Меченый. (Меченый - 1)

— Купец А-а-арсен... Та-а-ак... Па-а-а прозвищу? — писарь оторвал взгляд от листа пергамента и уставился на стоящего перед ним мужчину: — Ну, как тя кличут-то?

— Пятном, ваш-мл-сть!

— Пя-я-ятно... — повторил писарь, почесал кончик носа и, смешно шевеля губами в такт движению кончика пера, вывел в подорожной еще и прозвище. Потом полюбовался на дело своих рук и спросил: — Ну, и зачем те-е-е в Аверон?

Купец непонимающе покосился на стражников, только что закончивших досматривать его возы, и захлопал ресницами:

— Дык, торговать, ваша милость! Грят, что таперича хлеба в столице и с собаками не сыщешь. Вот я и...

Писарь жестом заставил его заткнуться и снова склонился над пергаментом:

— Па-а-а та-а-арговым делам...

— С ним два приказчика и восемь душ охраны... — устало буркнул десятник. — Все восемь — наши, гильдейские. Кожу я уже проверил — она в порядке...

— С ни-и-им дэ-эва-а-а прика-а-азчика и...

— Пошлину уже заплатили... — не дожидаясь, пока писарь допишет очередное предложение, рыкнул мытарь и раздраженно швырнул полученные монеты в стоящий у его ног сундучок.

— За-а-а-плачено спа-а-ална...

...Закончив с Арсеном Пятном, писарь посмотрел на очередь и наткнулся взглядом на Крома.

— Бездушный... — выдохнул он и торопливо изобразил перед собой отвращающий знак. — Ты что, в город?

Меченый кивнул.

— А... знак Бога-Отступника есть?

Кром снова кивнул и достал из-за пазухи медальон.

Писарь, видимо, растерялся. Так как вместо того, чтобы продолжить задавать вопросы, захлопал ресницами и зачем-то начал перекладывать уже исписанные листы пергамента.

Так продолжалось минуты полторы, а потом он, наконец, справился с растерянностью:

— Э-э-э... Щур, проверь!

Воин, стоящий рядом с деревянными козлами, перегораживающими въезд в город, кивнул и без особого страха осмотрел медальон:

— Настоящий...

Писарь поморщился и угрюмо вздохнул:

— Жаль... А в город тебе зачем, прости меня Вседержитель?

— Сопровождаю... вот... — буркнул Кром и снова превратился в статую.

— Нет, чтобы назвать меня сестрой? — еле слышно шепнула ему я. И ошарашенно прикусила себе язык: услышав эти слова, Меченый потемнел взглядом, рыкнул что-то невразумительное, закрыл глаза и сжал пальцы на Посохе Тьмы. Так, что они побелели!

Стражник, в этот момент смотревший ему в глаза, отшатнулся и, выронив алебарду, принялся раз за разом чертить отвращающий знак!

Писарь взгляда не заметил. Поэтому удивленно спросил:

— Сопровождаешь? Кого?

Кром, не открывая глаз, кивнул в мою сторону.

В это время ожил десятник: проводив взглядом упавшую алебарду, он изменился в лице, метнулся к ближайшему стражнику и выхватил у него из рук изготовленный к стрельбе арбалет:

— Замри и не двигайся!!! А ты, девка, отойди в сторону и иди к нам...

'Надо же, и тут меня спасают...' — мысленно усмехнулась я, выпустила из рук поводья купленной в Увераше кобылки и послушно шагнула вперед... — Сначала в сторону!!! — взвыл десятник и сместился вправо, чтобы я случайно не заслонила собой Крома и, если что, не помешала выстрелить.

Я кивнула, добралась до столика писаря по широкой дуге, сделала испуганное лицо, поклонилась и затараторила:

— Ваша милость, я — Дайна, дочь лекаря Давера Бочонка из Атерна. Перед мятежом тятя уехал в Аверон и не вернулся. Я за него испугалась и поехала его искать... Около Вересайки меня хотели ограбить и... ну... это... о-о-обидеть... ну... как женщину...

— Ссильничать, что ли? — нахмурился десятник. — Кто?

— Кажется, лесовики... Двое их... Было... — опустив взгляд и поежившись, словно вспомнив что-то очень неприятное, призналась я. — А Меченый... э-э-э... спас... меня... и предложил проводить до Аверона...

— Прям вот так взял и предложил? — нехорошо прищурился воин.

Запоздало сообразив, что Бездушные обычно молчат, я мысленно обозвала себя дурой и виновато потупила взгляд:

— Ну-у-у... нет, ваша милость! Тогда... Ну, когда меня чуть не... э-э-э... а он меня спас, я очень испугалась... И упала ему в ноги... Поплакала... Ну, он и согласился...

— Руки! — рыкнул десятник, не отводя взгляда от Крома.

Я вздрогнула:

— Ч-что?

— Покажи руки! Да не ему, а мне! — приказал писарь. И, увидев, что я растопыриваю пальцы, ухмыльнулся: — Да не так, дуреха! Ладонями к верху!

— З-зачем? — растерянно спросила я.

— За надом... — буркнул он, оглядел мои руки и задумчиво посмотрел на десятника: — Мозолей нет. Ни одной...

— Как зовут жену барона д'Атерн? — неожиданно рявкнули над ухом.

Я рванулась к Крому и осталась на месте только потому, что подкравшийся ко мне мытарь успел схватить меня за руку.

Трепыхаться было глупо, поэтому я опустила голову и ответила:

— Баронесса Эмилия, ваша милость!

— А их наследника?

— Барон Теобальд...

— Знаю я твоего отца. Он коренаст, широкоплеч и с пузом. Ростом где-то с тебя. У него окладистая борода и сломанный нос. А еще от него постоянно пахнет пивом...

Как выглядит мэтр Давер, я помнила прекрасно. Поэтому посмотрела на мытаря, как на юродивого:

— Папа худощав, выше меня на две головы... А пуза у него нет! Плечи... плечи нормальные — у барона Корделла шире раза в два. Бородку он стрижет. Коротко. Нос — целый... И пахнет от папы не пивом, а мятой!

— Правильно... — отпустив мою руку, кивнул мытарь. Потом углядел в моих глазах немой вопрос и отрицательно мотнул головой: — Нет, я его не видел. Я ж тут стою не каждый день...

Я расстроенно вздохнула:

— Жаль...

— Йорги! Давай быстрее: скоро ворота закрывать — а людей, вон, тьма... — рявкнул десятник, невесть когда успевший избавиться от арбалета.

Писарь посмотрел на темнеющее небо, кивнул и пододвинул к себе чистый лист пергамента:

— Имя?

— Дайна, дочь лекаря Давера Бочонка из Атерна. Приехала в Аверон, чтобы найти своего отца...

— Как зовут Бездушного?

— Кром Меченый...

— Деньги на пошлину есть?

— Есть... — буркнул Кром.

— Платите и можете проходить...

...Въехав в город, я невольно придержала кобылку и изумленно уставилась на обугленные развалины, тянущиеся по правой стороне улицы на добрую половину перестрела: бушевавший здесь пожар уничтожил не меньше трех десятков домов с подворьями!

Дома по левую сторону выглядели ненамного лучше: их стены почернели от жара, окна скалились на мир черными ртами, полными острых зубов — осколков полопавшихся от жара стекол — а прихотливые фигурки Вседержителя, по последней моде поставленные на коньках крыш, казались укутанными в темно-серые саваны.

Сама улица тоже смотрелась не ахти — проезжая часть, некогда мощеная камнем, сейчас напоминала болото, из которого местами торчали грязные булыжники.

— Жуть... — потрясенно выдохнула я и повернулась к Крому: — Надеюсь, что пожар случился днем... Иначе тут должны были погибнуть лю-...

Договорить я не смогла: лицо Меченого перекосило такой жуткой гримасой боли, что у меня по спине потекли капельки холодного пота.

Потом десница Бездушного скользнула по Пути, на мгновение задержалась на куске, еще не покрытом зарубками, и потерла щеку. Вернее, не саму щеку, а шрам от ожога!

Сердце на миг замерло, и... заколотилось в два раза быстрее: он не представлял, а ПОМНИЛ!

— Могли... — через вечность хрипло выдохнул Кром. Потом сгорбил плечи и медленно побрел по улице, переставляя ноги, как старый дед.

Я вспомнила про ожог на его спине и сглотнула подступивший к горлу комок: судя по всему, когда-то и он выбирался из такого вот дома...

'Он? Один? А его родные?' — эта мысль заставила меня побледнеть от ужаса и уставиться на пепелище. — 'Так может, Ларка — это его жена? Или сестра?'

Тем временем кобылка, успевшая привыкнуть следовать за Кромом, тронулась с места и довольно быстро догнала ушедшего в себя мужчину. Ткнулась в плечо, не дождалась реакции и обиженно всхрапнула.

'Оставь его в покое! Не видишь, ему плохо!!!' — мысленно воскликнула я и слегка натянула повод...

...Через пару минут, когда мы добрались до места, где Стрела раздваивалась и превращалась в улицу Трех Сосен и Тележную, Кром остановился, расправил сгорбленные плечи и посмотрел на меня. Взглядом, в котором не было и тени от только что пережитой боли:

— Куда дальше?

— Направо... До Ясеневой... По ней — до площади Эрвела Буйного и налево, на Щитовую...

— Ясно... — кивнул Меченый и снова замолчал...

...Недавний мятеж коснулся и жителей Белой слободы. Причем, кажется, намного сильнее, чем Ремесленной и Черной: куски красивых кованых заборов, отделяющих друг от друга владения вернейших вассалов рода Латирданов, оказались вывернуты из земли. Обычно аккуратно постриженные кусты и деревья выглядели так, как будто по ним пронесся ураган. Ажурные беседки в некоторых парках лежали в развалинах, статуи и фонтаны превратились в груды обломков, а сами дома, скорее всего, подверглись нашествию бунтующей черни: в высоченной стене, окружающей особняк барона д'Ож, зияли здоровенные проломы, а около дома Энейров валялись обломки самой настоящей штурмовой лестницы. Про следы от арбалетных болтов и темные пятна на земле я вообще не говорю — их вокруг было столько, что рябило в глазах.

А вот наш дом смотрелся более-менее ничего: на массивных воротах недоставало одного герба, калитка висела на одной петле, зато сама стена была целая и невредимая.

Я еще раз оглядела ту часть дома, которая выглядывала из-за забора, осадила кобылку и тяжело вздохнула.

— Что-то не так? — встревоженно спросил Кром.

Говорить о том, что мне не хочется с ним расставаться, что я привыкла к тому, что он рядом, и что я просто тяну время перед неизбежным расставанием было глупо. Поэтому я ограничилась одним-единственным словом:

— Добрались...

— Ясно... — без особой радости в голосе ответил мне Меченый и прикоснулся к Пути. В кои веки не опустив взгляд. И я вдруг поняла, что в этих прикосновениях, как и в самом Посохе Тьмы, нет ничего страшного: когда Меченый вот так дотрагивается пальцами до зарубок, его глаза темнеют не от боли, а от горечи.

'Просто этой горечи в них бывает столько, что ее можно принять за Тьму!' — угрюмо подумала я, горько усмехнулась и вспомнила одну из немногих фраз пророка Аллаяра, которую так любил повторять отец: 'Не суди издалека, ибо вблизи все сущее выглядит иначе...'

Тем временем Меченый оставил в покое свой посох, неторопливо подошел к калитке и пару раз врезал по ней кулаком.

За ней раздалось покашливание, а следом — еле слышный звук шагов. Калитка скрипнула, провернулась на единственной петле, и на улицу выглянуло морщинистое лицо старого Ждана:

— Хто?!

— Это я, Мэй! — буркнула я: — Ворота открой...

Привратник несколько раз моргнул, непонимающе потряс головой и подслеповато прищурился:

— Леди Мэйнария, вы?

— Я, я... Ворота открой — я верхом...

Ждан понуро опустил голову и... вздохнул:

— Простите, ваша милость, не могу...

— Не поняла? — возмутилась я. — Не можешь открыть ворота?

— Ну-у-у...

— Та-а-ак... Тео дома?

Старик шмыгнул носом и глухо пробормотал:

— Его милость барон Теобальд погиб... А ваш дом... как и весь лен... теперь принадлежит господину графу Ваге из рода Аттарк...

— Ко-о-ому? — ошалело переспросила я. А потом сообразила, что Тео — погиб! Так же, как и отец!

— Его светлости графу Ваге по прозвищу Рука Бури... — еле слышно повторил привратник. — Из рода Аттарк...

— Хейсар... — негромко добавил Кром. — Побратим короля Неддара...

— Тео погиб? Как? — пропустив мимо ушей их объяснения, мертвым голосом спросила я.

Ждан виновато посмотрел на меня и снова опустил взгляд:

— Я не знаю...

Я видела его взгляд лишь мгновение, но этого мне хватило, чтобы понять, что он — солгал. И знает!

Меченый пришел к такому же выводу, так как подскочил к старику и силой заставил его поднять голову:

— Ты врешь! Говори!!!

Сообразив, что перед ним Бездушный, старик закатил глаза и попытался уйти в блаженное забытье. Не тут-то было — Кром его легонечко встряхнул и угрожающе прошипел:

— Лучше меня не злить...

У Ждана затрясся подбородок:

— Я не злю... Просто мне кажется, что... не стоит...

— Говори... — слетев с кобылки, приказала я. — Я слушаю...

...Ждан был прав. Знать, как именно умер Тео, мне, наверное, не стоило. Достаточно было сообщения о том, что он погиб в походе. Однако мое желание, подкрепленное стальными пальцами Крома, оказалось сильнее нежелания немощного старика. И я услышала подробности.

Оказалось, что мой старший брат, мечтавший о подвигах и славе с самого раннего детства, погиб еще до того, как увидел врага! И не успев добраться даже до границы Вейнара.

Погиб не в бою, а в самой обычной дуэли, вызванной его собственной глупостью: прогуливаясь по походному лагерю, он высмеял сидящего у костра хейсара.

Точной фразы, которую он бросил горцу, ни Ждан, ни остальные наши домочадцы не знали: брат нынешнего барона д'Атерн, Унгар из рода Аттарк, описал им только место, причины и результат. Зато знала я. Совершенно точно. Ибо слышала ее каждый раз, когда Тео смотрел на Шаргайльский хребет и принимался рассуждать о разнице между горцами и уроженцами долин:

— Вечный снег вымораживает души. И превращает мужчин в трясущихся у огня баб...

...— Его милость Унгар сказал, что его сородич убил барона Теобальда чуть ли не с первого удара. И лекарь, который находился рядом, просто опустил руки... — закончив рассказ, сокрушенно вздохнул Ждан. — А его величество, узнав о причине дуэли, разгневался и назвал вашего брата позором рода Атерн...

Старик говорил что-то еще, но я не запомнила: перед глазами стояло лицо Тео. Таким, каким оно было перед его отъездом в Аверон — гордое, чуть высокомерное, сияющее так, словно его уже освещал свет будущей славы.

А в ушах звучали его прощальные слова:

— Род Атерн слишком долго был в забвении...

— В каком забвении? — робко спросила я. — Папа — один из лучших военачальников его величества!

— 'Один из...' — кивнул брат. — А я стану лучшим...

...Почувствовав прикосновение к руке, я вывалилась из прошлого и тупо уставилась на затейливую резную вывеску, мерно покачивающуюся на ветру.

Зверь, стоящий на задних лапах, угрожающе скалил зубы. А на его голове зловеще сияли полтора десятка мелких, но ужасающе острых рожек...

'Королевский Лев' — отрешенно прочитала я. А потом догадалась: — 'Ну да, он не с рогами, а в короне...'

— Ваша милость, мы приехали. Давайте я помогу вам спешиться?

Я прикрыла глаза и попыталась сообразить, куда девался наш дом, и почему мне надо спешиваться перед этим зданием.

Увы, никаких мыслей в голове не появилось. Зато перед внутренним взором возникло расстроенное донельзя лицо отца.

Губы чуть заметно шевельнулись, и я чуть не задохнулась от горечи срывающихся с них слов:

— Позор рода Атерн...

— Ваша милость, вам нехорошо?