое это. Не малефик, увы. Поэтому пусть уж лучше храпит, чем стонет.
Если бы не эти рулады, так вообще тут сонное царство: в комнате прохладно, окна настежь, занавесочки под ветром колышутся, пахнет совсем не по-городскому: сеном и нагретым деревом. Горы близко — с камнем попроще, так что первый этаж из тесаных блоков, а второй, где гостевые комнаты, все-таки деревянный. Уличный гомон едва долетает, видимо, на окне не только фильтр от насекомых, но и слабая глушилка стоит. Хорошо, ти... Грохот падающего тела, невнятное ругательство.
Оборачиваюсь. Опять со мной "что-то случилось"? Вот же... Орк. Настоящий, не то, что я — седьмая вода на киселе. В стеганом поддоспешнике или халате — хрен их там, степняков, разберешь, да и замурзано все до последней крайности, с рукавов грязь разве что слоями не сходит. Стоит на четвереньках, а на спине щит, и не шибко большой, скорее годный для всадника, чем для пехотинца. Стало быть — точно, степняк, только вот кожа темновата, у него, скорее, как у наших лесных. Не о том думаю... Кто его сюда портанул, да так ловко, что ни в стену, ни в пол не вляпал? Останавливаю уже готовое сорваться "обездвиживание", и строго спрашиваю:
— С кем имею честь?
А щит-то не лыком шит, артефакт либо первого, либо нулевого класса, так что вопрос с точной телепортацией снимается, с такой дурой простые люди, тьфу, орки не ходят.
— Привет, коллега!
