Третий меморандум

Пропустив процессию, Казаков сам прошёл на катер. Вахтенный стащил мостки, машина затарахтела...

XXI ГЛАВА

С наступлением ночи, когда темнота

Становилась торжественнее и священней

Я вникал в разбивавшиеся о борта

Предсказанья зеленых и желтых свечений.

Область крайних болот, тростниковый

уют,-

В огуречном рассоле и вспышках метана

С незапамятных лет там лежат и гниют

Плавники баснословного Левиафана.

А. Рембо

Искуплены его стяжанья

И зло воинственных чудес

Тоскою душного изгнанья

Под сенью чуждою небес.

А. С. П у ш к и н

"Тариэль" уже двадцать минут шел малым ходом вдоль берега; метрах в ста от белых хлопьев обсыхающей на песке пены, когда из-за пологого серовато-бежевого пологого мыска, увенчанного пятью угловатыми валунами и похожего на хребет дракона, выскочила избушка... нет, не избушка — навес из листьев саговника на шести столбах из какой-то солидной древесины, покосившийся легкий частокол, какие-то решетчатые мостки, уходящие в море..|

Катер подошел ближе, матросик на носу закинул кошку на эти мостки, подтянулись. Под днищем, в прозрачной лиловой толще проплывали, преломляясь в игре волн, какие-то конусообразные сооружения из потемневших бревен и досочек.

"Верши", — подумал Казаков, — "Голь на выдумки хитра. Ловят всякую мелочь при отливе".

Берег был тих и безлюден. Каменисто-песчаный пляж тянулся на полкилометра вглубь, сайва чернела вдали своими неровными шапками. Казаков мельком отметил, что место выбрано удачно: лесные жительницы — панцирные обезьяны вряд-ли пустятся в такой путь по открытому пространству.

— Скоро отлив,-озабоченно сообщил шкипер Неретин. — Часа через два нужно будет отходить в море... Что они тут, повымирали?

Казаков посмотрел на шкипера и внутренне улыбнулся. Вот уже месяц Неретин отращивал бородку, подобающую званию, но из-за восемнадцатилетия капитана, бородка упорно имела вид не шкиперский, а какой-то разбойничье-кайсацкий.

— Не думаю,-сказал он. — Видите, от изгороди тропинка в сайву по песку? Они, наверное, переселились, а сюда приходят как раз в отлив, верши осматривают. Так что давайте-ка мы выгрузимся, а вы потом отойдете в море. Связь по рации...

Подавая пример, координатор спрыгнул с борта на решетчатый настил и пошел к берегу, балансируя над водой, лениво плескавшейся между ребер решетки. Кажется, это даже и не мостки были вовсе — кому бы сюда швартоваться? — а что-то типа садка — на дне под Казаковым густо ветвились трубочки приливных червей.

"Хорошо устроились, черти. -подумал Казаков, ступил на песок, с некоторым удовольствием прошелся по плотной, слежавшейся почве, подошел к навесу. Под его крышей, на множестве деревянных полочек было что-то разложено, развешано — сушились впрок какие-то дары моря. Стволы, державшие навес, были не земными -бугорчатая древесина без коры, суставы, все это напоминало толстый и поросший ракушками бамбук, но было настоящим деревом.

Казаков оглянулся: вереница новых ссыльных сходила по решетке на берег. Одна девица поскользнулась, нелепо замахала руками и с визгом плюхнулась в воду; ее тотчас же испуганно вытащили, хотя было там по грудь, как будто море кишело чудищами. Оказавшись на берегу, рокеры и их дамы озирались с растерянным любопытством. Следопыты тоже глазели вокруг, особо не обращая внимания на пленных, потому что бдительные морячки все равно держали их под прицелом пулемета. Да и это, пожалуй, было излишним, никакой опасности уже не представляли бывшие грозные легионеры, а тем более их неглупый герцог. С герцогом Казаков с удовольствием бы пообщался, если бы не свидетели.

— Будем ждать хозяев, — сказал Казаков. — Все могут загорать... кроме, конечно, одного из вас, — он кивнул Следопытам и подал пример, стянув рубашку и плюхнувшись в обжигающий песок.

— Мы посменно, сообщил один из Следопытов. Ссыльные тоже садились, ложились временно отдохнуть от горестей. Дамы стягивали свои балахоны, нимало не смущаясь отсутствием какого-либо белья. Казаков начал смотреть на море, где покачивался грузный, белый, блестящий "Тариэль"; к солено-остро-гнилостному запаху побережья примешивался еле уловимый дух солярки... "Начинаем загрязнение окружающей среды,-подумал координатор. — Надо Левченке идею подкинуть: "долой огонь, врага экологической системы".

...-Сан Саныч, — позвал голос откуда-то издалека. Казаков вздрогнул и открыл глаза. Оказывается, он незаметно задремал. Он рывком сел, отчего в голове слегка замутило, а перед глазами поплыли круги. Было томно. — Идут, — сообщил Следопыт.

От границы сайвы двигались две темные фигурки. Казаков оглянулся на море: море отступало, оставляя полоски взбитой пены и клочья водорослей. Деревянная, осклизлая решетка садка-причала уже почти полностью была на обсохшей части. Какая-то рыба билась в луже, какие-то мелкие твари, панически размахивая клешнями и хвостами, мчались вдогонку воде. Приливные черви со слабым всхлипом втягивали свои трубки в норы. "Тариэль" уже маячил где-то вдали, в километре, не больше, от берега. Неретин явно боялся сесть на мель в малознакомых местах. Следопыты поспешно одевались и озабоченно осматривали автоматы: рокерские девицы, вдруг чего-то застеснявшись, тоже натягивали балахоны.

Фигурки среди камней переглянулись и ускорили шаг. Последние метры они преодолели почти бегом и остановились, с любопытством (довольно-таки жадным, сразу подсчитав, что женщин среди выгруженных больше мужиков) озирая табор. Герцог встал с песка, с достоинством отряхнул и поддернул свое одеяние. Казаков, неспешно натягивая рубашку, оглядывал панков.

Юнцы сильно изменились — похудели, загорели до черноты, отрастили ежики на головах и равновеликие редкие бороденки. Одеты они были легко и странно — плавки, широкие кожаные портупеи на голое тело, самое интересное — плащи из шкур обезьян, закрывавшие плечи, спадавшие по спине до пояса и с капюшонами. Сейчас капюшоны были откинуты. На ногах было одето нечто вроде кожаных унт с деревянными, видимо, подошвами; на портупеях висели ножи, топоры и короткие деревянные лопатки. Грудь и левая рука одного из парней были исполосованы страшными корявыми шрамами.

— Еще привезли? — хрипловато спросил этот израненный, обращаясь к Казакову.

— Еще, — подтвердил Казаков.

— Это хорошо, — раздумчиво сказал израненный и еще раз оглядел рокеров, подошел к герцогу, сразу выделив его, как главного, протянул руку, представился: — Виктор.

— Роман, — не менее лаконично ответствовал герцог.

— За что это вас?

— Война была... — герцог искоса глянул на координатора. Израненный Виктор сделал большие глаза.

— Вот даже как... ладно, потом все расскажете. Сейчас урожай соберем и пойдем в гости...

— Мы поможем, — оживился герцог и сделал головою приглашающий жест. Офицеры повскакали с песка и обступили панков.

Через несколько минут старые и новые ссыльные обирали обсохшие верши, откапывая уходящих в песок тварей и сдержанно матерясь или визжа, в зависимости от пола, когда какая-нибудь из них кусала за палец. Добыча складывалась в мешки, извлеченные панками из-под плащей. Через полчаса сбор даров моря был завершен.

— С нами пойдете? — обратился Виктор к Казакову. — У нас вообще-то проблемы...

— Пойдем,-Казаков открыл футляр рации, покопался в ней, сообщил на "Тариэль", что отправляется инспектировать быт ссыльных; — Далеко?

— Нет, часа полтора...

Через час они шли по едва заметной тропинке через сайву. Она была не совсем такая, как дома; среди привычных саговников ("ананасов", как их называли ссыльные) попадались росшие пучками, из одного мясистого пня, побеги тех самых коленчатых стволов. Из каждого узла рос пучок черных листьев, и все это растение очень напоминало сумасшедшую гигантскую икекбану из бамбука, морских ракушек и листьев саговника. Виктор, накинув на голову капюшон, шагал рядом с координатором и выглядел довольно нелепо; впрочем, сам Казаков, Следопыты (один впереди колонны, двое чуть отстав) и новые ссыльные смотрелись не менее живописно в своеобразных вен-ках из побегов саговника, похожих на гигантские вороньи гнезда. Оказывается, в листве "бамбука" обитали "пиявки" — существа, обладающие привычкой падать сверху на все движущееся и кусать.Их яд, видимо, мог парализовать любого теллурийского зверя; для человека он был несмертелен, но очень болезненен и оставлял долго заживающую язву. Второй панк, молчаливый "Фенимор" (как звал его Виктор) продемонстрировал на плече круглую рану с красным дном с металлический рубль величиной.

— Двое погибло... — вполголоса и бесстрастно рассказывал Виктор. Один еще в июне, обезьяны напали, тогда же и меня покоцали, еле выкарабкался... Второй, Швед, два месяца назад. Можно сказать, по собственной дурости — они вон с Фенимором, — Виктор дернул плечо назад, — Фенлмор шел в хвосте колонны ссыльных, — затеяли поход вокруг озера. Ну и нарвались на какую-то х...ю. Привидение, а?

— Что? — не понял координатор.

— А хрен его знает. Фенимор сказать ничего толком не может. Месяц из землянки не вылезал. Мы его нарочно пинками ходить на побережья заставляем, чтобы в себя пришел... Эй, Фенимор! — обернувшись, заорал он. — Начальство хочет знать про твоего привидения!

Казаков даже за тридцать шагов увидел, как побледнел Фенимор.

— Зае.... вы меня, — огрызнулся он, но без уверенности в голосе. — Что я помню, что ли? Темнело уже...

— Ну-ка, иди сюда,-всерьез заинтересовался Казаков . — Рассказывай...

ДНЕВНИК КАЗАКОВА

" 7 тиберия. ...толком ничего. Какое-то серое, бесформенное облако выползло из леса, когда они шли пляжем, и обволокло Шведа, он тут же упал. Фенимор клялся, что при движении облако выбрасывало "рога" что сквозь него просвечивала лунная дорожка на озере. Сам он полу-рехнулся от страха, хотя облако так и застыло над Шведом, никаких поползновений напасть на него не делало. Баньши, короче, а-ля Саймак. А панки назвали его Бэби Элис. На тот мысок больше не ходят, и вообще на ту сторону озера... Эх, мало было мне обычной фауны! Баньши пошли... Устроились наши ссыльные солидно. Здесь к озеру с пологих холмов стекают два ручья, прорыв глубокие отвесные овраги; они выкопали свои землянки на "острове" между оврагами и озером, в месте, недоступном никакому хищнику. Разве что Бэби Элис по воздуху прилетит... Перешеек, соединяющий их Берлогу с "большой землей", перегородили забором и рвом; смастерили плоты, ловят рыбу, разводят каких-то икронесущих черепах... перебиваются. Женщин своих двоих имели, видимо, по очереди, соблюдая осторожность: ни одна не беременна. Явный лидер — некто Филин (в миру Георгий Пылин, о как!); они вроде бы заключили мировую с нашим герцогом, ну, я на всякий случай предупредил, то, сё... Оный Филин имел со мною беседу на предмет: они боятся, что зимой приливная фауна оскудеет и они помрут с голоду. Договорились: мы им будем подбрасывать регулярно картошку там и теплые вещи, а они будут рубить и оттаскивать на побережье лес. А то земной пора кончать рубить... Их теперь 16 мужиков и 12 баб, пусть трахаются, радуются жизни, не ходят на тот конец озера и работают немного во славу Первограда.

Кстати, этот покусанный Виктор высказал здравую мысль: Бэби Элис — разновидность ночесветки, только покомпактнее. Тогда с ней можно бороться огнем... В Первограде все спокойно, даже удивительно. Я начал писать положение о каторге, хватит легионерам загорать..."

..."Тариэль" шел самым малым ходом, но воздух бил в лицо, заставляя жмуриться: во-первых, ветер дул в бейдевинд левого галса, с северо-востока, неся из камышовых пространств запах нашатырной гнили; во-вторых, мутное приливное течение, прорываясь сквозь узость пролива, само несло катер.

— Не меньше трех узлов течение! — прокричал Неретин координатору. Координатор стоял на носу, одной рукой держась за леер, а другой застегивая куртку. Было свежо. За спиной, в фиолетово-лиловые слоистые облака садилось большое, пузатое алое солнце, неестественно подсвечивающее утесы и известковые изъеденные скалы, проплывавшие в двух километрах справа. Под скалами белело бурунами море, дробясь в пену о многочисленные валуны; там холмы Дикого Берега превращались в обрывистую гряду. А слева тускло алела спокойной солнечной дорожкой лениво текущая мелководная гладь, кое-где нарушаемая чершми стрелками камышей, какими-то корягами.. Дальше к горизонту камышей становилось больше, но даже в бинокль нельзя было рассмотреть сайву: литоральное болото, пахшее солью, разложением и мокрой растительностью, тянулось не менее, чем на десять километров к берегу. Видимо, оно совершенно обсыхало при Большом Отливе и становилось таким, как сейчас, лишь в Большой Прилив; под брюхом "Тариеля" было всего пять метров воды, и странно было думать, что это камышовое мелководье уходит влево за горизонт... Кто-то черный, лоснящийся с фырканьем погрузился в мутную воду при приближении катера...

— Ближе к нашему берегу не пойдем! — объявил Неретин. — Не рискну! Мели.

— Подождем отлива! — откликнулся Казаков. — А пролив назовем твоим именем. А, первооткрыватель?

-...Как бы нам ночью на ночесветок не напороться, — после польщенной паузы перевел разговор шкипер. — Такое болото, по идее, самое место...

— А пусть факелы приготовят, — сказал Казаков. — Надо уж до конца пройти, нет?

Солнце село, стремительно начало темнеть; правда, впереди, из— за очередного скалистого мыска с правого борта, поднималась бледная Пандора, четко высвечивая зубцы и причудливые шапки скал, но это был ночной, блеклый цвет, наводящий миражи и лишь набрасывающий на темноту скрадывающую серебристую паутину. Луна и Селена, вытянувшись в линию, в настоящее время были в надире, там, под брюхом "Тариэля" и под тысячами километров скальных пород и раскаленных металлов; и так же, как они там, на неизвестном полушарии, оттягивали море от тверди и вызывали прилив, точно также они оттягивали и саму эту твердь от моря, по которому сейчас плыл Координатор, отчего получался такой же прилив.

В свете Пандоры и загоревшихся звезд правый берег рисовался зубьями тьмы и Неретин правил уверенно, имея в виду не напороться на камни; слева осталась лишь тусклая дорожка, изредка перечеркиваемая тростниками, и вот над этой черной гладью вдалеке, у горизонта затрепетала, замерцала лиловатая полоска призрачного света. "Сплошные привидения", — подумал координатор, а Неретин уже командовал и суетился, и матросы вставляли в специальные гнезда на бортах смоляные факелы, и все одевали самодельные угольные респираторы; нацепил корявую маску на нос и рот и Казаков. Лиловое свечение, мягко ползущая над водою лента приблизилась... что-то бурлило, заметалось в воде, всплыло, покачиваясь, отравленное. Факелы вспыхнули, и лиловая фосфоресценция шатром накрыла катер, не решаясь перевалить границу дыма, огня и копоти. Все испытали н острое облегчение; на секунду показалось, что эта ночесветок другого вида — лиловая, не голубая — и может проигнорировать огонь...