Имперский сыщик. Аховмедская святыня

— Я не прошу вас выдавать чужой тайны. Просто кивните, если так.

Собеседник еще немного поразмыслил, но все же качнул головой. На том Витольд Львович с Большовым попрощались, причем, как заметил Мих, довольно тепло, будто старые добрые приятели сто лет не видевшиеся, но поболтавшие пять минут и оставшиеся вполне довольные друг другом.

— Эх, извозчика теперь где тут искать? — Спросил будто сам себя Витольд Львович, выйдя из арки.

— Лучше до Сигаревского рынка дойти, — предложил орчук. — Господин, про полицмейстера этого. Выходит, у Петра Андреевича денег вдоволь?

— Да, очки среди всех полицмейстеров только он носит.

— И что же теперь, получается, раскрыли мы предателя? Надо тогда Его превосходительству рассказать, да Его высокородие того... арестовать.

— Уж слишком ты скорый на расправу, Мих. А если правда что рассказали?

— Что правда?

— Правда он те деньги выиграл. Случается такое. Запомни, старайся проверять всю информацию. Кто знает, сказал Большов правду или нет. Допустим, по поводу последнего вопроса, который я задал, смысла врать ему не было. Но вот если брать Петра Андреевича, то вполне мог глаза нам отвести.

— То есть, Его высокородие не предатель?

— Кто же его знает, может статься, что и предатель. Постараемся выяснить.

— Тяжело как с вами господин, — признался Мих, — один раз вперед шагнете, два назад.

— Огульно обвинить большого ума не надо, нам же мотив надо найти, доказательства хоть какие-нибудь получить. Ты же хочешь после навета ростовщика на полицмейстера ополчиться.

— Странный вы человек, господин. У нас в Славии как? Ежели подозрение какое есть, то берешь человека да за грудки трясешь.

— Ты еще вспомни, как в Транкльвании в темные века признания из так называемых ведьм выбивали. Топят в пруду, если всплывает, значит, виновна, грех на ней есть. А тонет — невиновна. Любопытная аккриминация.

— Вы уж извините, господин, не знаю про какую такую криминацию говорить изволите, но свой смысл в том есть. Невинной душе ничего на том свете не страшно, она в райских кущах обитать после смерти будет.

— Мих, лучше помолчи, — оборвал его Витольд Львович. — Куда теперь?

Расступился проулок, выплюнув их на широкую площадь, заполненную торговыми рядами. Далее шли жилые подворья, среди коих уже затесалось несколько трактиров, харчевней и питейных. А уже со всех сторон площадь обступили доходные дома и ночлежные.

Народу было не протолкнуться. Хотя разве бывает по-другому на Сигаревке? Кто продает, кто покупает, кто ворует, кто на работу устраивается. Последних, конечно, не в пример больше. Стоят горемычные, череда своего ждут, когда окликнут, подойти попросят. Люд тут разный: от крестьян в оборванной одежонке до рабочих, что в сапогах, хоть и замызганных, и в рубахах. Изредка и из интеллигенции кто попадается. Таких всегда запросто отличить. Лицами худы, телами худосочны, глаза стыдливо опускают. Мужик простой тоже сух бывает, но в нем стать особая, жилистая, как в лошади тягловой. А эта интеллигенция, тьфу, ни в руках, ни в ногах силы нет. Но все ж не обижают их, по нужде сюда пришли, не по прихоти. Как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся.

Пошуровал по площади взглядом, увидел в дальней части, на самом выезде, извозчика. Не на экипаже, а ломового, тележного, но выбирать не приходилось. Рукой махнул титулярному советнику, но Меркулов с места не сдвинулся. Напротив, резко развернулся и схватил за руку, будто замершего подле мальчонку. Тот, к удивлению Миха, не закричал, лишь попытался вырваться, но Витольд Львович держал крепко.

— Ты разве не видишь, к кому в карман лезешь? — Спросил он, внимательно оглядывая оборванца. — Ну говори, или в околоток сейчас поедешь. Думаю, тебя там точно знают.

— Видел, — нехотя сказал мальчонка, — на то и уговор был, карман такой важной цаце обнести.

Он вытер рукавом сопливый нос и всхлипнул. Не пытаясь разжалобить, а от обиды, что попался, дурак такой. Орчук тоже к тому моменту мальчонку разглядел. Махонький какой, по годам лет девять, не больше, да и статью Господь обделил. Низенький, худой, хотя уличные сироты в таком возрасте редко жиром обрастают, это больше барчуки. То, что мальчонка без родителей, Мих не сомневался. Таких тут вдоволь, стайками знай себе бегают, хватают, что плохо лежит.

— Меж кем уговор?

— Меж нами, — непонятно махнул рукой пацан позади спины. Точно испугавшись именно этого движения, кучка пацанов, чуть постарше злоумышленника, разлетелась в стороны, подобно воробьям.

— Проиграл ты уговор. Зовут-то тебя как?

— Сенька, — всхлипнул пацан.

— Арсений значит. И давно карманы щипаешь?

— Третий месяц пошел, — перестал всхлипывать мальчонка и с интересом поднял голову. Не каждый полицейский после подобного с тобой так спокойно и чинно разговаривает, точно судьбу подробно пытается выведать.

— И выходит?

— Так дело не мудреное. Главное руку сунуть, а потом на движении растяпу поймать.

— И не попадался ни разу?

— Ни разу, — не без горделивости признался Сенька.

— А можешь вон у того господин портмоне вытащить? — Лукаво спросил Меркулов.

— Лопарь можно выманить, только вы потом меня сразу в околоток. Так?

— Вот и не угадал. Мне как раз похожий талант может пригодиться. Думал я по-другому все обставить, но с тобой даже лучше. Так покажешь, что умеешь, или нет?

Он медленно разжал руку, и мальчонка остался на месте. Головой дернул, теперь бы и всем телом двинуться, да замер. Блеснули глаза, понял Мих, интересно мальцу стало. Вытер снова сопливый нос, подошел к прилично одетому господину, разглядывающему нечто на прилавке, потерся рядом так, сяк. Сам встал, будто высматривает чего, а рука, точно змея, проскользнула к пиджаку и замерла. Долго стояли, но тут господин влево сдвинулся, а мальчонка напротив, в сторону. И в пальцах его лишь на мгновение мелькнул коричневый портмоне, но тут же исчез за грязной пазухой.

Оглянулся несколько раз пацан, подошел к Витольду Львовичу и протянул добычу.

— Ловок, — не без восхищения признался Меркулов, — такие таланты на Сигаревке пропадают.

— Не пропадают, — совсем забахвалился пацан, — Митька-Валет на следующий год к себе обещал взять. Сказал пока воровскую науку изучать, руку набивать.

— Если за год руки этой не лишишься. Слышал, что с ворами катайцы делают?

— Так мы же не варвары последние, — возразил Сенька.

— Ну ладно, давай тогда тоже познакомимся, — левой рукой забрал портмоне титулярный советник, а правую протянул, — Меркулов Витольд Львович, временно исполняющий обязанности пристава следственных дел по особым поручениям сыскного управления при Моршанском обер-полицмейстерстве.

Это господин специально так пышно представился, чтобы на пацаненка впечатление произвести, догадался Мих. Хотя мог и не стараться, у того лишь после фамилии глаза на лоб полезли, будто в лавку бакалейную за пустяком каким пошел, а там с Государем Императором встретился.

— Тот самый, что быстрее тени своей одевается?

— Не знаю, не соревновался с ней, — засмеялся титулярный советник, — погоди минуту, — он подошел к господину, в карманах которого сейчас гулял ветер, присел, словно что с земли поднимая, и выпрямился, — любезнейший, вы, наверное, обронили.

Облапошенный повернулся, пощупал себя по карманам, открыл от удивления рот и похлопал глазами.

— Благодарю, благодарю, Ваше благородие. Право не знаю, как...

— Ничего серьезного, прошу прощения, должен идти.

И правда пошел, чуть дальше от вздыхающего господина и гомонящего люда. Только пацаненку почти незаметно знак за собой следовать сделал. Миху и вовсе слова не нужно было говорить. Он к хозяину как лист банный к мягкому месту приклеился.

— Ну что, Арсений, будем дружить?

Мальчонка в ответ лишь кивнул, теперь поглядывая и на орчука. Ну вот, заметил наконец. Тоже ведь вор, так, чиграш еще. Настоящий стырщик каждый маловажный момент и изменение в окружающем замечает. Чутье, опять же, имеет, кого можно обнести, а к кому лучше не соваться.

— Будем. Только вам на что дружба такая?

— Есть у меня свой интерес, говорю же. Лучше объясни, как найти тебя, когда нужда будет?

— Так вон там, видите в три этажа дом? Там и обитаю. Скажите, что Сеньку Шалого ищете. Это прозвище такое секретное, через него вас ко мне и отведут.

— Запомнил? — Повернулся Меркулов к Миху, а потом уже мальчонке объяснил, — если что, приедет Михайло. Он у меня нечто вроде поверенного.

— Правду, значит, люди говорят, — все еще пытаясь отойти от шока, признался воришка, — а я со спины подумал, обычный городовой. Они все громадные, энтот чуть пошире, такое тоже бывает.

— Невнимательный ты, — заметил теперь орчук. — На руки чего ж не поглядел, разве бывает у человека такой цвет кожи?

— Не бывает, — выдохнул Сенька, — я орчуков вблизи не видел. На мельнице с восточного тракта один робит. Только тот в муке все время, будто и человек, да вблизи его не разглядишь. Не разрешают. А тут...

— Ну будет, — сказал Витольд Львович, — у меня до тебя дело есть. Держи вот, — протянул он монету, а Мих охнул, полтину отдает, видит Бог, сдурел господин, — понятное дело, что за день ты больше заработаешь. Однако ж тут, считай, через меня самому Государю служить будешь.

Мальчишка аж дышать перестал, монету сжал побелевшими пальцами, каждое слово Меркулова ловит. Не каждый день простому воришке такое заявляют.

— Отправишься сейчас в Столешников переулок, встанешь напротив обер-полицмейстерства и станешь следить за окном, может, заметишь чего. Окно так рассчитаешь, — Меркулов отогнул три пальца на одной руке и четыре на другой, — это по высоте, а это от левого края.

— Ну что вы, Ваше благородие, — шмыгнул Сенька, — я до десяти считать обучен. Третий этаж и четвертое окно с краю.

— Верно, — кивнул Витольд Львович, — а как только смеркаться будет, дуй в Малышевский переулок, дом десять, квартира девять. Денег на еду и извозчика хватит с лихвой. Теперь беги.

Мих только головой покачал. Много дал, ох много. Ясно дело, не будет Сенька этот ваньку нанимать, на своих ногах доскачет, у юности прыть особенная. Да и есть: если захочет, перехватит что копеечное на улице или вовсе стащит с прилавка, а полтину себе оставит. Меркулов и глазом не моргнул, пошел дальше, к извозчику тележному, будто и не было никакого разговора с мальцом. Легко сговорился с ломовым ванькой, дав вдвое больше обычного (опять же расточительство), а последнему какая разница что везти, груз или пассажиров? Лишь бы платили. Адрес назвал незнакомый, точнее улицу Мих знал, но прежде с господином туда не являлись. Минута прошла, и уже, трясясь, выезжали они с Сигаревской площади.

— Зря мальчонке деньги дали, не вернется.

— Вот ты, вроде, Мих, старше и опытнее, а людей совсем не знаешь.

— Вы, господин, извиняйте, но людей я лучше вашего знаю, повидал.

— А вот все же в детской психологии не силен. Каков бы этот Сенька не был вор, лихоимец, а все же он еще ребенок. И завлечь его можно не в пример легче, чем взрослого. Дай ему цель, такую, какую больше никто не дает, скажи, что он нужный для особенного дела, воодушеви его, так все сделает и цены не спросит.

— Не знаю, господин. Я привык к тому, что рука, которая гладит, в другой момент сразу ударить может. А от добра добра искать не требует.

— И от меня добра не ждешь?

— С вами, по-другому, господин. То ж я про людей говорил, а вы...

— Ну что я? Говори, коль уж начал.

— Вы совсем другой, странный. Таких я вовсе не встречал. Бедны, но деньгам счет не ведете, уж простите, сын изменника, но чести в вас побольше, чем в князе каком, надзору над вами нет, однако ж работаете на износ. Таких прежде не видел.

Меркулов улыбнулся чуть заметно, одними уголками губ, но ничего не ответил. А Мих и добавлять ничего не стал. Последние слова, сказанные им, давили и еще звучали в голове. Подобное откровение и перебивать теперь кощунственно. Хотя вопросов хватало. Как любил повторять титулярный советник, во-первых, куда они теперь отправляются? По-хорошему следовало Петра Андреевича за грудки взять, да все выпытать из него, но вон как хозяин изъяснился. Во-вторых, что за окно, за которым в Столешникове переулке следить Сеньке поручил? В который раз орчук поругал себя за ненаблюдательность, ведь сколько раз туда-сюда шастали, обрати внимание, проклятая ты душа, так нет. В-третьих, ничего ясного, как изловить Черного, господин не говорил, а поймать надобно. В-четвертых, святыню эту, опять же, достать надо, если цела еще. Тьфу, от вопросов вон оно как, голова кружится.

Вывез их возница, да и какой возница, скорее уж возчик (так тряс, что Мих чуть печенку не выплюнул) с Сигаревского района совсем к центру города, проехал еще три-четыре квартала, завернул в проулок, снова на широкую улицу вывез, Черниговскую, как понял орчук, да встал подле одного из домов. Место тут обычное, не из роскошных, но и не трущобы последние. Живут в таких те, кто больше ста рублей в месяц получают, но богатств особых не имеют. Эдакие середняки, опора и совесть государства (подобное выражение Мих в газете вычитал).

Меркулов на номер дома посмотрел, кивнул, будто сам себе, и направился к подъезду. Квартир на этаже оказалось немного, более того, у каждой двери была табличка с фамилией. Витольд Львович подошел к третьей двери, где было написано "Галахов В. А.". Уже было к ручке потянулся, да замер в нерешительности. Вторую длань вскинул, Миху обозначая, чтобы не двигался. Орчук не глупый был, на месте застыл, даже дышать реже стал. А Витольд Львович на косяк показал, и револьвер стал вытаскивать.

На том месте, что заметил Меркулов, виднелась неглубокая зарубка, оставленная либо ножом, либо кинжалом. Кабы топором ударили, так глубже вошел, да и пошире. Опять же, след оставили совсем недавно, дерево на том месте светлое совсем, не потемнело от времени. Мих даже помолился про себя. Почему у них все не слава Богу? Не бывает так, чтобы день прошел, а они в неприятности не попали. Тут же, с самого утра из огня да в полымя. Сначала Черный мог поранить, потом Аристов с перепугу чуть горсть золы от них не оставил, следом ребята Большого нож к горлу приставили, теперь вот это. Вряд ли внутри сейчас с нетерпением дорогих гостей ждут, стол накрывши. Опять какая-нибудь неприятность.

Подумал орчук, что надо знакомцев в обер-полицмейстерстве (а появилась у него пара таких людей — простых, без предрассудков о прочих) на предмет наличия компенсаций любых за опасность поспрашивать. А что, кинул в тебя какой лихоимец нож — будьте добры, рубль или хотя бы полтину, наставили револьвер — пожалуйте, Михайло Терентьевич, вам два целковых. А то ведь никакого здоровья не хватит. Видит Господь, не доживет так до пенсии.

Присел орчук, ожидая приказания, когда можно будет дверь вышибать, но Меркулов ручку потянул и вон оно что — открыто. Плохой знак, даже в самых хороших районах запираются, лихого люду хватает. Что после случилось, лишь подтвердило самые плохие опасения Миха.