Лестница из терновника - 2

— Правильно, солнышко, правильно! Не давай чужим трогать свою подругу — это по-нашему!

— Заткнись, неверный, тебя не спрашивают! — выдохнул Эткуру.

— Конечно, конечно, я — скромненькая, — блеющим голоском молочного ягнёнка согласился северянин.

— Да убей же эту гадину, Львёнок Льва! — выкрикнул Лорсу, сжимая кулаки. — Выпустить ему кишки!

— Я с тобой потом поговорю, предатель, — пообещал ему Эткуру, отвлёкся и получил тычок в плечо, да такой, что сделал шаг назад. — Заткнитесь же, гады! — заорал он на волков и начал лихую атаку. Анну залюбовался, пропустив этого "предателя" мимо ушей.

У северянина больше не осталось времени кривляться и хохмить. Он едва успевал отражать удары — Анну уже понял, что боец этот фигляр всё-таки не первоклассный, а быстрота и гибкость помогают не всегда. Меч Эткуру не рассчитывали на такие поединки; Анну невольно ждал, что рубящий удар сейчас закончит весь этот фарс и успокоит северного шута навсегда — но Львёнок Льва оказался манёвреннее, чем Анну думал.

Лезвие меча Эткуру скользнуло по лицу северянина, вспоров скулу. Кровь брызнула струёй, северянин ахнул, волки взревели, Когу пробормотал: "Ну что ж ты, Львёнок...", — а Анну подумал, что теперь настал момент перерезать шуту горло, и ощутил очередной удар боли в душе от этой мысли.

— Оэ, легче, солнышко! — вскрикнул северянин с какой-то детской, то ли огорчённой, то ли обиженной интонацией. — Это ж больно! Так ведь можно и того... без подарка остаться!

— Положи свою палку, — приказал Эткуру.

— А вот это — просто грубо, — укоризненно сказал северянин, стирая кровь с лица. — И нечестно.

Всё это прозвучало неожиданно трогательно и так уморительно, что даже у волков невольно расплылись физиономии.

— Я думал, тебе уже хватит, — усмехнулся Эткуру. — Не рубить же тебе пальцы!

— Нет уж! — возразил северянин и возмутился всем телом, превратив боевую стойку в пародию на неё. — Никаких поблажек. Ты — варвар или нет?

Наставник снова что-то возмущённо завопил, но Эткуру только улыбнулся.

— Сам нарвался, — сказал он совершенно незнакомым Анну тоном — зловеще-ласковым, обещающим ужасные беды, но как-то не всерьёз — и сделал стремительный выпад. Металлическая палка вырвалась у северянина из рук, кувырнулась в воздухе и врезалась в колено Когу. Когу взвыл и разразился проклятиями — а Эткуру и северянин совершенно одинаково расхохотались.

— Исключительный приём, просто исключительный, — сказал шут одобрительно. — Ты научишь ему свою бедную девочку, солнышко?

Анну ждал, что именно теперь Эткуру и прикажет волкам держать северянина, чтобы получить его окончательно, но после дурацкой драки всё пошло наперекосяк. Северянин подошёл сам и, прежде чем Эткуру успел среагировать, тронул пальцем его подбородок — где синяк.

— Прости, солнышко, — сказал он кротко. — Ты первый начал.

— У тебя кровь течёт, — сказал Эткуру невпопад.

— Снизу быстрее остановится, — выдал шут беспечно. — Где у тебя спальня, Принц? Я застенчива и не выношу, когда чужие глазеют, — и снова изобразил всем телом неимоверную стыдливость забитой рабыни, что, почему-то, выглядело невероятно смешно.

Эткуру вкинул меч в ножны — и вдруг заметил толпу вокруг.

— Пошли вон! — приказал он волкам и, попав взглядом на Наставника, вдруг побагровел и рявкнул. — А ты — чтобы я не видел тебя!

— Львёнок Льва... — начал было оторопевший Наставник — но Эткуру неожиданно потянул меч из ножен, глядя на бесплотных яростно, как сама смерть.

— Анну, — окликнул Ар-Нель вполголоса и тронул Анну за локоть. — Нам пора. Не годится мешать людям выяснять отношения.

Это тоже было дико, но Анну послушался. Выходя из зала, он успел заметить, что Ник тоже куда-то исчез.

Выйдя в парк, Анну вдруг сообразил, что Ар-Нель без плаща и ему, наверное, холодно.

— Зачем мы ушли из-под крыши? — спросил Анну. — Ты замёрзнешь.

— Нет, — сказал Ар-Нель весело. — Видишь ли, друг мой, что бы ты ни думал на этот счёт, на свете есть вещи, которые надлежит делать с глазу на глаз. Эткуру никому не позволит остаться поблизости — и мне не хотелось бы ссорить его с тобой.

— Не позволит... А этот фигляр снова устроит драку — кто будет держать его? Того гляди — сам покалечится или попытается убить Эткуру...

Ар-Нель вздохнул. В его взгляде снова появился ледок северной отчуждённости.

— О, Анну... порой мне кажется, что ты никогда не поймёшь некоторых важных вещей. Неужели ты не видел, как твой брат по Прайду и этот несчастный смотрели друг на друга? Видимо, чтобы ощутить, надо пережить... некоторые вещи невозможно объяснить словами, их надо почувствовать телом.

— Лучше скажи, он, этот шут, откуда взял эту штуковину и что она такое? — спросил Анну, пытаясь перевести разговор на другую тему, чтобы заставить Ар-Неля снова улыбаться.

Это сработало. Ар-Нель оттаял.

— Ах, просто тяжёлый меч для тренировок подростков. "Тростник". Откуда? Я дал, а попросил Ник.

Ник обещал Эткуру подарить ему раба, подумал Анну, а на самом деле... Этот кривляка — не раб. Рабы так не могут. В нём нет ни страха, ни тоски трофея. И так рабов не дарят. Так... я не знаю, что так делают. Так... так привязывают к северу мёртвыми узлами.

Эткуру назвал "предателем" волка, который предлагал убить раба, вдруг пришло Анну в голову. Убить такой трофей — это предательство, вот как Эткуру сейчас думает. И ещё... Эткуру гнал собственных бесплотных... как врагов и злее, чем врагов. У него на лице была написана та ненависть, какую чувствуют к бесплотным только северяне. Почему? Он ведь ещё не знает о письме...

— Послушай, Анну, — сказал Ар-Нель вдруг. — Скажи, друг мой, могу ли я доверять тебе? Тебе как тебе, а не тебе как вассалу Льва? Есть ли в тебе что-то, принадлежащее лично тебе?

— Да, — ответил Анну тут же. "Ты", — добавил бы он, если бы на это хватило душевных сил и если бы его не мучило письмо Льва в рукаве. Конечно, есть, думал он. Какой же я вассал? — Я никому не передам твоих слов.

— Ты, как и Эткуру, хочешь убить Маленького Львёнка? — спросил Ар-Нель. Удар под дых.

— Нет, — сказал Анну твёрдо. — Я — не хочу.

Ар-Нель задумался, покусывая кончик собственной косы, как кончик кисти.

— Вот что, — сказал он, наконец. — Если ты обещаешь мне не передавать моих слов никому и не пытаться убить Элсу... я тебе его покажу.

— Ох, — вырвалось у Анну. — Но я — я клянусь, конечно.

— Что ж, — кивнул Ар-Нель. — Пойдём. И помни — ты поклялся.

Кому я только не клялся, подумал Анну в тоске. Отцу, Творцу, Льву, Ар-Нелю... Как же так выходит, что человек становится клятвопреступником, совсем не желая ничего нарушать и никого предавать?

Но уж клятву, данную Ар-Нелю, мне преступать уж совсем никакого резона!

В покои Снежного Барса озябший Ар-Нель заскочил, как тот самый котёнок-баскочёнок с его старой картинки. Анну вошёл с некоторой опаской — было никак не отделаться от ощущения совсем чужого места, места, как ни крути, враждебного. К тому же здесь, в холодноватом запахе свежести и северных курений, в той самой подчёркнутой чистоте и подчёркнутом же просторе, который так смутил южан поначалу, среди хрупких ваз и статуй из сияющего стекла, акварелей, занавесок из позванивающих стеклянных шариков, Анну казался себе неуклюжим, грязным и нелепым, как зачем-то приведённая в комнату лошадь. С копытами в навозе, подумал он мрачно. Это место не рассчитывали на дикарей, закованных в железо, как перед дракой, а запах собственной шубы вдруг показался Анну довольно противным.

Молодые женщины, прислуживающие трофею Снежного Барса, чинно поклонились, прикрывая лица расписными веерами — но в их глазах плескался смешок, и Анну не мог не принять его на свой счёт.

Я же выгляжу смешно и глупо, подумал он почти панически. Так смешно и так глупо, что они должны хохотать, показывать на меня пальцами, подталкивать друг друга локтями — "Смотри, чучело идёт!" — и не делают этого только из странного желания не причинять чужакам боли! Почему?! Я им — никто, я им — враг, я им — уж точно не родня и не союзник, так почему они не высмеивают меня на каждом шагу?! Мы превратили часть этого Дворца в логово, прикидываем, как лучше солгать во время переговоров, готовим войну, смотрим на северян, как на ошибку Творца — а они прикрывают веерами лица, чтобы не оскорбить нас своими улыбками...

Чувствуя непривычную и мучительную неловкость, Анну прошёл мимо благоухающих кланяющихся женщин в небольшой высокий покой с окнами, закрытыми прозрачным стеклом. В этом покое было теплее, чем в прочих, солнце просвечивало его насквозь — и в солнечном сиянии, на широком ложе, покрытом расписным покрывалом, в молочно-серой и пушистой одежде, полулежал Элсу, Львёнок Льва, совершенно не похожий на себя, а рядом с ним сидели какой-то молодой аристократ и темноволосая темноглазая женщина утончённой, прохладной и неотразимой северной красоты.

Они чему-то смеялись, когда Анну и Ар-Нель подходили к комнате: северяне всё время смеются, будто жизнь — страшно забавная вещь — и замолчали, посерьёзнев, когда увидели вошедших. И Анну это тоже царапнуло по душе.

— Привет, Элсу, — сказал Ар-Нель. — Смотри, я привёл Уважаемого Господина Посла.

Лицо Элсу стало напряжённым и чужим — и Анну вдруг понял, что Двадцать Шестой Львёнок Льва вовсе не пленник здесь. Не северяне — он, Анну, для Элсу враг.

И Элсу, пожалуй, прав.

Анну неумело улыбнулся.

— Привет, брат, — сказал он, пытаясь выразить тоном дружелюбие. — Вот смешно: я думал, ты прикован к стене.

Наверное, северяне решили, что шуточка вышла глупой и жалкой, но Элсу улыбнулся в ответ радостно и открыто, будто шуточка Анну всё ему объяснила — тут же снова стал своим. Но, как показалось Анну, слишком своим.

— Послушай, Анну, — сказал Элсу, — а в твоей шубе водятся блохи?

Его весёлый вопрос прозвучал, как затрещина — даже по лицу северной женщины скользнула тень тревоги, будто от облака. Анну секунду стоял, оглушённый — это вовсе не радость, Элсу издевается надо мной — и вдруг его осенила мысль Элсу всего лишь хочет выяснить, кто я сейчас, подумал Анну. Кто я — дурной дикарь, заходящийся от ярости, когда улыбнутся в его присутствии, или такой, как северяне — способный шутить над всем, что подвернётся, над глупостью, над любым неловким моментом — и над собой громче всех.

Я не буду выходить из себя, подумал Анну. И я не буду злиться на парня, приговорённого к смерти Львом только за то, что он некстати уцелел.

— Блохи? — переспросил Анну, криво ухмыльнувшись. — С чего это в шубе старого солдата жить такой ничтожной мелочи? Ты, Элсу, лучше спроси, есть ли змеи или скорпионы — я отвечу.

И все расхохотались так, будто предгрозовое удушье дождём пролилось. Сразу стало легко — и пропало ощущение лошади в дворцовой зале. И ушло зло.

Анну впервые это почувствовал — как гуо, если они присутствовали и подслушивали за шёлковыми ширмами, расписанными красными и белыми цветами, дружно провалились в бездну адову, совершенно посрамлённые и униженные. Элсу рывком потянулся — и обнял Анну поверх шубы со всеми воображаемыми блохами, змеями и скорпионами, прижался щекой к кирасе, а Анну ощутил сладковатый северный запах от его волос, отмытых до масляного блеска.

— Анну, — сказал Элсу одной радостью и тоской, — славно, что пришёл именно ты... и что ты — такой, как всегда, что ты — умный и спокойный, как всегда, брат!.. Скажи, это ты должен убить меня?

Анну отстранился.

— Откуда ты знаешь?

Элсу вздохнул и закашлялся. Анну хотел хлопнуть Львёнка по спине, но Ар-Нель остановил его руку:

— Это — простуда, Анну. Грудная болезнь. Так ты не поможешь. Уважаемый Учитель О-Ке, Лекарь Государя, или Ник — но не ты.

— Ты умираешь, Элсу? — спросил Анну, чувствуя затылком ледяное дыхание рока.

Элсу потянулся и облокотился на подушку.

— Я всё время умираю, Анну. Или меня собираются убить. Тоже мне — секрет. Я уже привык. К тому же, сейчас мне легче. Если ты не перережешь мне горло, может, я ещё поживу, — сказал он с совершенно северным, насмешливым и холодноватым превосходством в тоне.

— Ты, Элсу — ты ведёшь себя, как язычник, — сказал Анну, не в силах даже показушно разозлиться. — Ты воображаешь себя звездой небесной, да?

— Просто я — солдат, как и ты, — сказал Элсу. — Возьмёшь меня под своё начало, командир? Если, конечно, мне можно остаться жить?

— Я не могу тобой командовать, Львёнок Льва, — сказал Анну. — Это дело Эткуру.

— Забавно, что ты Льва Львов не упомянул, — сказал Элсу задумчиво. — Может, ты и прав... я поживу ещё... Хочешь травника, Анну? Это невкусно, но я уже привык.

И эта неожиданная характеристика травника так рассмешила северян, будто разговор только что и не шёл о смерти...

Травник Анну выпил. Здешняя мутная приторная бурда с травником, который заваривали в степи его бойцы, ни в какое сравнение не шла — так он и сказал, а Элсу стал набиваться в поход на юг, чтобы попробовать заваренных степных трав. Потом Ар-Нель рассказывал о Дне Новой Листвы, празднуемом Четвёртой весенней Луной, а Анну рассказал о Луне Цветения, которую уже отпраздновали в Чангране. И парень по имени И-Тинь рассказал о том, как ловят сомов на берегу Серебряной Ленты, на утиное мясо — все подивились, и женщина по имени Ли-Эн рассказала, как в её родной провинции мужики ловят саранчу прямо рубахами, когда саранча летит, а Анну рассказал об охоте на степных коз... И все молчали о войне, все молчали о том, что между севером и югом пролегает граница, пропитанная кровью на ладонь.

И Анну страстно любил северян за это.

Но Элсу быстро устал, у него начался жар, и Ли-Эн, как оказалось, внучка Лекаря, приказала всем уйти, чтобы Элсу мог поспать. Анну хотел перекинуться с Ар-Нелем парой слов наедине, но стоило им выйти из комнаты Элсу, как на них наскочил посыльный — сообщить, что Ар-Неля звал Барс.

И Анну направился к себе в странных чувствах.

Большой зал, где Эткуру и шут устроили дурацкий поединок, оказался почти пуст — Соня, как видно, успел вымести осколки стекла и смыть с пола кровь. В зале Анну ждал Хенту.

Вид у волка, принадлежащего Анну, был совершенно потерянный. Увидев Анну, Хенту страшно обрадовался и схватил его за рукав:

— Ох, командир, хорошо, что ты пришёл! Ты знаешь, Эткуру-то, Львёнок Льва, похоже, спятил с ума! Я вот жду тебя — не знаю, что думать.

— Докладывай, — привычно приказал Анну.

— Видишь, командир... Ты, значит, ушёл с неверным, а Эткуру наорал на всех — пуще всего на Наставника наорал, представь? — и сказал так: если, говорит, хоть одна собака сунет поганую морду в комнату, куда я ухожу — башку оттяпаю. Все послушались, хоть и чудно показалось. И он забрал трофей и закрыл двери.

— Ага...

— Командир, они ушли — и всё на этом! Пропали! Их нет полчаса, их нет час, их полтора часа нет — а из-за здешних дурацких стен ничего не слыхать. То есть, что-то слыхать, но разобрать нельзя. Но уж если бы кто-то орал во всё горло — мы бы услышали, правда?