— Но как же...Позовите герцогиню! — "Как же её имя? Имя!").
— Подите прочь, не велено, кому я сказал? — привратник, упитанный усач, терял терпенье с каждым словом.
— Ну что ж ты хочешь, Стефан? — мэтр Циульс, выслушав рассказ Айсера, не говорил даже — резал, рубил сердце юного алхимика на куски. — Что нам до герцогов и графов? Куда нам, Стефан? Мы люди маленькие...Хотя и противно мне это говорить, но ты лучше успокойся...И постарайся забыть о Диане, — Вот оно, её имя! — Паничанской! Слышишь?! Забыть!
Старому Антонию, по-своему полюбившему неугомонного Стефана Айсера, желающему передать пареньку всё своё дело, лабораторию и лавку, не хотелось проблем для подмастерья. Циульс понимал, что если Стефан продолжит свои попытки встретиться с герцогиней, то Рудольф Паничанский примет все меры, дабы успокоить парня. Стефан сделал своё дело, вернул жизнь Диане, — теперь Стефан может уходить...Может — но он не желал этого!
— Позовите герцогиню! — и вновь — бой, бой за любовью...Неравный, бессмысленный, беспощадный бой, который Стефан вновь и вновь проигрывал...
— Пошёл прочь! Повадился, понимаешь! — в этот раз привратник церемониться не стал...
А уж герцог...У герцога всё-таки лопнуло терпенье.
Однажды ночью Стефан проснулся, разбуженный жутко напуганным, белым как мел Циульсом.
— Беги, Стефан, беги отсюда! — плясали бесенята в глазах и голосе Антония.
— Что...такое...что? — сон всё никак не желал уходить, мешаясь с жуткой реальностью.
— За тобой пришли! Люди герцога! Требуют тебя! Спасайся, пока ещё можешь! Спасайся, беги! Вот кое-что для тебя собрал, что под рукой оказалось, — старый алхимик протянул Стефану котомку. — Беги только отсюда, как можно дальше!
— Не хочу...Я не уйду...Диана...
— К Палачу Диану! Жизнь дороже! — Антоний неистовствовал. — Если ты будешь терять время, то герцогские амбалы ворвутся сюда и...
— Я дам бой. Бежать? От любви? Ни за что! — но бравады в голосе Стефана было больше, чем уверенности и убеждённости. Айсер всё-таки почти победил Шварца...А вскоре ему предстояло забить последний гвоздь в гроб гениального, но чрезмерно храброго алхимика...
— Какой же ты всё-таки...— Циульс поморщился. — Глупец ты, дурак! Умрёшь ведь...
— За любовь не стыдно умирать! — всё больше и больше бравады, всё меньше и меньше настоящей веры...
Раздался треск ломаемой двери: люди герцога всё-таки ворвались в лавку. Послышался топот ног по лестнице на второй этаж, где как раз и располагалась комнатка Стефана. Похоже, "добры молодцы" были хорошо осведомлены о внутреннем устройстве дома мэтра Циульса. Умные...Умный враг — самый опасный...
И пусть после, нередко в стельку пьяный, Стефан рассказывал, как героически сражался у дверей собственного дома с тремя ("Нет, с пятью! С десятью! С сотней!") молодчиками — этого не было...Был простой обмен ударами: рапира, нежданно-негаданно оказавшаяся в правой руке, укол-укол-укол, отход, осевший амбал, стукнутый сзади Антонием, безумный бег прочь, на улицу, и дальше, дальше, дальше...Поджилки Стефана тряслись, сердце стучало, норовя выпрыгнуть из груди и удариться о мостовую...А ещё — был страх. Даже нет, не так — Страх. Тени, мечущиеся за спиною, норовящие ткнуть кинжалом между рёбер, подсыпать "пользительного мышьячку" в еду или вино, липкий пот, проступающий от одного скрипа открываемой двери...
Стефан был чем-то похож в своём страхе на Шаартана. Оба он бежали, каждый — по-своему, от прошлого, но если Айсер скрывался вдали от былой жизни, то некромант нашёл иной путь. Внутрь себя, в бездны, где безумие породнилось с гением, кристальная ясность ума сменялась сумраком помешательства, а где-то там, вдалеке, была первая, настоящая, потерянная, неразделённая любовь...
— А может, лучше не надо кричать? — взволнованно спросил Альфред. — Не будем мешать Анкху, он и так устал...
Все повернули головы в сторону мирно тихо спавшего, словно ребёнок, ангела. На его лице расцвела такая блаженная, умиротворённая улыбка, что бодрствовавших людей вдруг одолела зависть. Они давно, с самого детства, потерялись среди кошмаров и серых, бесцветных снов, и не могли найти то умиротворение, что сейчас читалось на лице Анкха...
— Да...Ангел...Хэвенец...Знаете, я до сих пор не могу понять, кто же он всё-таки, и зачем сюда прибыл...Да...и...эта его сила...Знаете, странно. Я сумел нащупать его энергию, я чуть-чуть понаблюдал за ангелом, — Шаартан — невиданное дело! — заговорил смущённо, так, будто пятилетний ребёнок, раскаивающийся в своих шалостях. — И мне кажется, что он спрятался внутрь себя, спрятал всю свою силу, решил отгородиться от неё. Но — почему? Зачем лишать себя такой власти? Во имя чего? Или...кого?
И не зря Шаартан выглядел ребёнком в эту минуту — ведь устами младенца глаголет истина. Если истина, конечно, вообще существует хоть в одном из известных миров...
Ему не в новинку было путешествовать меж мирами, пробиваясь сквозь морозную тьму. В этом деле главное — не останавливаться ни на мгновение, иначе даже крылья тебя не спасут. Холод проберётся в сердце — и всё, прощайся с Небом...
Всё-таки, как красивы были миры, казавшиеся не больше мяча для игры в "бей-ногой". Белая дымка облаков, синева океанов, земная твердь...
Цель путешествия была всё ближе и ближе. Мячик становился всё больше и больше, вскоре разросшись до гигантских размеров. Скелеты гор, зелёная плесень лесов, красные буркала вулканов...
Что же там, впереди? Его народ многие и многие годы не путешествовал в Хэвенхэлл, страх всё ещё жил в памяти тех, кто видел огненное зарево Бойни. И лишь сейчас лучшего разведчика отправили сюда, к успевшим позабыть войны прошлого народам.
Анкх приготовился к снижению...Горячо...Горячо...Как же горячо...Язычки пламени окружили его, грозясь превратить в горячий пепел...
Больно...Очень больно...Но — необходимо. Да, впереди может маячить смерть — но Анкх к ней и стремится, он это и задумал — умереть на Пути меж Хэвеном и Хэвенхэллом, глядя на зарю покинутого вечность назад мира, где цвело Поле тюльпанов.
За века, проведённые в храме, перед мозаичным панно, Анкх думал, как жить дальше. Ищущие и Находящие Пути не могут умереть своей смертью, от старости, ведь мечты — вечны, а Ищущий и Находящий — воплощённая мечта, мечта о полёте, о крыльях, о поиске других миров, о чужих небесах и родных просторах...
Но жить...Жить — не хотелось! Вновь и вновь Анкх вспоминал былое, паренька-хэлльца, волшебников и магов, тень небесной горы, Катаклизм — и снова, по кругу, доводя себя до изнеможения этими воспоминаниями. Ищущий и Находящий Пути ощущал на себе вес ответственности за все три мира, отдалившихся друг от друга, потерянных и потерявшихся...
Жить — не хотелось...Анкх думал, что больше ни на что не годен, он больше не желал полёта, он больше не желал мечтать, он больше не желал быть. Каково это — быть? Кому-то это легко, кому-то — нет. Но для Анкха это стало невозможным: гора, небесная гора давила на плечи, оседая под весом тысячи лет. Там, за стенами храма, жизнь текла своим чередом, а здесь, внутри, она застыла единым мгновением, которое всё тянулось и никак не желало кончаться. Не желало — ровно до того момента, как Анкха решили потревожить...
И тогда Ищущий и Находящий понял, как должно поступить! Анкх осознал, что Народ вновь захочет покорить Хэвенхэлл, едва тропка сквозь Космос будет протоптана. Отказаться от ответственности стать зачинателем новой войны? Но когда-нибудь его всё равно убедят, да и вдруг хэлльцы — тоже готовятся к возвращению на Хэвенхэлл? Хотя...последнее как раз и не волновало Анкха. Ищущий и Находящий Пути боялся только за тот мир, где тысячу лет назад солнце любовалось на тюльпаны...
Анкх понял, как можно спасти этот мир, что навсегда покорил сердце и душу бедного хэвенца...
Сперва — согласиться проторить Путь. А после, в небесах Хэвенхэлла, уйти в смертельное пике, звездой, чья жизнь — мгновенье между прошлым и будущим, сгореть над облаками. Анкх надеялся, что всё получится...Главное — уйти, не быть, не быть, не существовать, забыть всё и вся, отказаться от себя, от своего дара Искать и Находить, взамен обретя дар Терять...
Огонь на крыльях, огонь на руках, небо — под ногами...Как больно...Тьма...Наконец-то...Терять...Забыть...
Но Анкх не знал, что Ищущий и Находящий в конце концов найдёт не только Путь, но и самого себя...
Все пятеро, даже кнехты, бежали от самих себя, от прошлого, от памяти.
Алхимик Бертольд Шварц, став Стефаном Айсером, пытался скрыться от памяти о своей любви, о Диане, дочери герцога Рудольфа Паничанского, он старался забыть свою гордость, свою храбрость, свои понятия о справедливости и чести, свой талант, почти превратившийся в гениальность. Бертольд гнал всё это страхом, неуверенностью, новой "личиной", расстояньем и временем...Не помогло, Бертольд всё равно вернулся...
Некромант Шаартан, сын Шары, за безумьем и годами прятал несчастную любовь, память о любимой-предательнице, свою тягу к новому, к историям юного старика (или старого юнца?) Махтуна — и свою молодость. А всё-таки вернулось, память не обманешь, молодость не скроешь сединой...
Анкх из Народа, Ищущий и Находящий Пути, пытался расстаться, забыть свои мечты, свою память он надеялся убить вместе с самим собою. Не вышло — мечты не умирают, мечты — это яркие падающие звёзды, которым никогда не упасть. Мечты — это те Пути, которые сами тебя находят...
Кнехт Белого Ордена Сигизмунд Хоффнунг бежал от бедности, от "грязи", за которую его почитали "аристократы". Он бежал от родни, от своих предков, от серости и убогости жизни, он бежал глупости, которой почитал работу во благо других, жизнь во имя других. Что ж, Сиг пришёл к тому, от чего пытался сбежать...
Кнехт Белого Ордена Альфред Эренсаше бежал от несправедливости мира, бежал от предательства и грязи, в которую, как считал Альф, обращается Хэвенхэлл, бежал от обыденности и чёрствости людской, бежал от собственной, как ему казалось, трусости. И всё-таки Эренсаше вновь столкнулся со всем этим, но теперь...
Теперь все эти пятеро были вместе. Да, им не хватало Палача, хэлльца Пауля Свордера, но и без него Без него эти пять человек были настоящей силой, способной, казалось, сражаться со всем миром, с самою слепой Судьбой, с безразличным Равновесием и со всё погрязающим в сворах, драках и мешанине обыденных мелочей, сотворённых "меньших зол" и несовершённых подвигов...
После многие говорили, что история этой пятёрки на этом окончена, а после — начинаются лишь легенды. Но лишь немногие знали, что бой в порту не был последним боем храбрецов. Впереди их ждала встреча с прошлым, забытым, в которое никто уже давно не верил...
Эпилог.
Мерцал закат, как сталь клинка
Свою добычу смерть считала,
Бой будет завтра, а пока
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалу.
Отставить разговоры!
Вперёд и вверх, а там...
Ведь это наши горы —
Они помогут нам!
Владимир Высоцкий
Впервые ничего не происходило — то есть совсем-совсем, вообще ни-че-го! Никуда не надо было бежать, не от кого было убегать, и куда-то стремиться — тоже некуда...
Уходить из Старого Фора наш отряд пока что не собирался: Анкх всё ещё чувствовал себя очень плохо, был невероятно слаб, полёт отнял слишком уж много сил. К счастью, умирать ангел совершенно не собирался, но...Но взгляд его был устремлён куда-то вдаль (или в прошлое, а может, и в будущее). Хэвенец почти не разговаривал, да его никто особо и не беспокоил.
Лагерь расположился в руинах одного из древних бастионов Старого Фора, более или менее хорошо сохранившегося, хэвенец его никогда не покидал. Здесь его покой стерегли Альф и Сиг, своим рвением пытаясь искупить всё то, что Орден сделал и с Анкхом, и с Шаартаном, и со Стефаном...
Прошло две или две с половиной недели...
Некромант целыми днями бродил по руинам, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы подсказать: а что, в конце концов, по мысли короля рогнарского, должно было здесь произойти? Где спасение Рогнарии? Где хоть что-нибудь? Тут же ничего живого нету! Живого...А — мёртвого?
И вот тут-то Шаартан решил проверить, помнят ли руки, как творить "некру", не позабыто ли былое мастерство...
Сперва — потребовалось выбрать место, где могло быть как можно больше беспокойных душ, оставшихся поближе к миру живых. Шаартан долго-долго ходил по развалинам, пока наконец не решил, что нашёл подходящее местечко.
Неприметное, крохотное зданьице, на отшибе, стены совсем искрошились, кажется, тронешь кладку — и станет пылью, осевшей на твоих пальцах. Но это только так казалось, что здесь ничего путного раньше и быть не могло: Шаартан узнал в здании святилище. Равнение на север-юг, прохождение совсем-совсем рядом, буквально в шаге, линий стихийной магии, которую Шаартан мог ощущать. Как-никак, в молодости вот-вот должен был поступить в школу для магов. Если бы...Э, да чего уж тут жалеть! Что было — то было!
А возле святилища, как известно, может быть кладбище, или во всяком случае следЈ слепок душ, нечто вроде картины былого праздника жизни, но — картины так и не дорисованной, забытой, запылившейся, стоящей в каком-нибудь чулане рядом со сломанными граблями и изъеденной жучком столешницей.
Этот-то набросок некромант и думал оживить, наполнить хотя бы на считанные мгновения красками, жизнью...
— Эх, староват я для этого, — слукавил, ворча, Шаартан, подбирая осколок камня поострей и начиная рисовать оградительную черту вокруг святилища.
Когда-то он считал, что эта черта должна защищать мир от духов, но сейчас до сына Шары вдруг дошла мысль о том, что эта защита — для призраков. Прошлому никогда не вернуться в настоящее, как бы этому прошлому ни хотелось. А если оно, это прошлое, вернётся, то станет настоящим...
— Ну вот, точно старею! Уже начал о вечном размышлять, — улыбаясь, говорил сам с собою Шаартан, чертя оградительную линию. — В одиночестве, бессильный...
