Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— И, — продолжал Курт, стараясь, чтобы его нетерпение не просочилось в голос, по-прежнему тихий и спокойный, — как давно это началось? Не всегда ведь он был таким, как я понимаю?
— Да, он стал интересоваться такими вещами всего несколько месяцев как... с полгода, быть может.
Полгода. Опять эти злосчастные полгода...
Полгода назад ничего значимого в жизни Шлага не случалось — он не заводил новых знакомств, не покидал Кельна, в самом городе не появлялись подозрительные или хоть в чем-то примечательные новые люди — кроме самого господина дознавателя Гессе; однако вряд ли можно предположить, что явление нового инквизитора столь противоестественно воздействовало на душу студента, и он ударился в изучение подозрительных и попросту запретных книг. Отчего же вдруг такая перемена?..
И, кроме того, выходит так, что никакой женщины не было, и все свои деньги покойный спустил на то, чтобы получить доступ к книгам.
— Сколько ты с него получил? — спросил Курт, не успев уследить на этот раз за голосом, и вопрос прозвучал резко, отдавшись эхом от каменного свода; переписчик вздрогнул, подтянув к себе колени и вжав в плечи голову, и он повторил уже тише и спокойнее: — Меня интересует общая сумма; не то, что он дал в последний раз, а все.
— Я не помню, честно!
— Понимаю, — уже мягче произнес Курт, кивнув, — точно ты не вспомнишь, прошло много времени; но примерную сумму ты ведь можешь назвать?
— Примерно... — не то переспросил, не то просто повторил Рицлер, неловко переменив позу, и предположил нерешительно: — за сотню талеров... почти две.
Курт подождал продолжения, глядя на него выжидающе, и, не услышав более ни слова, уточнил:
— Всего? Две сотни — всего? За все полгода?
— Может, чуть меньше... Я ведь говорил, что не скажу вам точно; может, сто восемьдесят или сто девяносто... Господи, я не помню...
— Погоди, — оборвал он, и переписчик умолк, впервые за последние минуты подняв взгляд к глазам господина дознавателя. — Я верно тебя понял — за эти полгода твой доход от Филиппа Шлага составил не более двух сотен?
— Да, все так, — кивнул Рицлер настороженно; Курт нахмурился.
— И больше ни за что ты с него денег не брал?
— Нет... я не понимаю...
— А хранить у себя переписанное для него он не просил? — продолжил он; Рицлер испуганно замотал головой, вонзившись ногтями в уже едва не до крови исцарапанные пальцы:
— Нет! И я бы не стал, ни за какие деньги не стал! Но он не просил, честное слово, Господь свидетель, не просил!
Курт поверил не упомянутому свидетелю, коего в данном случае вызвать для допроса было бы проблематично; попросту, после всего рассказанного, лгать в такой мелочи переписчику было незачем. Итак, пусть не женщина, но третье лицо в этой истории все же наметилось; кто-то, направивший Шлага по стезе теологии, кто-то, на кого ушли оставшиеся средства из того немалого капитала, что был собран погибшим с соучеников в виде взяток и долгов. Возможно, ради этого кого-то и было все это — риск засветиться, траты, поиски? Или просто сообщник по увлечению темными делами, у которого на сохранении находятся все те списки, каковых, судя по уже услышанному, было немало, но коих не обнаружили при обыске комнаты покойного...
— Пока это все, — вздохнул Курт, поднимаясь; переписчик подался вперед, глядя почти умоляюще, боясь смотреть в глаза и заставляя себя не отводить взгляда, и все так же шепотом спросил, едва держа себя в руках:
— Скажите мне сейчас, что со мной теперь будет?
— Я не знаю, — не задумавшись, ответил он и, увидев, как побледнело и без того почти бесцветное лицо парня, пояснил: — Если все то, что ты мне рассказал, правда, если ты ничего не скрыл от меня... 'если', Отто... Если это — все, в чем ты провинился, то твоя судьба не в моих руках, в этом случае решать, как с тобою быть, будет ректор, и все, о чем тебе стоит беспокоиться, это возможное исключение или лишение должности помощника библиотекаря. Я от души надеюсь, что больше тебе бояться нечего... Нечего, Отто? — уточнил Курт, встретившись с переписчиком взглядом и глядя в его порозовевшие глаза безотрывно. — Или ты еще что-то хочешь мне сказать?
Рицлер на мгновение замер, то ли не решаясь, то ли не сумев отвести взор, и, прерывисто выдохнув, опустил голову.
— Нет... больше нечего.
— Врет, — убежденно сказал Курт уже на лестнице наверх. — Он не все сказал. Не могу понять, что, но что-то скрывает. Не назвал какую-то особо крамольную книжонку? Или утаил, что не один Шлаг развлекался подобными чтениями?
— Уверен? — уточнил Дитрих; он обернулся на ходу, продолжая прыгать через ступеньку, почти бегом:
— Неужто ты веришь ему?
— Пока не знаю. Послушай, aufer nugas[75], абориген: зайди к Керну, не то он сделает набивной фарш и из тебя, и из меня впридачу.
— Позже, Дитрих, — отмахнулся он, остановившись у выхода на первый этаж, прикрыл глаза, потирая ладонью лоб. — Сейчас мне необходимо сделать еще кое-что... Не возражай! Primo. Надо обыскать его комнату, пока никто не задумал побывать там раньше нас...
— Я, по-твоему, первый год на службе? — хмуро осведомился Ланц. — У двери охрана; поставили, как только Густав поведал о твоих геройствах.
— Отлично. Значит, мне нужен этот список; secundo — мне нужны сведения из библиотечной учетной книги. Что, кроме того, что было переписано, он брал для прочтения, по именованиям.
— Вот и скажешь об этом Керну, — просительно подсказал Ланц, взяв его за локоть. — Абориген, давай на доклад, наш старый живодер и без того рвет и мечет. В конце концов, сколько может обер-инквизитор Кельна дожидаться какого-то сопляка!
— Плевал я на всех обер-инквизиторов Германии, вместе взятых, — зло откликнулся он, разворачиваясь к Бруно. — Стало быть, вот что: все в университете знают, кто ты такой, посему никаких сложностей возникнуть не должно...
— Переписать из учетника, что он брал, — предположил тот; Курт кивнул.
— Все до слова. Бегом.
Подопечный невесело усмехнулся, покривив губы в улыбке.
— Доверяешь?
— Бруно, не время сейчас. Бегом, я сказал.
— Керн будет в ярости, — вздохнул Ланц, провожая бывшего студента тоскливым взглядом, и Курт высвободил локоть из пальцев сослуживца, постаравшись сбавить тон.
— Придумай что-нибудь; в течение часа я к нему явлюсь, но тогда у меня, по крайней мере, будет, что ему сказать... Я возьму курьерского.
— А стремя тебе не подержать? — уже возмущенно вскинулся сослуживец, и он, почти бегом устремившись к двери, не оборачиваясь, крикнул на ходу:
— Выпишите мне praemium[76] — куплю своего.
С конем Курт провозился долго — застоявшийся курьерский, невостребованный в последний месяц, долго не подпускал его к себе, не позволяя оседлать и норовя встать на дыбы, зато по улицам он ринулся, как ветер. Еще некоторое усилие пришлось приложить, чтобы не дать ему рвануть по привычному маршруту — к воротам города, а когда жеребец, разогнавшийся уже через минуту, с возмущением понял, что общежитие университета — конец пути, еще немало сил пришлось потратить на то, чтобы угомонить его, рвущегося в галоп, и вынудить остановиться.
На перечень, и впрямь оказавшийся там, где и сказал переписчик, Курт взглянул мельком, удивленно вскинув брови, и, спрятав лист со списком востребованных покойным Шлагом книг, снова погнал жеребца вскачь, к дому, где некогда снимал комнату бывший секретарь.
— Вы?.. — с растерянным удивлением уточнил хозяин, попятившись от распахнутой двери. — Что-то стряслось?
— Комната Шлага занята? — спросил Курт, не поздоровавшись, и тот невесело улыбнулся:
— Нет еще. Никто не хочет въезжать на место покойника, которым занялась Инквизиция — страшатся призраков.
— Хорошо, — бросил он, через две ступеньки взбегая по лестнице, успев услышать, как хозяин дома хмуро буркнул:
— Хорошего-то мало...
В комнате Курт пробыл с полчаса, выйдя в такой задумчивости, что не сразу заметил хозяина дома, столкнувшись с ним на лестнице. Курьерский то ли смирился со своей судьбой, то ли просто ошалел от столпившихся у дома любопытствующих студентов, однако в этот раз сесть на себя позволил сразу и с места взял мягко. Завернув к общежитию и приняв у Бруно перечень бравшихся Шлагом книг, он вернулся в Друденхаус, предчувствуя тяжкий разговор с Керном.
Глава 10
Предчувствия всегда были его сильной стороной — в этом Курт убедился, лишь войдя к начальству. Начальство изволили пребывать в дурном расположении духа, посему первые несколько минут он просто стоял напротив стола, заложив руки за спину, глядя в пол и слушая льющуюся из уст господина обер-инквизитора приветственную речь.
— И когда я говорю 'немедленно', это означает раньше Страшного Суда! — завершил тот, и Курт не выдержал:
— Дело забрать хотите? Забирайте, только прекратите меня распекать за то, что я пытаюсь работать! Забирайте!
— Не могу! — в тон ему крикнул Керн и, встретившись с его ошеломленным взглядом, пояснил уже спокойно: — Точнее — могу. И хочу! Но не буду.
— Почему? — тихо и растерянно переспросил Курт; тот вздохнул.
— Потому что, гордость академии, в твоих сопроводительных бумагах стоит рекомендация от ректора — дать тебе свободу действий, если ты выйдешь на какое-либо дело сам. Я, вообще, не должен бы тебе этого говорить, чувствую — после этого ты вовсе обнаглеешь... Только не обольщайся: право запретить тебе и дальше самовольничать у меня есть, и передать расследование другому я могу в любой момент. Но пока (пока, Гессе!) я намерен выполнить совет твоего наставника и посмотреть, что будет, если позволить тебе действовать в соответствии с твоими выводами. А теперь я желаю знать, почему я жду тебя полдня.
— Вот, — он подошел к столу, шлепнув перед Керном два листа со списками. — Смотрите. Это — то, что Шлаг читал, это — то, что переписывал. Вы только посмотрите — 'Methodus inveniendi specialis'[77], 'Perspicientia veri'[78], 'Anguis septem gyros'[79]... 'Causa causarum'[80]! Здесь все — или просто труды редкие, или вовсе libri prohibiti[81]! Кстати сказать, надо бы обратить внимание на университетскую библиотеку — похоже, прежнего книгохранителя спалили не зря... Но это после... Вы посмотрите на списки! Посмотрите, сколько переписано! Я побывал в комнате покойного, осмотрел все еще раз, обстучал все стены, потормошил каждую дощечку в полу — тайников нет! Значит — где это все?
— И где? — мрачно спросил обер-инквизитор; Курт выпрямился, отступив от стола, и развел руками.
— Не знаю. Пока я не знаю; но надо найти. Понимаете, ведь все-таки кто-то еще есть, кто-то, о ком мы не знаем — скорее всего, убийца; на нем все сходится. Переписчик сказал, что самую первую книгу Шлаг просил у него неуверенно, словно бы с сомнениями, словно не знал о ее существовании точно, а всего лишь услышал о ней от кого-то...
— Или где-то о ней прочел, — возразил Керн, — о таком ты не думал?
— Может, и прочел... — согласился он, стараясь не выдать своей внезапной растерянности; в самом деле, такая мысль ему в голову не приходила. — Но, для начала — где? Почему вообще студента-медика заинтересовала 'Аd ritus sacros spectans'[82] Штейгера? Это редкая книга, сейчас ее не изучают даже на богословском факультете; где он мог о ней прочесть? А главное — что такого он мог о ней узнать, что ему вдруг захотелось изучить ее? И еще: Бергман издавался после Штейгера, стало быть, вопрос — а о нем он откуда узнал?
— По свидетельству переписчика, покойный не раз попросту рылся в книгах, — снова оспорил его Керн. — Мог наткнуться случайно.
— Мог. Но зачем ему вообще все это? Почему?
— Да просто так, — допустил обер-инквизитор. — Вот взъело его с утра — и все; тебе ли не знать, сколькие из добропорядочных граждан в один прекрасный день свершают то, о чем после заявляют 'бес попутал'. Может, и попутал, а?
— А где списки текстов? — упрямо возразил Курт, несколько растеряв, однако, значительную часть своей убежденности. — Куда Шлаг дел неимоверное количество рукописных листов — да у него шкаф ломиться был бы должен, а мы нашли всего пару словарей!
— Спрятал.
— Где? — требовательно уточнил он, и Керн кивнул через плечо в окно:
— В подвале брошенного дома. На чердаке университета. Закопал за городом. Выбросил, в конце концов. Сжег.
— Зачем?
— А зачем переписывал?.. — Керн вздохнул, глядя на разом осунувшегося подчиненного, опустил взгляд в два перечня на своем столе и аккуратно сложил их один на другой. — Я не порицаю тебя за рвение, Гессе; но, будь добр, остынь. Твой успех уже в том, что ты убедил меня: дело — есть; sume superbiam quaesitam meritis [83]. Но пока res probata[84] это: труп без следов насильственной смерти или болезни, тайное увлечение покойного всяческой потусторонщиной, очевидец и соучастник этого увлечения. Это — все, что я могу почитать обоснованным. Остальное пока ничем не доказано и ни из чего не выводится.
— Но ведь нельзя же на этом прекратить расследование... — уже не столь решительно возразил Курт. — Что же получается — переписчик крайний за неимением лучшего? Caper emissarius [85]? Приговорить как соучастника и закрыть дело?
— А ты что же, Гессе — предлагаешь отпустить парня?
— Нет, конечно, — уже уныло отозвался он. — Он не все рассказал, в этом я убежден. Может, Шлаг открыл ему, почему увлекся мистикой, а может, он сам о чем догадывается, или что-то еще — но он врет, говоря, что не понимает, в чем дело...
— И? — Керн, упершись локтями в столешницу, чуть подался вперед, глядя на него сквозь прищур, — договаривай, я же вижу... — он усмехнулся, — что и ты сказал не все. Что у тебя на уме? Хочешь разрешения на жесткий допрос? Так?
Курт поморщился, снова потупив взгляд, ковыряя носком сапога камень пола, и, наконец, поднял глаза к начальству.
— Наверное, — нехотя кивнул он. — Если иначе говорить не будет.
— Ну, а если так, Гессе, — предположил Керн. — Ты припрешь его к стенке, и он тебе расскажет, положим, что Шлаг подался в эту чертовщину, прости Господи, чтобы 'найти истину, каковой не осталось в проповедях священства и деяниях монархов', как это бывает в девяноста случаях из ста, или, вариант — 'которую скрывают от народа'; я сам такое слышу полвека свей службы. И что дальше?
— А тот, кто совратил его на это? Его ведь надо найти, он...
— ... убийца? Почему?
Курт ответил не сразу; от его пыла, с которым он почти ворвался к начальствующему, мало что осталось, задор миновал, уступив место сомнениям, к коим он и без того бывал излишне склонен и в более ясных ситуациях.
— Но обстоятельства смерти Шлага... — начал он и осекся, увидев, как Керн снова разразился тяжким вздохом.
— Если он упражнялся в мистических занятиях, — напомнил обер-инквизитор почти сочувствующе, — смерть он мог принять от чего угодно.
— Что — суккуб усосал? — бросил Курт с внезапной злостью, тут же прикусив язык, однако начальство, похоже, свой гнев излило на первых минутах беседы и теперь было расположено к снисходительности.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |