Под столом, как бы случайно, ее ножка наступила на мою, а правая рука вольготно расположилась у меня в паху, явно получив вольную. Она что, совсем окосела? Столы хоть и покрыты скатертями, но не заметить ее потуги со стороны было бы тяжело. Да нет, улыбается, успевает болтать и слева, и через меня, то наклоняясь вперед, то ко мне, якобы, что бы лучше слышать собеседника, и тогда атака на мой пах становилась еще более интенсивной.
— У тебя потрясающая выдержка, — она невинно улыбнулась, — даже не скривился.
— А должен?
— Ну, я же вижу, что тебе не все равно, — она стрельнула глазами вниз.
— И как мне прикажешь потом вставать?
— Успеешь еще, не переживай, что хотела, я проверила.
А застолье продолжалось, вокруг ели, пили, открывались новые бочонки и наполняли кружки, на стол выставлялись все новые и новые блюда, народ гулял, как в последний раз. Некоторые бойцы, с непривычки, уже почти не вязали лыка, лишь сонно моргая веками и пытаясь удержаться на скамье. А кто-то уже сдался и, облюбовав пустующее в тарелке место, свободное от мяса и салатов, придавил его щекой, забывшись пьяным сном. Как же у них на утро будут головы болеть, бедолаги. Постепенно новшеств на столе становилось все меньше и меньше, скамьи стали потихоньку редеть, отпуская менее упорных гуляк с детьми и женщинами по домам, снаружи опускались сумерки. Половина бойцов уже спала, не таясь, уткнувшись в плечи товарищей или просто в тарелки, иногда выдавая невиданные рулады храпа, что интересно, мой отряд оказался самым стойким и продолжал набивать желудки, подчистую выедая местные запасы.
— Уннар, им хреново не будет?
— Командир, знаешь, как в армии, когда можно — ешь, когда можно — спишь, ни того, ни другого много не бывает, не беспокойтесь, лишнего не съедят.
А деревенских становилось все меньше и меньше, они расходились по двое, по трое, вытекая из амбара шатающимися ручейками и нередко что-то горланя, гулянка удалась на славу. Слева поднялась Ринам, шепнув:
— На берегу, — и вышла из-за стола.
Подхватив пытающегося встать отца, кое-как поставила его на ноги и повела из амбара.
— Командир, бойцы спрашивают дозволенья отлучиться на ночь, тут много вдов, да и просто дворов без мужиков, — седой вопросительно уставился на меня.
— Только с согласия женщин, узнаю о насилии, убью, — он кивнул, и спустя какое-то время наша скамья стала редеть.
По сути, в амбаре остались только армейские да еще человек пять-шесть деревенских, заснувших прямо за столом или съехавшим под него, трезвым и не шатающимся остался только я, как не притронувшийся к местному алкоголю вовсе, а остальные были от состояния "полностью готов" до "скоро буду". Астар и тот уже подпирал рукой щеку, хотя, как я видел, старался пить поменьше и все-таки следить за бойцами. Ладно, пора и мне. Удостоверившись, что Уннар не свалится без покинувшей его опоры, вышел из амбара и окольным путем направился к реке.
Ночь уже сменила сумерки, явив вокруг покой и тишину, разрываемую лишь редким стрекотанием насекомых и шорохами над головой, создаваемых ночными обитателями. Луна почти скрылась за набежавшими облаками, и темень могла бы стать помехой для кого угодно, но не для меня. Я мог бы с места рвануть вперед и добраться к реке в течение нескольких минут, минуя овраги, камни и прочие ночные ловушки, но решил не спешить, смысл — впереди еще вся ночь.
Вода приятно обволакивала, щекоча кожу и разнося вокруг тихий плеск, а ночное светило прочертило бликами дорожку, озарив пространство вокруг призрачным сиянием и высветив спускающуюся к берегу женскую фигурку. Миг, и сброшенная одежда опавшими листьями укрывает затухающие следы, исчезающие в набегающих на берег волнах. Другой, и в моих руках, словно пойманная в сети русалка, начинает биться обнаженная молодая девушка.
— Попалась, — шепчу.
— Уверен? — и драгоценная добыча начинает истово вырываться, извиваясь и всячески стараясь выскользнуть, брызги летят дождем, круги на воде расходятся все шире, а борьба продолжается, но жертва начинает выдыхаться, движения замедляются, становятся слабее, теперь это уже трепыхания, сопротивление почти сломлено, русалка укрощена.
— Ты силен, — губы жарко шепчут в ухо и впиваются в мои, все, к черту отрешенность, только не в эту ночь. По жилам словно пустили огонь, спавшая пелена контроля освободила зажатые ранее в тиски чувства и ночь безумия вступила в свои права.
Глава 16
— Думали, тебя уже не ждать, — Атрас заговорщически подмигнул, ухмылка готова была порвать его лицо пополам.
— Как ночь, выспался? Как тебе деревенские? Может, останемся еще на сутки? Эй, а кого это там выглядывают? Эх, хороша деревенька-то, гостеприимна, — и все в таком духе, со всех сторон, во все тридцать два с каждой наглой морды. Но я действительно был выжат, не досуха, но порядком, и ощущения были те еще.
Ничего, пусть позубоскалят, мне то что. Бойцы уже строились, проверяя снаряжение и выказывая явные признаки жесткого похмелья, кривые рожи и болезненные гримасы были как бальзам на душу. Мелькнула даже мысль продекламировать нечто громкое и резкое, доведя их мучения до новой планки, но пришлось отмести эту мысль как неблагоразумную, мне было лень даже рот открыть, не то, что куда-то выдвигаться.
Мои уже были готовы, вальяжно устроившись чуть поодаль, в сторонке, и с усмешками наблюдали за потугами атрасовых бойцов.
— Откуда такая выдержка? — присел рядом.
— Эти задохлики только и могут, что по лесам шастать, а в выпивке, еде и женщинах они сущие дети, командир.
— Что так, ночь удалась?
— Еще как, — самодовольство из моих ребят прямо таки выпирало.
— Проблем не предвидится?
— Обижаешь, командир, все по взаимному согласию, — сидевший слева боец даже глаза закатил, блаженно улыбнувшись.
— Хорошо, — кивнул.
Сборы были не долгими, часть селян, вышедших провожать, приволокли увесистые, недурственно пахнущие свертки, позаботившись о нашем пропитании в пути и маяча на околице, пока лес не поглотил нас полностью. Вступив под сень зеленого моря, разговоры сразу же прекратили, настроились на марш-бросок, Астар хотел поскорее добраться до ставки и отчитаться о выполнении задания. Шли быстро, огибая овраги и густые зеленые заросли, не обращая внимания ни на бушующую вокруг жизнь, неожиданно проявившую себя во всей красе визгом, писком и криком птиц, ни на царящее вокруг чудесное умиротворение, навевающее мысли лечь и прикорнуть около очередного лесного великана. Мне же было вообще все побоку, тупо переставлял ноги в ритме общего движения, почти полностью погрузившись в себя и предаваясь приятным воспоминаниям.
О первых минутах любви прошлый я высказался бы как о позорном конфузе, законно постигшем по полной опростоволосившегося неофита. Слишком быстро, слишком коротко, и лишь недоуменные глаза напротив рвали самооценку на части. А потом все пошло как надо, смежившиеся в немом одобрении веки, хватающий воздух девичий ротик, переплетенные ручки и ножки — я мог бы собой гордиться, если бы не испытывал двойственные ощущения. Первый приступ возбуждения просто выбил меня из колеи и спутал, смешал все мысли, когда ощутил в своих руках податливое женское тело, напрочь лишив осмысленности все последующие действия, оставив лишь хаотичные, безудержные, основанные на одном инстинкте и интуиции телодвижения. Полное погружение в беспамятство похоти и вожделения. Но потом, когда ритм выровнялся и мы, сбросившие первое, самое сильное наваждение, уже осознанно занялись друг другом, в черепушке будто щелкнул тумблер, разделив сознание надвое: одна часть всецело отдавалась процессу с Ринам, а вторая с недоумением отслеживала происходящее с моим телом. Это было настолько же непонятно, насколько прекрасно. Я будто видел свое тело извне, ставшее вдруг прозрачным, явившим каждый орган, каждое сухожилие, вену, артерию, и все это пульсировало, билось, жило собственной жизнью, и было невероятно реальным. А правее сердца переливалось множественными оттенками голубое солнце, исходя протуберанцами и выпустившее множество молний-нитей, ветвящихся и переливающихся от проходящей по ним энергии. Их было множество, сотни, тысячи, тонкие, длинные, они были везде, пронизывая все тело и заполнив каждый сантиметр моего организма, будто сетью охватив все органы и прикипев к ним навек, почему-то был уверен, нет, просто знал, эта картина теперь не измениться. Только вот что это мне давало, что значило? Впившиеся в меня девичьи губы на минуту сбили с мысли, Ринам извивалась как кошка и прижимала к себе с несвойственной хрупкой девушке силой, буквально сливаясь со мной в единое целое — это просто сводило с ума.
Отпустила меня только на рассвете, бессильно откинувшись на смятой одежде, прижавшись ко мне спиной и не издав больше ни звука. Она спала. Да, это было нечто. Я слегка зажмурился и чуть не зацепился за внезапно выскочивший из земли корень, рефлекторно отпрыгнул назад, и время понеслось вскачь, начисто стерев все мысли и воспоминания, холодная отрешенность сковала сознание броней отчужденности, солнце внутри забурлило протуберанцами — нас атаковали.
— Древень! Всем разойтись, в кольцо его!
— Откуда здесь эта тварь?!
— Черт! Да что же вы делаете?!
— Амар, назад!
А посередине отряда жило и сеяло смерть бог знает что — буквально нанизав двух бойцов на кривые ветви-пики, тварь встряхнула ими, и в стороны полетели куски разрезанных еще минуту назад живых людей. Бросок в сторону, и не успевший увернуться солдат орет от боли в сминаемых неумолимо надвигающимся чудовищем ногах, их плющило будто катком, сминая плоть и кости в кровавую кашу, воздух просто пропитался криком жуткой агонии.
— Разойтись, всем разойтись! — надрывался Астар, стараясь сберечь отряд, но в горячке боя и от неожиданности, люди словно оглохли и гибли один за другим.
Подхваченный ветвями за ногу солдат был с размаху опущен на ствол лежащего рядом лесного исполина и взорвался кровавым фаршем из костей и мяса, окрасив воздух кровавой дымкой. Тварь продвигалась резкими рывками, замирая и будто набираясь сил перед очередным шагом, убивая и калеча всех, до кого могла дотянуться. Гибкие ветви оказались страшным оружием, с легкостью вспарывающим животы, отрубая руки и ноги, расчленяя бойцов буквально на куски, почти не оставляя в живых никого, до кого могли дотянуться. И все же Астару удалось достучаться до забившихся в истерике сознаний, народ отошел подальше и теперь обстреливал тварь издалека, что, в общем, не приносило никакого результата. Та просто не обращала на это внимания, пытаясь нагнать постоянно отступающих людей, дотянуться и выпустить им кишки. Стрелы или застревали в морщинистой коре, или просто отскакивали, не в силах зацепиться за броню монстра. Положение было аховым.
Со стороны монстр походил на кошмарный оживший пень, вылезший вдруг из земли и ставший охочий до человеческой крови. Только монстр этот был метров восьми в высоту и три в обхвате, не меньше, с почти черной, сморщенной корой и множеством ветвей со всех сторон — не подберешься, люди были для него как тесто, мягкое, податливое, легко шинкующееся. Жуткое порождение в попытках настичь сминало деревца поменьше и обходило более толстые, гоня людей все дальше и дальше в чащу, будто загонщик, заранее определивший конец своей жертве. И Астар это понял, больно четко действовала тварь, отсекая попытки сменить курс и направляя нас по одному ей известному маршруту.
— Он ведет нас куда-то! Всем резко вперед и в стороны, нужно обойти его и зайти в тыл! Начали!
Бойцы развернулись и стремглав помчались вперед, а потом, разделившись, прыснули вправо и влево, охватывая тварь полумесяцем. Той это явно не понравилось, кинувшись к одним, сразу же метнувшимся от нее прочь, она дала возможность обойти себя и почти заключить в кольцо. Широкое такое, чутко реагирующее на каждое ее движение и смещающееся вместе с ней, постоянно удерживающее ее в центре. Черт, буквально несколько минут боя, а восемь человек уже нет, и двое из них мои, и я, кстати, должен был быть девятым. Кинул взгляд на Астара, тот лихорадочно соображал, что делать дальше, пересчитывая своих людей и оценивая крушащую все вокруг тварь.
— Уннар, чем бьют этого монстра? — тот скривился.
— Это Древень, против них лаэр нужен, или специальные горючие смеси, этих сволочей почти ничем не прошибешь. Почти не горят, прочные до жути, и в ближний бой лучше не лезть, слишком быстрые.
Ну, насчет быстроты я бы поспорил.
— Мечи их берут?
— Да какое там, тут топоры нужны, а пока замахнешься, тебя уже и нет, — он сплюнул, не сводя глаз с беснующегося чудовища.
Ладно, чего думать, действовать надо, если получится обкорнать ветви этому пню — порубим на дрова. И, больше не раздумывая, метнулся вперед, обнажая ривскрет, что бы тут же отлететь назад и шибануться хребтом о так некстати выросшее здесь давным-давно дерево. Тварь просто умопомрачительно быстро среагировала на кинувшуюся к нему мошку и молниеносно влепила по ней одной из своих ветвей. Не подставил бы клинки, был бы проткнут насквозь, нанизан как бабочка на булавку со всеми вытекающими. Удар был чудовищно силен, холодная сталь шибанула в грудь и буквально смела меня, сыграв роль брони и сохранив жизнь, а потом ствол над моей головой буквально взорвался щепками, окатив своими ошметками. Ныла спина и грудь, в голове стоял звон, а мышцы бросали тело то влево, то вправо, заставляя уворачиваться от хлестких быстрых и просто молниеносных колющих ударов. Пляска ловкости и скорости, паук и мотылек, и последнему приходилось ох как не сладко. Ударить просто не получалось, приходилось вертеться как юла, уклоняясь и отпрыгивая, отбитый один раз удар показал бессмысленность силового подхода. Так что я изворачивался как мог, скользя вокруг Древня и выжидая момент для контратаки. И все-таки у меня не получилось, очередной хлесткий удар вспорол бок, рассек печень и прошел сквозь ребра, давно забытая, но такая родная боль хлестнула по мозгам подобно бичу, обжигая и стискивая, стало дурно. А потом внутри взорвалось солнце, окатив нутро безумной яростью и окрасив все вокруг в темно-красные тона.
Я не знал, почему все еще остаюсь в сознании, воспринимая происходящее словно издалека, из глубины себя самого, видел лишь всполохи отдельных моментов, будто пускаемые передо мной отдельные кадры — и фильм мне этот очень не нравился, я не контролировал свое тело. А оно жило своей жизнью, исполняя жуткий танец одержимого.
Всполох — правый ривскрет медленно идет вверх, оставляя за собой закручивающуюся воронку дрожащего вокруг воздуха, а потом росчерком падает вниз, сначала вминая, вдавливая сморщенную поверхность вглубь, а потом разрывая и вгрызаясь все глубже и глубже, погружаясь в желтую сердцевину. А левый встречает рванувшийся сбоку корень и расщепляет его по всей длине, я лишь успеваю заметить дрожь, сопровождающую продвигающийся разрез, а потом резкий поворот кисти и обрубок отлетает куда-то в сторону.
Затем падение откуда-то сверху, успеваю по пути буквально сбрить несколько ветвей, но приземления уже не вижу.
