Спасти Ссср ч2

В общем, поэтому и получили по 83-90% голосов за незалежность везде — даже на Донбассе. Хотели жить спокойнее, в своей уютной черноземной изобильной стране. Кушать пожирнее из кринки со сметанкой, не воевать на Кавказе и так далее. К этому добавлялось и то, что все очень сильно устали от "Пятнистого" и его перестройки, переросшей в катастройку. А буйный ЕБН многих откровенно пугал. Правда, Крым воспринял этот референдум настороженно, но и там больше 50% проголосовало "за". Так что крайне сложное было время, и сегодня надо оценивать прошлое объективно, а не лихо размахивая шашкой с послезнанием.

Сергей Сигачев

Фейсбук

06 июня 1985 года

УССР, Днепропетровск

Есть ЦК, а есть зэка...

Пословица, которую автор услышал лет в семь

Советское общество — к восьмидесятым годам уже окончательно сформировалось, и одной из его родовых черт была его уголовная сущность. Советское общество было куда более криминализированным, чем американское в сопоставимые годы. Латентная* преступность по отдельным видам превосходила девяносто процентов.

Конечно, большая часть преступников себя преступниками не считали. Но преступления совершали. Самое распространенное — это конечно мелкое воровство на работе. Тащили все и всегда. Водитель сливал с машины топливо — в СССР, кстати, не разрабатывали легковой дизель именно поэтому, понимали, что тут же возрастет воровство топлива на служебном транспорте. Доярка считала за святое право стырить мешок посыпки. Работники базы или магазина воровали ежедневно и в промышленных масштабах. С заводов поворовывали все, что можно продать. Клей, гвозди, металл, пленку — да всё.

Боролись ли с этим? Да, боролись. Ловили на проходных. За проходными шмонали дружинники и народный контроль. По магазинам совершали контрольные закупки. Кого-то показательно судили выездными судами, вывешивали на доски позора, сажали даже.

Помогало? Как сами думаете?

Торговля была отраслью советской экономики, в которой количество воров было практически равно количеству работающих. Дефицитом становилось то одно, то другое и дефицитов было все больше и больше. Книги, алкоголь, цветы, мясо, обувь, одежда. Тот, кто просто скрыл товар в подсобке, а потом продал по госцене нужным людям — уже бедности никогда не знал, хотя и ущерба вроде никакого не было. Честных людей отсеивали еще на стадии торгового техникума. Остальных учили. Обвешивать можно было на двадцать граммов — если на столько и подпилить гирю, да даже на десять граммов — за день наберешь рублей тридцать, а то и пятьдесят. Рядом с сахаром ставили ведра с водой, синих птиц** замораживали вместе с водой, в мясо подкладывали кости, яблоки первого сорта продавали как высший. Склады и базы зарабатывали на усушке — утруске, кормилице. Если не наглеть и не зарываться — то к старости несколько сот тысяч скопить можно было, что и на внуков хватит. Первопричиной всего этого были, конечно, перекосы, замеченные Валовым — когда систематически из года в год за счет уловок повышался процент ФОТ, и он не покрывался товарным покрытием. Денег было больше, а товара больше не становилось. Цены тоже поднимать было нельзя, соответственно в условиях постоянного превышения денежной массы над товарной при отсутствии возможности поднять цены — зарождается черный рынок...

Но все эти жуликоватые продавцы, рубщики мяса, кладовщики, приемщики в комиссионках — это все нижняя часть айсберга. Большую часть "наработанного" за день они отдают директору — за право воровать дальше, за то, что если попался — спасут, по крайней мере, попробуют, возьмут на поруки трудовым коллективом. Те в свою очередь тоже большую часть собранного отправляют наверх. Там уже общаки — распределение идет на ОБХСС, на партийные органы, на всех "нужных" людей. Воры берут свое силой, кто-то попадается — но основа остается. Основу не поколебать даже расстрелами — вон, директора Елисеевского показательно расстреляли за воровство и взятки. И что? Хоть один директор магазина перестал?

Система ведь тоже защищалась. Наработаны были связи, существовали общаки. Если где-то ревизия — ночью машины с товаром перебрасывали, без документов, без всего, под честное слово. За пересортицу накажут, не без этого. Но не снимут, не осудят, не расстреляют.

В восьмидесятые годы в крупных городах уже сложились единые торгово-мафиозные структуры. Московская, Ленинградская, Одесская, Днепропетровская. Единство заключалось в наличии единой структуры управления, единых каналов получения и сбыта неучтенного товара, системы страховки и взаимовыручки, общака.

Днепропетровская система была одной из самых мощных в Союзе. Причин много. Базовый регион брежневской команды — валом сюда валили, плюс много днепропетровцев по Союзу разъехались. Крупный город с оборонными гигантами и гигантами тяжелой промышленности, а рядом еще Днепродзержинск и на севере области шахты — то есть большой и платежеспособный спрос на продукты. Благодатная земля Украины — здесь был колхоз, в котором было тридцать шесть героев Соцтруда. А колхозы — миллионеры тут были нормой — не нормой тут было не быть миллионером. То есть, продовольствие есть и на себя и для других.

Как и во всех территориальных системах в Днепропетровске существовал тайный высший совет главных торговых и крестьянских воров — что-то вроде сицилийского Копполо, и был лидер. Лидеры кстати были не везде — а тут он был. Это был дважды Герой социалистического труда, кавалер Ордена Ленина Юлий Борисович Вознюк, председатель агропромышленного объединения "имени Ленина".

Юлий Борисович был сыном Бориса Вознюка, легендарного председателя, депутата Верховного совета нескольких созывов, человека, которого до сих пор с благодарностью вспоминали земляки. Именно он учил маленького Юлия — у государства надо брать как можно больше и отдавать как можно меньше. И главное — не попасться, и не жадничать — делиться с людьми. Тогда люди — поймут, не выдадут, прикроют. Воровать — святое право, но никогда не воруй у простого крестьянина. Воровать можно только у власти. Он сам — начинал еще при Сталине, как только не ухитрялся — только бы поменьше сдать, только бы побольше оставить, скрыть, но всегда делился с другими колхозниками. Первым протаптывал тропки в город, подкармливал мясом районную власть, прокурора. Договаривался с освободившими Украину немцами, пил с бургомистром, с районными полицаями, налаживал поставки зерна и мяса в Германию — и не за так, немцы умели ценить верных людей и ему то, как раз платили. Когда вернулись красные — старостой был какой-то полоумный дед, его и посадили. И снова — люди поняли, промолчали, не выдали.

Борис Вознюк умер всеми уважаемым человеком, депутатом, героем. Юлий Борисович хранил портрет в его кабинете.

Что касается его самого, он с детства присматривался, учился у отца. Все думал — где еще можно обмануть государство. И придумал.

Хозяйство их стояло у реки, притока могучего Днепра. На берегу рос кустарник, который и не замечал никто — растет и растет. Но именно Юлий Борисович придумал делать из этого кустарника дефицитные веники...

Потому и стал преемником отца.

В город он не совался. Не к чему. Все дела можно сделать здесь, пусть едут другие. Вот, сейчас он ждал человека, а пока сидел в своем кабинете под портретом Ленина (портрет был нетиповой, написанный вручную и неплохим художником, что в СССР явно выдавало влиятельного человека) и пересчитывал деньги, которые ему принес бригадир Ющук — долю за слитое и проданное налево топливо...

По деньгам все сошлось. Он убрал их в стол, снял перчатки и посмотрел на бригадира. Кстати Вознюк постоянно носил перчатки и никогда ни одной бумаги не подписывал. Где надо было подписать — умельцы на машинном дворе в пластине металла вырезали его подпись, и он когда надо было, просто проводил ручкой по загогулинам. Такая подпись не имела юридической силы и не могла служить доказательством.

— Сын у тебя с армии пришел, Егорыч... — сказал он

Бригадира прошиб пот — неуж, натворил чего старший. Вляпался! Сколько говорил — берись за ум! Нет — бухает, трахает баб, гоняет пьяный на мотоцикле.

— Да, вот уж месяц...

— Куда определять думаешь?

— Пока не думал, Юлий Борисович. Думал, наверное, в ПТУ, потом на трактор, как я...

Юлий Борисович покачал головой

— Не прав ты Егорыч, сильно не прав. Учиться ему надо, в город ехать, поступать.

— Так мой это... Юлий Борисович... к учебе то не годный. Драл — драл его, не один ремень измочалил — без толку. Три пишем — два в уме.

Юлий Борисович покачал головой, с видом явного неодобрения

— Ну и что? Парень с сельской местности, пройдет по квоте. Характеристику составим от местного комсомола, я как депутат, орденоносец поспособствую. Занесем кому надо поросенка, пару бройлеров, меда с пасеки — первый день, что ли живешь? Сколько дураков так учатся — поди, не дурней твоего...

— Ну, не знаю — покачал головой бригадир — город есть город. А на кого учиться то?

— На кого? А хоть на кого!

...

— На милиционера. Наш будет, полностью наш — неуж против тебя пойдет?

— Нет, да что... нет.

— На юриста. А там гляди и прокурором станет. На экономиста. Да на кого угодно! Главное — во власть надо идти. К власти моститься.

Бригадир поразмыслил, просветлел лицом.

— А вы правы Юлий Борисович. Почет и уважение, власть, не надо в земле ковыряться, в мазутной телогрейке ходить!

Юлий Борисович поднял палец

— О! Поговори с сыном, зайди завтра — подумаем.

Под окнами трехэтажного, с огромным памятником Ленину перед фасадом здания конторы агропромышленного объединения — уже парковалась черная 24-10 Милославского...

Иван Сергеевич Милославский пока Героя Соцтруда не заработал — только орден Трудового красного знамени. Он был директором огромной автобазы, подчиненной местному агропромышленному объединению. Оно было в десятке крупнейших по Союзу, причем когда Милославский принял базу — в ней было хорошо если сотня машин. Все было просто — в СССР нельзя было купить грузовую машину частному лицу, а возить левые урожаи как то было надо. Вот в его объединении — почти все машины были куплены за деньги водителей, базе они принадлежали только по документам, и возили они в основном левые грузы. Еще Милославский держал несколько бригад из оформленных шоферами — уголовников, которые наводили порядок в городе. У него была даже какая-то премия от МВД — за успехи в перевоспитании оступившихся граждан.

Милославский был человеком со связями — спровадил дочь в Москву, та вышла за сына с именем, бывшего партийного небожителя. Вот только бывших в партии — не бывает...

Но Милославский понимал, что он против хозяина этого дома, обладателя двух Гертруд — никто. Что из этого колхоза каждые два дня отправляется машина в Киев с неучтенным мясом, и этим мясом, отборным мясом — питается половина ЦК КПУ. Там и распределителей не надо. И что у хозяина едва ли не половины сельской части области — карт-бланш на все. Убьет он человека — и то отвернутся и промолчат.

Хозяин он здесь. Хозяин. И не потому что власть поставила. А потому что он сам себя поставил. Люди поставили.

Пока Милославский поднимался по отделанным мрамором ступеням, мимо картин о трудовой сельской жизни (именно картин, написанных художником) — расторопная секретарша успела спроворить небольшой стол. Чай, коньяк, бутерброды трех видов, отдельно — икра. Водки не было. Водки председатель не любил.

Открылась дверь в кабинет... Милославский знал, что из него не один выход, и что из него не раз выносили тайком трупы. Всякое бывало в этом кабинете у обладателя двух Гертруд...

— Юлий Борисович

— Заходи, заходи, дорогой. Мимо проезжал или по делу?

— Да и то и то считай...

— Давай, за стол...

Подкрепились. Замахнули пару, не чокаясь — хозяин почему то этого тоже не любил. Настало время переходить к делу...

— Я чего собственно пригнал, Юлий Борисович. Странные дела какие-то творятся.

— Это какие?

— Дмитренко вчера арестовали.

Вознюк насторожился

— Это за что?

— Ну, как. Как обычно.

Дмитренко был человеком небольшим, но в торговой тусовке очень уважаемым. Он был директором магазина Океан и распределял то, что на этой земле не росло, и достать было сложно — рыбу! Сам лично звонил небожителям — а ну, Иван Петрович... или там Петр Иванович, присылай водителя, я тебе рыбки, икорки положу. За ним не было крупных объектов и сетей, только магазин его. Но его все знали и уважали.

— Сильно?

— Пока нет, ему пока вменяют всего двадцать тысяч. Ну и по мелочи — сокрытие товаров

* * *

.

Для расстрельной статьи надо было минимум сто.

— Где он?

— Пока под подписку отпустили. Человек все же старый, куда ему бежать. Мы подсуетились, характеристики ему организовали, секретарь райкома позвонил.

— И что в этом такого?

— Работает не КГБ, а МВД.

Это действительно было странно. КГБ при Андропове практически монополизировал борьбу с торговой мафией — но здесь с этим все было хорошо. Деркач был полностью их человеком. МВД же при Щелокове не стыло бы этого делать особенно в родной для Леонида Ильича области. А что произошло сейчас?

— Кто у него адвокат?

— Сотников

Понятно, бывший зампред областного суда.

— Хорошо. Больше пока ничего не делайте, пока не прояснится. Возможно это крючок.

...

— Еще что?

— Тут... странно совсем. Ну вы знаете, у меня дочь в Москве?

— Ну? Случилось что?

— Да нет... Не сказать что случилось.

...

— Она сейчас доцент, работает в институте, готовится защищаться. Научный руководитель у нее Гайдар...

— Какой Гайдар? — не понял Юлий Борисович.

— Да тот самый. Точнее внук его. Он в экономику подался, докторскую защитил.

Юлий Борисович рассмеялся

— Ха-ха. Дедушка при кибальчишей пишет, а внук то плохиш! Неплохо устроился! Ну и?

— Они сейчас какой-то секретной работой занимаются. По поручению самого...

— Кого?

Вместо ответа — Милославский кивнул на стену, где, как положено, висел свежий портрет Генерального

Юлий Борисович посерьезнел

— Ну и?

— Вот, тут она записала кое-что по памяти. И мне с оказией передала... вот.

Юлий Борисович пробежал глазами листок, на котором были написаны по пунктам некоторые меры.

— Это что же... получается, торговать разрешат, сажать за это не будут?

— Бл...!

Говорят, что рабство в равной степени развращает и рабов и рабовладельцев. Это действительно так. На Западе сильно удивляются тому, что в СССР не только нет свободы, но ее и не хотят, за нее не борются. Почему? А вот поэтому!

Сравните — если торговать легально — у тебя будут конкуренты, они будут сбивать цены, надо будет вкладывать свои деньги, и немалые, строить магазины, платить зарплату людям и платить налоги государству. А если так как в СССР?