Главная роль

Максим проделал в уме вычисления — к римскому счету времени уже привык. Второй час — это около шести утра. Рано же начинается "рабочий день" Нервы! Актер вздохнул. Выходит, сам он должен подняться около пяти, еще до зари.

Как секретарь императора, Максим получил в свое распоряжение отдельные комнаты и нескольких слуг. Оставшись в одиночестве, устало привалился к стене. Итак, ему предстояло сыграть секретаря. А он едва умел читать и писать по латыни!

Максим немедленно послал за Гефестом.

* * *

Гефест разбудил Максима затемно. Придирчиво оглядел, украдкой вздохнул. Не так давно сам первым входил по утрам в императорские покои. Исполнял хлопотные, но почетные обязанности. Вел переписку с начальниками легионов и наместниками провинций, получал новости с Дуная и Евфрата, принимал просителей, выслушивал жалобы... и даже обучал латыни подозрительных чужеземцев. И вот чем закончилось! Цезарь Домициан убит, секретарь остался не у дел, а почетное место при новом императоре занял подозрительный чужеземец. О времена, о нравы!

— Поможешь? — тревожно спросил Максим. — Без тебя не справлюсь.

Вольноотпущенник вздернул подбородок. Конечно, не справится! Где ему... Варвару, который и благородную латынь не освоил в совершенстве!

Гефест, привыкший к придворной жизни, принялся наставлять актера, как тому следует себя вести, что делать и что говорить.

— Ты секретарь. Лицо значительное. В подчинении будут десятки слуг. Одному предстоит встречать гостей императора и докладывать о них, другому — провожать к Цезарю, третьему — записывать просьбы, четвертому... Тут главное — правильно распределить обязанности.

Максим подумал, что это не составит труда, ибо все обязанности отныне придется исполнять ему самому.

Гефест продолжал урок:

— Затверди, кто из придворных дружнее всего с Цезарем, имеет перед ним какие-либо заслуги. Таких гостей провожай к императору беспрепятственно. Это могут быть как сенаторы и всадники, так и вольноотпущенники. Ни чины, ни возраст не учитывай — только степень расположения Цезаря.

"Боюсь, придется учитывать, сильно ли занят Цезарь".

— Друзья императора первыми явятся его приветствовать. Справиться о самочувствии, поговорить о здоровье... Следом пожалуют гости, не удостоенные особым доверием. Не ошибись. Сперва допусти консулов, за ними — проконсулов, за ними — преторов, за ними — пропреторов. О простолюдинах, конечно, и речи быть не может. Да, — спохватился Гефест, — не упусти главного. Прикажи тщательно обыскать гостей — не прячет ли кто оружия.

Максим заподозрил, что сведения Гефеста безнадежно устарели. Если Нерва распорядился даже убрать от дверей охрану, то обыскивать посетителей тем более не позволит.

— Соблюдай безграничную вежливость. Секретаря ценят за язык. Будь красноречив. Не пренебрегай красивыми оборотами. Например, скажи так, — Гефест приостановился: — Позволь, Цезарь, узнать у благороднейшего патриция, что привело его во дворец?

Максим тихонько фыркнул. Из всей этой речи Нерва едва ли вытерпит более двух слов: "Твое дело?" Да и те придется выпаливать.

А Гефест все более входил в образ.

— Помню, мне удалось блеснуть словами: "Великолепнейший из Цезарей, удостоишь ли ты своей милостью сенатора Магнеция, снизойдешь ли к его просьбе? Или несчастного ждет отказ?"

"Да или нет?" — безжалостно укоротил Максим.

— Не угодно ли будет Цезарю произвести новые назначения, — Гефест в упоении прикрыл глаза и поднялся на носки.

"Кого — куда?" — перевел Максим.

— Мне пора.

Устремился к императорским покоям. Гефест продолжал выкрикивать поучения вслед.

...Нерва уже проснулся и подкреплялся кусочками хлеба, смоченными в вине. Едва завидев Максима, вытер салфеткой губы. Скомандовал:

— Начнем.

Максим пулей вылетел во двор. Приготовился к худшему из бедствий: появлению римских сенаторов в полном составе. "Человек двести — двести пятьдесят!" Актеру предстояло решить: впустить всех разом или по очереди. Разом — не поместятся в крохотной опочивальне. По очереди — прием растянется до бесконечности.

Он перевел дыхание, обнаружив, что во дворе дожидаются человек сорок. Одни стремительно мерили шагами дорожки. Другие собрались в кружок, что-то горячо обсуждая. Третьи уединились в колоннаде, зубря приготовленные речи, чтобы отбарабанить их без запинки.

При появлении Максима все обернулись.

— Цезарь ждет, — гаркнул новый секретарь во весь голос.

Низенький плотный человечек опередил других претендентов.

— Сенатор Лентул. Хочу пожелать всемогущему Цезарю, солнцу и отраде Рима...

"Не примет", — заключил Максим.

Помчался назад в опочивальню.

— Сенатор Лентул желает здоровья...

— Благодарю, ему того же, зови следующего.

Максим, прорысив обратно во двор, возгласил:

— Цезарь желает благополучия сенатору Лентулу и остальным. Долее не задерживает.

Добрый десяток гостей отсеялся.

К Максиму подскочили двое близнецов.

— Братья Метеллы. Пришли благодарить за должности.

Максим полетел докладывать о Метеллах. Ответ Цезаря был краток.

— Пусть занимаются делом.

И снова Максим объявил ответ во всеуслышание, заставив разбежаться еще человек пять. "Кажется, уроки Гефеста мне не пригодятся".

Теперь перед ним оказался худой мужчина с очень ясными, улыбчивыми глазами.

— Сенатор Эмилий Тавр. Предлагаю установить надзор за общественными тратами.

Сенатора Тавра Нерва призвал, как призвал смотрителя городских водопроводов и смотрителя дорог. Потом Максим проводил к Цезарю архитектора, принесшего чертеж нового Форума. Одет архитектор был в рубище. "Гефест лишился бы сознания, узрев во дворце такого оборванца".

Дородный бородач, носивший всаднический перстень, явился хлопотать о выгодном назначении для себя и сына.

— Некогда, — поморщился Нерва. — Вечером.

Максим занес в таблички имя всадника и его просьбу — двумя ключевыми латинскими словами и пояснением по-русски.

В очередной раз вылетев во двор, Максим узрел Касперия Элиана.

Начальник императорской гвардии широким шагом пересекал двор, холодно отвечая на приветствия сенаторов. Касперий Элиан был предан Домициану, потому вызывал страх и ненависть сенаторов. Но пока он оставался начальником девяти тысяч солдат, приветствия продолжали звучать. Элиан криво усмехался, зная цену подобным любезностям и не считая нужным на них отвечать.

Максим не сомневался: многие из сенаторов полагают, что Нерва сместит Элиана, ждут этого с нетерпением.

Максим шагнул навстречу префекту. Тот замер, сраженный изумлением.

— Прорицатель?! Вижу, преуспел. Какая судьба! То темница, то дворец. Служишь новому Цезарю?

— И тебе советую, — понизив голос, ответил Максим.

Начальник гвардии пристально посмотрел ему в глаза, но ничего не ответил. Максим поспешил к Нерве. Гефест рассказывал, что преторианского префекта Домициан принимал немедленно, в любое время, когда бы тот ни появился. Актер полагал, Нерве следует поступить также. Незачем ссориться с Элианом.

Доложил. Показалось — узкое, худое лицо императора вытянулось еще больше.

— Пусть ждет.

Максим, убежденный, что начальника преторианцев не стоит раздражать, возразил:

— За спиной Элиана девять тысяч солдат.

— Знаю, опасен. Потому и поступаю с ним строже, чем с остальными. Иначе Элиан вообразит, что его боятся. Выйдет из повиновения.

Максим всерьез заволновался. Готов был поклясться: Нерва совершает ошибку. На такого человека, как Элиан, нельзя надевать тесный ошейник.

Вернувшись к префекту, актер сказал:

— Цезарь просил тебя подождать.

— Просил?! — на губах Элиана появилась прежняя надменная усмешка. — Император не просит. Даже такой, как Нерва. Приказывает! Хорошо. Я подожду.

В голосе его почувствовалась угроза. Элиан отступил в сторону, и Максим повернулся к очередному гостю. Им оказался Марцелл. Максим провел сенатора к Нерве сразу. Знал, Марцелл с пустяками не явится. По дороге успел сказать:

— Нерва обозлит Элиана. Это ошибка.

Сенатор понял мгновенно. Помрачнел. Вероятно, изучил нрав Элиана куда лучше Максима — как и нрав Нервы.

— Скажу императору.

И уже себе под нос пробормотал:

— Боюсь, бесполезно.

Опасения сенатора подтвердились. Нерва охотно выслушал его просьбу: возвратить осужденных, сосланных Домицианом. Велел Максиму составить список. Но едва речь зашла о начальнике гвардии, на лицо Нервы легла тень.

— Ценю подданных по заслугам. Заискивать ни перед кем не собираюсь.

Максим быстро переглянулся с сенатором, догадываясь, что и того пронзило острое чувство тревоги.

...Император принял начальника гвардии не раньше, чем покончил с остальными делами. Касперий Элиан был краток. Перечислил заслуги некоторых солдат и командиров, предлагая повысить их в чине. Нерва ответил, что решит это позже. "Боится, Элиан возвысит людей, преданных ему лично", — разгадал Максим. Он записал имена и предполагаемые должности, после чего вышел проводить начальника гвардии.

В пустынном коридоре Элиан остановился, настороженно оглянулся по сторонам и крепко сдавил запястье Максима.

— Прорицатель, ответь. Это бедствие надолго?

Не оставалось сомнений, что "бедствием" он именует божественного Цезаря.

— Нет, — лаконично отозвался Максим.

— Кто придет после него?

— Солдат.

— Имя?! — потребовал Элиан.

Максим не ответил. Не хватало, чтобы поползли слухи о мнимом претенденте, чтобы власть Нервы, и без того слабая, зашаталась.

Элиан смотрел недоверчиво. Вероятно, думал: прорицатель манит ложной надеждой, заставляет повиноваться немощному Цезарю.

Коротко взмахнув рукой, начальник гвардии удалился. Максим почувствовал, что Элиан не примирится с властью Нервы.

Вечером, составляя вместе с Гефестом список осужденных Домицианом, Максим перебрал в памяти прошедший день. Заключил, что научился многому. Выяснил, кого допускать к Цезарю в первую очередь и кого не допускать совсем. Понял, как надлежит разговаривать с гостями и с самим повелителем.

Все это было неплохо. Но что-то мучило, не давало покоя. На душе скребли кошки. Максим призадумался. И невольно произнес вслух:

— Касперий Элиан.

* * *

Всю ночь они с Гефестом провели, разбираясь, кто и за что был осужден при Домициане. На одни таблички заносили уголовных преступников, на другие — тех, кто просто попал в немилость.

— Марк Прокул. Похитил из храма Дианы...

Перст Максима указующе нацелился, Гефест взял таблички с левого столика и безукоризненным почерком занес туда прегрешения Прокула.

— Гай Мигдоний. Оскорбление величества.

Палец актера описал выразительную дугу. В ход пошли таблички с правого столика.

— Валерий Лициниан — кощунство и святотатство...

Максим потер веки. Перед глазами давно роились черные точки. Имя Лициниана казалось знакомым. Кто это? Лициниан... На свежую голову он бы сразу сообразил. А теперь просто отупел от усталости. Лициниан...

Внезапно к щекам Максима прихлынула кровь.

— Валерий Лициниан! Он оговорил весталку Корнелию!

Актер быстро схватил свиток с именами осужденных.

— Да! Здесь и написано: кощунство и святотатство.

Отшвырнул свиток. Сидел, сжав кулаки. Вспоминал слова Сервии: "Обвиняли троих. Весталке не дали оправдаться, осудили. Целер отрицал вину, его засекли насмерть. Лициниан сознался, его пощадили".

Гефест потянулся к списку, расправил бережно, вдумчиво прочел:

— Лициниан оскорбил богиню Весту.

Поднял глаза на Максима.

— Мы-то знаем, что это неправда. Куда его вписать: в уголовные или просто в опальные?

Актер взвился с места.

— Еще спрашиваешь?! По-твоему, оговорить безвинного человека, обречь на мучительную смерть — не преступление? Не сознайся Лициниан, допросили бы саму Корнелию! Она сумела бы оправдаться! И Целер остался бы в живых! Его смерть, страдания Корнелии — на совести Лициниана!

Сел, гневно покосился на свиток, безжалостно отрезал:

— Заноси к уголовным!

Гефест шевельнул бровями, но повиновался.

Приоткрылась дверь, и раб-помощник подал Гефесту очередной свиток.

Максим, не остывший после вспышки, процедил сквозь зубы:

— Сколько же их еще? Так и до утра не управимся.

— Все, — успокоил Гефест. — Этих людей схватили накануне... накануне убийства...

Голос вольноотпущенника дрогнул. Максим только глазами повел: ни малейшей жалости к Домициану не испытывал, особенно в эту минуту. Но чувства Гефеста решил пощадить. Смолчал.

— Цезарь не успел вынести им приговор, — растолковал вольноотпущенник.

— И что? Их отпустили?

— Нет. Ждут решения нового Цезаря.

— Так и сидят?! — Максим покрутил головой. — Завтра же сообщу Нерве. Перепиши на отдельную табличку. Диктую: сенатор Валерий Юкунд, сенатор Целий Сатурнин. Прорицатель...

Максим, ничего не понимая, глядел в свиток. Какой еще прорицатель? Что, у него появился конкурент?

Гефест непочтительно хихикнул. Пояснил:

— Речь о тебе.

— Так меня же выпустили!

— До сих пор не знаю, почему, — раздельно произнес вольноотпущенник. — Говорят, хлопотала сама Августа. Любопытно, чем ты ей угодил?

Гефест с откровенным подозрением буравил Максима взглядом. Тот поспешил сменить тему.

— Ладно, одним беспокойством меньше. За меня хлопотать не придется... Посмотрим, кто там у нас еще. Так... Вольноотпущенник Теренций... Тит Вибий...

— Кто? — Гефест разинул рот.

Воцарилась тишина. Максим, не доверяя себе, молча пододвинул Гефесту список. Тот прищурился, поднес папирус к самым глазам. Прочел по буквам:

— Т-и-т В-и-б-и-й.

Выронил свиток и уставился на Максима. Актер опомнился первым.

— Ерунда. Не может быть. Наверное, однофамилец.

Гефест быстро и согласно закивал головой.

— Конечно, совпадение. Не приказал бы Домициан арестовать Тита Вибия...

Максим насторожился. В тоне Гефеста сквозила откровенная зависть: "Даже я этой чести не удостоился".

— Цезарь даже имени его никогда не слышал! — Гефест пылал обидой. — Какой-то нищий с Авентина!

— Верно, — подтвердил Максим.

Гефест не мог успокоиться.

— Тит Вибий! Для Домициана он значил не больше пылинки. Цезарь был велик. И воевал с великими. С Марцеллом... С тобой...

— О, да, — с преувеличенной серьезностью согласился Максим.

— Вибий, Вибий, — твердил Гефест. — Наверное, кто-то из всадников. Просто я не могу сейчас вспомнить... Прочти, кто еще остался в списке? Нужно поторапливаться.

— Разумеется, — медленно проговорил Максим. Пробежал глазами список осужденных. — Всадник Лавий Фавст...

Отодвинул папирус.

— А все-таки, Гефест, когда ты в последний раз виделся с Вибием?

— Говорю же я тебе! — вскинулся вольноотпущенник. — Не может это быть наш Тит Вибий. Не может.

— Не может, не может, успокойся. А когда ты нашего последний раз видел?