Скандал, о котором уже было сказано ранее, произошел где-то за десять дней до выхода каравана, после того, как Ит в очередной раз переработал и получил в результате приступ, не такой сильный, конечно, как в тот раз, но тоже весьма существенный. Справились сами, без "скорой", однако поволноваться все-таки пришлось. Примерно час Скрипач просидел рядом с Итом, массируя ему грудную клетку и спину, стараясь снять спазм — этот способ оказался более эффективным, чем все остальные. Роберта в это время то держала ватку с нашатырем, когда это требовалось, то делала какие-то уколы, то приносила, если Скрипач просил, воды... В общем, за час справились. А еще через полчаса...
— Знаете, что? — Ольшанская, сидя за столом, смотрела на Ита с такой злостью, что он, едва пришедший в себя, даже немного испугался. — Нет, вы знаете, что?!
— Не знаем, — честно ответил Скрипач. — Так — что?
— То, что вы, видимо, решили, что у меня нет глаз, — отчеканила она. — Или что я — идиотка. Я отлично вижу, что происходит. Когда вы, — кивок в сторону Ита, — нормально отдыхали, приступы, гораздо более легкие, случались максимум раз в две недели. И проходили за десять минут. Сейчас вы спите по три часа в сутки, и за эту неделю вы второй раз уже...
— Роберта, альтернатив нет, — тихо сказал Скрипач. Ит кивнул. — Если мы этого не сделаем, то никто не сделает.
— Сделает! На этом этапе — все уже сделают без вас, и вы оба про это отлично знаете! Вы думаете, я это все говорю из бабской жалости? И не надейтесь! Просто если все пойдет и дальше в таком же темпе, вы провалите операцию, которую сами же и придумали.
Ит беспомощно посмотрел на Скрипача. Тот ответил грустным и недоуменным взглядом.
— Я не слепая. — Ольшанская, не замечая их немого диалога, не разбирая дороги, неслась дальше. — Ит, вы в курсе, что по вам отлично видно, будет приступ или нет? Даже мне видно, а у меня всего-то фельдшерское образование, да и то было двадцать лет назад, причем неоконченное! Если вы днем ходите зеленый, если не обедаете и не ужинаете, если начинаете есть анальгин горстями — значит, на вечер можно планов не строить. Развлечение вы нам обеспечите. — Тычок пальцем в сторону стола, на блюдце с использованными ампулами. — И чем дальше вы ведете такой вот образ жизни, — кивок в угол, где в беспорядке свалены детали, запчасти, чертежи, — тем хуже вам становится.
— Берта, караван будет идти до США три недели, — робко возразил Ит. — У меня будет полно времени, чтобы вернуться в норму. Обещаю, что большую часть дороги буду спать.
— Врач уже сказал, что у вас налицо отрицательная динамика. Вы плохо выглядите, стали гораздо быстрее уставать, у вас участились приступы, — парировала Ольшанская. — И совсем не факт, что за время пути вы сумеете отдохнуть. А если вы устроите такое же в Штатах, когда будете... работать? Вы про это думали?
— И что вы предлагаете? — поинтересовался Скрипач.
— Я предлагаю с завтрашнего дня устроить отпуск, — решительно заявила Ольшанская. — И чтобы у меня не было сомнений в том, что вы отдыхаете, я буду контролировать это все самостоятельно. Олеся и Миша работают, если что, они найдут меня и уточнят то, что будет нужно.
— Берта, мы вообще-то взрослые люди, причем уже очень давно, и никакой необходимости водить нас за руку нет. — Ит нахмурился.
— Да что вы говорите, — сардонически усмехнулась она. — А по-моему, есть. И еще какая. Можно быть трижды взрослым человеком, но при этом оставаться записным идиотом.
— Зачем вы так? — Скрипач нахмурился.
— Затем, что это все надо каким-то образом приводить в порядок.
— Ит, я тебе предлагал уже... Давай я пойду один, а? — Скрипач умоляюще посмотрел на Ита. — Роберта права, ты действительно не в том состоянии, чтобы...
— Нет. — Ит отрицательно покачал головой. — Не отпущу. Ты отлично знаешь, почему. И не проси.
— Знаю, — горько ответил Скрипач. — И что спорить с тобой бесполезно, тоже знаю. И что один я не пойду не только потому, что ты не дашь. И...
— В общем, Федора Васильевича я уже предупредила. — Ольшанская встала, одернула блузку и строго посмотрела на Ита со Скрипачом. — С завтрашнего дня начинается ничегонеделание.
* * *
Следующим утром Ит, конечно же, по привычке проснулся в шесть. Осторожно высвободился из-под руки беспробудно дрыхнувшего Скрипача (тот, как и всегда, спал, уткнувшись лицом Иту в плечо и одну руку положив ему на грудь — чтобы невзначай не пропустить приступ), и прошел на кухню. Выпил тепловатой, пахнущей хлоркой воды из-под крана (еще один предмет для ругани со стороны Ольшанской — она воду отстаивала, да еще клала в банку серебряную ложечку, утверждая, что из-за этого вода становится лучше), притащил из комнаты три папки с теоретическими материалами по гексу, привычно разложил на подоконнике...
...и тут в кухню вошла Роберта. Молча взяла с мойки полотенце, замахнулась — Ит рефлекторно пригнулся, и полотенце просвистело у него над головой.
— Спать, — тихим голосом, не предвещающим ничего хорошего, проговорила она. — Немедленно.
— Но я не хочу, — возразил Ит шепотом.
— Вас никто не спрашивает. Впрочем, если не хотите, то вот. — Она вытащила из кармана блистер с таблетками. — Это снотворное. Выпьете — захотите.
— А этого я тем более не хочу. — Ит все-таки встал, с тоской посмотрел на папки. — Я бы лучше поработал...
Ольшанская взяла его за ухо и потащила обратно в комнату. Скрипач встретил их сонным взглядом.
— Поймали? — хриплым со сна голосом поинтересовался он.
— Как видите, — хмыкнула Ольшанская.
— Ложись, давай. — Скрипач подвинулся, освобождая место.
— Я не хочу. — Ит сел на край кровати.
— Захочешь, — пообещал Скрипач. — Берта, спасибо. Дальше я сам.
— Не за что, — усмехнулась Ольшанская. — Я за вами где-то в двенадцать зайду, — предупредила она. — К этому времени извольте привести себя в порядок.
Она вышла.
Скрипач, не говоря ни слова, положил Иту ладонь между лопаток.
— Рыжий, не надо... выключать... — Ит не договорил — повело. Комната поплыла, и спать вдруг захотелось настолько сильно, что он, не подхвати его Скрипач, просто-напросто рухнул бы, и совсем не факт, что в сторону кровати.
— "Не надо, не надо", — проворчал Скрипач беззлобно. — А что делать, если с тобой нормально договориться невозможно?
Он уложил Ита поудобнее, укрыл простыней, лег рядом — и через минуту тоже заснул, привычно уткнувшись лбом тому в плечо.
Он больше всего на свете любил так спать. Еще с тех давних пор, как впервые позволил себе, с трудом превозмогая страх быть изгнанным и непонятым, подойти настолько близко. Еще на секторальной станции, когда они оба не знали, кто они, и вообще, что происходит — и в мире, и с ними самими. Еще тогда, когда Ит, несмотря на то, что это было в тот момент форменным бредом, повинуясь чему-то, что не имело объяснений, объявил всем, что под свою ответственность оставляет сумасшедшего, случайно подобранного на свалке в окрестностях города Маквола, сумасшедшего, который двух слов связать не может. Оставляет при себе. Без причин. Просто оставляет, и все.
Когда впервые в этой жизни он ощутил, что можно спрятаться за чужой спиной, бесконечно доверяя тому, чья это спина. Когда не разумом (разума тогда и не было), душой почувствовал, что вот это существо — оно родное. Настолько родное, что невозможно представить, что так бывает.
Потом появились и другие родные... но все равно самым большим счастьем было лежать, уткнувшись лбом Иту в плечо и сквозь сон слушать две самые чудесные вещи на свете. Ровные удары сердца и спокойное сонное дыхание. Мы — живые, думал тогда Скрипач. Думал, и удивлялся этой мысли, настолько она была простой и очевидной. Мы живые, и как же мне от этого хорошо. Даже не любовь, что-то большее, наверное. Мы существуем в огромной бесконечности, идущей из ниоткуда в никуда, но в этот момент — мы живые, и можно лежать и слушать, слушать, слушать...
Давным-давно... в этой жизни, но все равно давно, после первой настоящей схватки, из которой они все-таки вышли победителями... Ита тогда серьезно порвал палач, нэгаши. Очень серьезно. Настолько, что, по словам искина, еще чуть-чуть, и спасти его стало бы невозможно. Тогда Скрипач впервые ощутил свой самый большой страх: эти минуты, это ощущение жизни в высшей ее точке могут пропасть. Жизнь может кончиться. И никогда больше он не услышит сквозь сон то, что делает живым его самого — размеренные, ровные удары сердца и дыхание.
...он тогда сидел с Итом, не отходя, семь дней кряду, хотя никакой необходимости в этом, конечно, не было... сидел, шутил, развлекал и одновременно — ждал ночи, чтобы можно было послушать, как тот спит.
...а Ри тогда спросил... да, долгий это был конфликт, долгий, глупый, несуразный... спросил, почему он, Скрипач, там сидит и почему старается спать рядом, не отходя... Скрипач помнил свой дикий душевный ступор и полную невозможность объяснить, что чувствовал. Почему? Потому что это Ит. Потому что я хочу, чтобы он жил. Потому что я не могу иначе. Потому что...
Тогда они друг друга так и не поняли. Да и вообще, Ри что-то начал понимать только после долгого и обстоятельного разговора с Атоном, Эрсай, который их в тот момент курировал. А до этого Ри не осознавал, что это за странное счастье — слушать, как кто-то дышит, и ничего не желать взамен. Как же они тогда устали от его попыток запихнуть в стереотипы то, что туда не помещалось. Бывший Безумный Бард проявил себя на редкость косно. Вот так — положено, вот так — не положено, а люди, которые спят в одной кровати, просто-таки обязаны... а если они одного пола, то они все равно обязаны, но это будет извращение...
Только посмотрев с десяток считок Фэба, записей искина и чего-то там еще, он, наконец, начал потихоньку верить в совершенно невозможную вещь — можно спать рядом и ничего не делать. Только слушать... слушать, как спит другое существо.
И потому ощущать себя живым.
* * *
Ольшанская свою угрозу выполнила в полном объеме.
Отдыхать насильно — по выражению Скрипача — у них первые два дня получалось с большим трудом. В первый день Роберта потащила их на пляж, и они втроем, как идиоты, просидели под зонтиком полтора часа, после которых Ит заявил, что в гробу он видел подобный отдых.
На второй день отправились в парк — тут уже у Скрипача началась тихая истерика от смеха. Он начал подкалывать Ольшанскую на предмет того, "обо что мы тут сегодня будем отдыхать?" Выбор оказался невелик — несколько аттракционов (Ит старался смеяться беззвучно, но даже от беззвучного смеха у него вскорости заболел живот), лодочки на тихом, поросшем ряской пруду, и шашлыки, за которыми нужно было отстоять часовую очередь, и которые никто из них, находясь в своем уме, есть бы не стал.
Третий день получился лучше двух первых на порядок. Сначала решили прокатиться на экскурсионном речном трамвае, к вящему удивлению Ита вполне приличном — ни тебе запаха солярки, ни матюков от матросни, и даже мороженое в стаканчиках продавалось в кафе на палубе. Добрались до Ленинских гор и пошли бездумно шататься по огромному запущенному парку. На пристани купили у бабки пирожков с картошкой, несколько бутылок лимонада и позднее, уже ближе к вечеру, устроили на набережной небольшой пикник. Да и вообще, получилось довольно весело — Скрипач начал травить всякие агентские байки, которых у них за двести лет работы скопилось порядочно, и которые Роберте очень понравились — видимо, правдивостью и стилем изложения. Ит, правда, вскорости задремал под кустом, в тени, а Ольшанская, наконец, позволила себе немного расслабиться и отойти от обычного официоза. Пока Ит спал, она успела рассказать Скрипачу, почему вообще оказалась в институте и почему до сих пор одна — и, видимо, останется одной уже навсегда. Говорила доверительно, как подруге, но Скрипач по какой-то причине не обратил на это внимания...
Вечером вернулись домой, забежали перекусить в аспирантскую столовую и вскорости разошлись по своим квартирам. Время было не очень позднее, спать еще не хотелось. Где-то с час читали, трепались ни о чем, а потом Скрипач сказал, что неплохо бы поставить чаю. Заварка в шкафчике нашлась, а вот сахар, как выяснилось, кончился.
* * *
Роберта, в отличие от Ита и Скрипача, дверь, конечно, запирала, особенно после случая с дохлой белой мышью. Ит постучал, и через пару минут Ольшанская открыла. Открыла — и тут же повернулась спиной. И пошла в комнату, а не в кухню, хотя он с порога сказал про сахар.
Ит прошел за ней следом, и с огромным удивлением вдруг увидел, что она стоит у окна, все еще пряча лицо, но плечи у нее предательски вздрагивают.
— Берта, что случилось? — спросил он недоуменно.
— Ни... ничего, — сквозь слезы проговорила она. — Вы думаете, я сильная, да? Думаете, мне поэтому просто?.. А это не так, Ит. Я не сильная. И мне не просто... может, таким, как вы, просто... но я-то одна... всю жизнь я одна...
Ит подошел к ней и участливо заглянул в глаза.
— Как кто? — не понял он. — Вы считаете, что нам просто?..
— Не знаю... ничего я не считаю на самом деле... Вот сейчас появились вы, все хорошо... идет тема... а вдруг... вдруг это все пропадет и кончится? Куда мне деваться... куда я пойду... что будет...
— Берта, что бы с нами ни случилось, я больше чем уверен, что у вас все будет хорошо, — постарался успокоить ее Ит. — Вы... вы поразительно умная, на мой взгляд вы — самый настоящий гений, и в данный момент не вы зависите от двух агентов, а мы, агенты, зависим от вас... Не плачьте. И ничего не бойтесь, очень прошу. Вам нечего бояться...
Он осторожно протянул руку и вытер ей слезы.
* * *
— И где ты был полтора часа? — ехидно поинтересовался Скрипач.
— Ты сам догадаешься или мне соврать что-нибудь поприличнее? — вздохнул Ит. — Я был за стенкой. Продолжать?
— Подлец ты все-таки. Я ей целый день глаза строил, анекдоты рассказывал и внимание проявлял, а ты...
— Мог бы тогда сам сходить за сахаром, — справедливо заметил Ит. — Она, кстати, думала, что мы с тобой... гм... нетрадиционной ориентации, как Данила с Ванечкой. Оказывается, в этом убеждены практически все в этой самой высотке.
— Почему я не удивлен? — вопросил в пространство Скрипач. — А что ты хочешь? Мы живем в одной квартире, спим вместе. У нас тут бывает куча народу, и помойку на второй кровати все отлично видели. И не раз. Но ты продолжай, продолжай.
— Да продолжать, собственно, особенно нечего. Меня чуть не силком дотащили до дивана, потому что в комнате не было ни одного свободного стула, чтобы посидеть...
— Замечательный предлог. Или у Берты вынесло мозг, или она впала в маразм на те минуты, когда тащила тебя туда, куда дотащила.
— Наверное, не знаю. А потом она долго рассказывала, что человек, которого она любила, семь лет назад женился на какой-то шлюхе и увез ее жить в Крым. И родил с этой шлюхой двух сыновей. И что она, бедная, все равно будет этого человека ждать, пусть даже до старости.
