— Не радостная картина.
— Точно. А теперь то, что есть. "Лешие" редкими, но меткими выстрелами не столько срывают ремонт моста, сколько его тормозят. Переправившаяся на плавсредствах пехота противника легко выбивает наше боевое охранение и захватывает плацдарм. Но, продвинуться мы им не дадим. Нельзя дать. Запереть их на пятачке плацдарма, но создать вид, что нам это очень трудно. Что они о нас знают, что увидели? До полка очень наглой пехоты, умеющей хорошо бегать. Из тяжёлого оружия — то, что у них захватили, ну и батарея ещё сверху, может быть. Для них это — плюнуть и растереть. Надо заманить их танки сюда, за мост. И устроить им сюрприз в виде полноценного противотанкового дивизиона и десятков противотанковых ружей. А, оборзевшая пехота с гранатами! То есть я и вы. Но, аккуратно. У них не должно возникнуть соблазна в ближайшие сутки искать другую переправу. Заманить их на наше поле боя и дать его на наших условиях.
— Но, потом они станут искать.
— Может быть. Сутки — ремонт моста, сутки — бой, с потерей пока неизвестного количества танков, ещё сутки — поиск переправы, сутки переправа. Мы — в двухкратном плюсе. И время выиграли и танки их побили. А без танков они побеждать не умеют, поверь мне. Надо сейчас закрепляться. У нас сутки. Чем крепче в землю зароемся — тем дольше проживём.
— Надо эту мысль комбату донести.
— Донеси.
— А ты?
— Скажи, что сам придумал. Шел, шел, споткнулся, головой ударился и придумал. А мне не положено думать. Ты у нас капитан или я? Моя работа — под танки гранаты кидать. С автоматом бегать. Это моё. Иди же, Степанов, время идёт. Пострадай для общего блага. Пусть Ё-комбат пригласит немецкого генерала на наш ринг. А уж мы ринг будем готовить. Что рты пораскрывали? Лопайте быстрее! Нам надо много-много копать. И быстро. К утру тут должна быть "линия Сталина". Цигель, цигель, ай — люлю!
Во-от! Все роют, как кроты, а я не могу — я раненный (и пьяный). Хожу, командую, "рулю". Не зря. Отловил группу бойцов во главе со старшим сержантом. В руках — пилы, топоры. Оказалось — в лес, деревья на перекрытия валить.
— Не понял я тебя, старший сержант. Сержанту голова для чего дадена? Кашу в неё есть и каску таскать? Вон же ветка чугунки. Тебе готовые перекрытия и скрепление. Рельсами яму перекрой, шпалами перпендикулярно, костылями пришей — землянка или огневая точка готовы. Путь всё равно повредить надо, чтобы немец им долго не смог пользоваться. Понял? С тебя махра за науку.
Взялся помогать, так до конца. Пошли искать путевой инструмент. А у сарая путейцев — скучающий часовой.
— Кого караулишь, пехота?
— Пленных, мать их растак! И не сменяют. Все пообедали, а я всё стою.
— Открывай, нам инструмент нужен.
— Так он с другой стороны, со стороны пути. Здесь помещение для отогрева путейское.
Сержанта с бойцами послал за инструментом, сам остался.
— И много их там?
— Дюжины три.
— Ни фига! Богатый улов. Ну, ты ещё покарауль, а я сейчас что-нибудь придумаю. Мои ребята пашут, а эти "сверхчеловеки" прохлаждаются? Не пойдёт!
Заставить их работать на благо нашего батальона — идея соблазнительная, но их же охранять нужно. А охранники — копают. Отрывать их — тоже на тоже. Медсанбат!
Легкораненые сидели на кирпичах, курили, гутарили в ожидании транспорта. Угостил их куревом.
— Ну, что, сачки? Кончилась для вас война?
— И когда же она кончиться?
— Есть желание ещё послужить на благо Родины?
— С удовольствием бы. Так не пустили врачи в строй.
— А в строй и не надо. Там пленные сидят, скучают бедняги от безделья. Их хотел заставить работать, так чтобы хребты затрещали, но боюсь разбегутся. И в охрану им приставить некого — все позиции готовят. Вот, думаю — я копать не годный, прогнали меня ребята, а вот немца покараулить — в самый раз. Я его одной рукой пристрелю. Есть добровольцы помочь мне?
Нашлись. Отобрал дюжину ходячих.
— Вас хоть кормили?
Так и знал — не успели. Повёл к Тарасенко. Пока мой "комендантский взвод" питался, инструктировал старшину.
— Тарас, там ещё есть легкораненные. Наши и из дивизии. Голодные.
— Как я паёк спишу?
— Так не за просто так. Пусть трофеи собирают. А не ходячих, сидячих поставь на снаряжение лент пулемётных. Из немецких винтовок пусть патроны достают. Нашим пушкарям выдай трофейные пистолеты и автоматы вместо винтовок. Там сориентируйся по сколько на расчет, в зависимости от трофеев. И своей тыловой команде раздай пистолеты и автоматы. С ними удобнее, чем с винтарями. Если хватит автоматов — шоферам выдай. Пулемёты все — в роты. Винтовки пусть сдадут, а то побросают где попало. Их, вместе с трофейными карабинами, сдашь заму по тылу батальона. Я с ним переговорю — в тыл отправит, на формирование частей. Эта мысль ясна?
— Шошь тут не ясного? И своих отправлю, как освободятся. Трофеи — дело серьёзное. Технику тоже брать?
— Конечно! Не вечно же на кобылах-то промышлять. Бензин, соляру, керосин, моторные масла — собрать. Вот, только вспомнил! Фляги у немцев неплохие, а у нас, у половины — стеклянные. Обменяй. Их горючей смесью наполним — танки жечь будем, всё больше пользы. Что-то ещё хотел сказать.
— Иди уж, Виктор Иванович, не дети малые, разберёмся. Тут и Школеров меня инструктировал, и ты, сейчас ещё Степанов подвалить, цэу давать будет. Вспомнишь — скажешь.
— Ну, давай!
Ребята поели, вооружили их пистолетами и автоматами, показал как это работает, повел к сараю с пленными. Там, произнеся "заклинание", положенное по уставу при снятии часового с караула, отправил его обедать, сам открыл широкую дверь. Первый, кого я увидел, был тот самый немец, что чуть меня не застрелил. Только теперь с перевязанным лицом (я, оказалось, ему пол-лица отгрыз). Он засучил ногами, отползая поглубже. Я усмехнулся. Боится — это хорошо. Передвинул автомат под руку, навел на немцев.
— Кто понимает русский?
Молчат. Блин, где Кадет? Покричал, докричался — бежит.
— Скажи им — надо работать, арбайтен, шнеллер. Кто не будет арбайтен, того пуф-пуф, расстреляем. Потом сварим и съедим. Переводи, переводи. Смотри, какие глаза у этого, недоеденного. Э, это не надо переводить. Спроси — они поняли? Тогда встать!
Немцы поднялись. Не все. Двое остались лежать.
— А эти что?
— Раненные.
— Нам такие не надобны.
Две короткие очереди моего автомата.
— Ещё им скажи — при малейшем нашем ими недовольстве — стреляем без предупреждения. Перевел? Ребята, слышали? Чуть что не понравиться — вали их и в пинки. Оказывают сопротивление или попытаются бежать — стреляй без раздумий — их в Европе пятьсот мильёнов, ублюдков этих.
Сначала погнал их к медэвакопункту. Там я видел большую воронку. Раздали немцам лома, кирки и лопаты — выкопали большую и длинную яму. Это будет братская могила нашим пацанам.
— Нет, ребят, гони их к чугунке. Хоронить своих сами будем. Пошли путь разбирать и шпалы доставать. Кадет, иди. Отдохни до вечера. Если что — скажешь, я разрешил. А с вечера и всю ночь опять копать будем. Давай, давай!
Подбегал Колька Школеров, старлей, зам по тылу нашего батальона. Протрещали с ним час, а может и больше. Хороший парень. Двадцать два всего, а старший лейтенант. Из студентов. Учитель. Успел даже повоевать два дня взводным. Потом ранение — госпиталь, звание старлея, медаль "За отвагу".
— Хорошо — погода плохая, — скаламбурил он напоследок. — А то бы сейчас покоя их самолёты не дали.
Окликнул Степанова. Шёл он грустный.
— Досталось?
— Ага.
— Рассказывай.
— Тебе как? Как было или литературно?
— Нет, человечески.
— Наполеонами херовыми нас назвал, — вздохнул ротный, — и полчаса меня распекал. Жизни учил. Что бы, значит, я тобой командовал, а не ты мной.
— Ты ему сказал, что это моя идея?
— Нет, конечно. Он сам допетрил. Спросил только ехидно о твоём самочувствии. Просил вперёд батьки в пекло не лезть.
— А, значит, он сам задумал то же самое! А теперь сомневается. Думает, что если мы допёрли, то и немец его задумку разгадает. Для этого и отвел твою роту. Пушки где позиции готовят?
— Наши — на этом склоне, трофейные — на том.
— А энпэ он где задумал ставить?
— На гребне.
— Ну, точно! На виду немца окапываются, а ночью отойдут. А глубоко копают?
— Да, нет. Как-то странно роют. Сразом везде. И окопы, и ходы сообщения. И по пояс не закопались.
— И не будут. Если я правильно понял Ё-комбата — это ложные позиции. А основные — ночью копать будут. Во, я же говорил — вторая рота обедать идёт. Спорим, два взвода из трёх здесь останутся?
— Да ну тебя, гадалка херова!
Ротный ушел, потирая повязку на шее. Опять начал моросить дождик. Слава Богу! Налётов не будет. Клонило в сон, ноги подкашивались. Сел на штабель свежевыкорчеванных шпал, положил автомат на колени, направив на работающих пленных. Закутался в куртку, нахохлился. Так и уснул, не заметив.
Разбудил меня майор-особист. Ух, и орал же он! Оказалось, что я — военный преступник (расстрелял лежачих пленных), много о себе возомнивший выскочка, недисциплинированный партизан и вообще редиска.
— Что же мне на них молиться, что ли?
— Это пленные. По конвенции...
— Не надо мне о конвенциях! Ты, майор, читал их, "сверхчеловеков" приказ о коммунистах, комиссарах и евреях? Я, да и ты, подлежим немедленному расстрелу на месте, а не пленению. А с чего я должен их жалеть? Пусть работают.
— Я слышал об этом приказе. Я, ладно, коммунист, а ты с чего?
— А у меня петлицы — не видишь — НКВД. Нас они тоже в плен не берут. Да я и не собирался сдаваться. Просто — они соблюдают конвенции?
— Их надо допросить.
— Допрашивай.
— Я их забираю.
— Нет. Они ещё работу не закончили. А у меня нет людей их заменить.
— Тебя ждёт трибунал, сдай оружие!
— Не ты мне его давал! Здесь на рассвете танки пойдут. Ты их будешь останавливать? Или ты танки от меня спасти хочешь? Или немцев спешишь вывести? Не переживай — обратно из России они не вернуться.
— Ты арестован, старшина! Бойцы — взять его!
— Майор — посмотри туда. Видишь, у сарая снайпер. Ты в его прицеле. А вон — видишь, из оврага стволы трофейных пулемётов точат? Смотри — зенитка ствол опускает на твой грузовик. Не советую. Эти люди не хотят меня отдавать. Мы сами — НКВД! Понял? Мы — истребители! Мы — каратели! Мы — смертники и мы — ангелы смерти! Завтра — наш день! Не мешай! А немцев я тебе пришлю на рассвете, нам уже не до них будет.
— Это массовый саботаж! Я доложу вашему командованию!
— Доложи. Ё-комбат тебя пошлёт по весёлому, но не культурному адресу, а над ним начальник — Лаврентий Павлович Берия. Вот ему и пожалуйся. Он человек вежливый и культурный. Он матом ругаться не будет. Что не понял ещё, майор? Я же тебе сказал — мы — ангелы смерти, и ты нам не указ! Иди отсюда! Тут стреляют! Не мешай! Пришлёшь взвод сапёров — отдам немцев.
— Ложи-ись! — истошный крик бросил всех на землю. В небе просвистело, взрыв бухнул с той стороны полотна.
Особист, кипя от бешенства, сунул наган обратно в кобуру, пошёл к машине.
— Старшина, мы с тобой ещё встретимся!
— Дай-то Бог, майор! Живи долго!
Я сел обратно у штабеля шпал. Смотрел, как полуторка с майором в кабине и двумя автоматчиками в кузове развернулась по широкой дуге, выехала на дорогу и поехала в тыл, к видневшейся на горизонте деревни — там был штаб дивизии.
— Ты зачем это сделал, — крикнул рухнувший рядом Степанов, — отдал бы этих немцев, без них бы управились.
— А я всё думаю — и чего немец притих, не стреляет. Теперь на душе даже спокойней стало.
— Сюда мины не долетают. Только гаубицы добивают. А по площадям бить — расточительство. Нас с того берега не видно из-за высотки. А вот там, у моста — долбит постоянно. Ты мне зубы-то не заговаривай. Он теперь комбату кляузу на тебя накатает. Тому выхода не останется — пойдёшь под трибунал.
— Саш, отстань. Дай поспать. Спать хочется, сил нет. Это наверное от потери крови.
— Спи. А ребята — молодцы! Не ожидал, что они так — особиста все на мушку взяли. Эх! Загремим мы все вместе на Колыму!
— Напугал ежа голым обстоятельством. Кто воевать-то будет, если вся рота — на Колыму? Дальше фронта не пошлют. Больше пули — не дадут. Из меня одну уже выковырнули — значит, я у смерти уже в должниках. Отстань, дай покемарить. Иди лучше места для дзотов подбери. Шпалы готовы, пора ямы копать. И танк бы сюда перетащить. Зарыть его по башню в землю — долговременная бронированная огневая точка с круговым обстрелом получиться. Вот, отсюда, где мы сидим — линия огня почти на километр в любую сторону.
Обстрел был хоть и долгим — почти час, но редким и не прицельным. Снаряды ложились с большим разбросом то тут, то там. Погибших нет, четверо ранены. Вечером Степанов смеялся:
— Это немцы нам окапываться помогали. Воронку только углубить и шпалами накрыть — блиндаж готов.
— А раненные — побочный эффект? Типа мозолей на руках?
— Получается — так.
А как стемнело, Ё-комбат приказал мне лично отвести пленных в штаб дивизии. Повёз. Взять с собой хотел только Мельника и Кадета, но пристроились попутчиками Школеров с тремя своими тыловиками и мешками. Их и поставили пленных вязать и охранять в дороге, вместе с Кадетом. Мельник, оказалось, разобрался с управлением трофейного здорового грузовика. В нём и поехали. Следом — полуторка с другой половиной пленных. По пути полуторку пропустили вперёд, чтобы случайно нас не обстреляли. Хотя Тарас и закрасил зелёной краской кресты и нарисовал корявые красные звёзды везде, где смог, но в темноте кто их разглядит. Стрелять будут не по звёздам, а по силуэту.
Три раз нас останавливали, Школеров сидел с краю, он и суетился, я всю дорогу продремал.
Не доезжая штаба, нас встретили дивизионные разведчики и забрали пленных. Но я с них стряс расписку в получении "пленных в количестве 31 штуки в приемлемом состоянии". Издеваются, юмористы. Меня высадили у штаба, Школеров повёл колонну к дивизионным складам. Подошёл к часовому, представился, пропустил.
Штаб — это просто изба. Посреди комнаты — стол с картой, телефоны, лампа под потолком и на столе. Народу — не продохнуть. Все разом разговаривают, что-то кричат в трубки телефонов, суетятся. Я аккуратно, чтобы не задели раненую сторону, прошёл к столу. Сидящий у дверей сержант, сквозь дремоту, проводил меня до стола стволом автомата. За столом склонились полковник с двумя орденами и подвязанной рукой, подполковник с тремя орденами и два майора, одного я знал — особист, но он что-то кричал в трубку, не видя меня. Я доложился.
— А, — полковник с интересом смотрел на меня, — так это ты тот самый Кузьмин?
Я пожал плечами. Тот ли я самый?
— Ты вел дозор перед батальоном и бесшумно обезвредил пост на лесопилке?
— Я командовал отрядом разведки батальона и приданными вашими разведчиками. Ребята хорошо сработали, пост удалось обезвредить без шума. Особо отличились старший лейтенант Семёнов и лейтенант Алёшин.
