Кто поверит эху? - Часть 1

— Нравится?

— Да. В нем свет, как сок в ягоде, — откликнулась девушка, и смутилась от такой своей откровенности.

Мужчина рассмеялся.

— Так или иначе, он не твой и не мой, и сегодня отправится к хозяйке. Она заждалась. А теперь расскажи все мне.

Он указал невысокое сиденье напротив — Нээле не сразу сообразило, что ей разрешили не стоять и не опускаться на колени. Робко пристроилась на краешке, заговорила.

**

...Предложил — не приказал — ей рассказывать, надеясь, что сумеет понять, сколько правды в ее словах. Ведь справки уже успел навести. А девушка ухватилась за возможность — не как утопающий за веревку, скорее, так птаха пытается подскочить к хлебным крошкам, рассыпанным у ног человека.

Речи ее были довольно связны, а доля безумия ровно такой, чтобы испытать удивление и задуматься, что же все это значит. Нечисть... убитые спутники... может, она и не врет про живых мертвецов, сама искренне верит, а на деле попросту шайка людей без чести и совести, задурив головы, напала на двух путешественниц? Не хотелось подозревать этого ребенка ни в чем, но сейчас каждая птаха могла обернуться ядовитой змеей. Интересно, кем была ее подружка Тайлин...

**

...Хозяева домика в холмах оказались весьма гостеприимны. Нээле не смогла понять, подавали гостьям птицу или же рыбу, а может и вовсе бобы — от блюда исходил аромат тимьяна и сладкого перца, и кто бы ни готовил, он был отнюдь не худшим поваром. Пили сливовое вино, Нээле чуть-чуть, а Тайлин больше, слегка захмелела, от чего смеялась особенно звонко.

Говорили обо всем, ничего всерьез не касаясь; Тайлин поведала новости земель, откуда прибыла, хозяева посетовали — о делах провинции Хинаи не смогут сказать, тут, в холмах, глушь. Не о прошлогоднем ведь урожае беседовать? И вряд ли таких юных красавиц интересуют лекарства, которыми торгует семейная пара. Улыбались, расспрашивали ровно столько, сколько спрашивают люди воспитанные, и сами рассказывали только то, что было интересно слушать. Муж и жена явно любили друг друга, судя по их перекрестным взглядам. Так солнце и капля воды встречаются — и капля сияет краше любого самоцвета.

Тайлин за время пути столько говорила о мужчинах, что Нээле невольно стала проявлять любопытство, присматриваться к чужой близости.

Молодая хозяйка поиграла на ахи, следом Тайлин попросила разрешения показать свое мастерство. Музыка стихала, звучали приветливые слова, и снова начинала искриться мелодия.

А все же что-то не нравилось Нээле. Ближе к концу ужина она сообразила, что именно — мертвая тишина в доме и снаружи, как и прошедшей ночью.

Крохотный домик... пусть слуга хозяев болен и спит, но четверо спутников Тайлин не могут столько молчать, не на похоронах же! Ни скрипа отодвигаемой дверной створки либо половицы, ни смеха, ни звяканья посуды — ничего. А ведь стенки в таких домах обычно довольно тонки. Девушка уже не следила за разговором, она напряженно прислушивалась, всей кожей пыталась ощутить хоть один звук за пределами этой комнаты.

Нээле держала блестящую чашечку из темного фарфора. И вот встала хозяйка, и прошла мимо девушки, чтобы зажечь погасшую лампу; и свеча, которую несла в руках женщина, не отразилась в глянцевой поверхности чашки.

Нээле ощутила смятение. Верно, она просто ошиблась... Сейчас, развернуть хрупкий сосуд вправо... или же влево? И так и сяк поворачивая чашку, она не могла поймать на гладкой темной поверхности даже слабый отблеск пламени, будто его вовсе не было. Если верить чашке, ни свеча не горела, ни лампа. Хозяева улыбались, и глаза их были черны — в них тоже не отражался огонь.

Вышивальщица похолодела... Призраки? Или... что это такое?!

Сердце заколотилось, с каждым ударом все сильней отдаваясь в груди, вот-вот и сломает ребра. Здесь, неподалеку, четверо ее спутников. Очутиться рядом с ними, и отпустит этот леденящий страх.

— Простите, — сдавленным голосом обратилась она к хозяевам. — Позвольте, я скоро вернусь...

Ей позволили взять свечу, подняться и выйти за дверь, проводили внимательными взглядами. Тайлин не обратила внимания, что подруга уходит — увлеклась молодым хозяином, а тот смотрел на нее благодушно, как на шалящее дитя.

Снаружи все было тихо той же мертвящей тишиной. Она давила на уши. Не слышалось голосов слуг, хотя вряд ли четверо взрослых мужчин молчали, как мышки. Дом казался пустым, лишь окна комнаты, где хозяева и гостьи пировали, горели ярко.

На улице свеча сразу погасла. Девушка, стараясь ступать бесшумно, прошла вдоль стены, завернула за угол, надеясь постучаться к слугам и развеять свои сомнения. Вот и боковое крыльцо, по нему все четверо поднялись в дом... Дверь была заколочена, хоть еще недавно — распахнута. Мох покрывал крыльцо и косяки, медная ручка двери потускнела от времени. Вряд ли эту дверь было можно открыть, разве что выбить.

Девушку охватил озноб.

"Бежать отсюда! Немедля!"

Она чуть было не побежала — и пусть впереди была ночь и холмы, все равно. Бежать, а потом укрыться в кустах. Утро покажет, права ли она была, может, это только причуды усталого разума...

Но там остается Тайлин.

Вернуться в эту комнату, к хозяевам с неживыми глазами... Ну уж нет, это выше сил. Дрожа, она стояла, прислушивалась, озиралась. Тихо, так тихо... Бежать!

Но там остается Тайлин.

Беззвучно вознеся молитву Сущему и Заступнице, Нээле снова вошла в дом; чувствуя, как крупная дрожь мешает казаться спокойной, склонилась к подруге, шепнула:

— Тайлин. Нам надо ехать.

— Куда вы спешите? — удивился молодой хозяин. Он услышал ее слова. — Ночь на дворе...

Подруга удивленно вскинула брови. Нээле запнулась. Может, им сейчас позволят уйти, ведь сумела она одна? А назвать причину тревоги — всякое может быть. Но как увести спутницу? Она захмелела, разнежилась...

— Осмелюсь побеспокоить... мне срочно нужно сказать пару слов одному из наших слуг. Вы позволите пройти к ним? — девушка не ожидала, что сумеет выговорить заготовленную речь настолько гладко. Но первый в ее жизни настоящий страх подстегнул, а не лишил сил. Ведь здесь была подруга...

Хозяйка улыбнулась

— Они отдыхают и веселятся. Прислушайтесь!

И тут же до слуха Нээле донеслись смех и звуки простой музыки: кто-то наигрывал на окарине и барабанчике.

Нээле принужденно ответила ей улыбкой и произнесла:

— Мне все же хотелось бы поговорить...

— Разумеется, — губы хозяйки раздвинулись снова, и эта улыбка очень не понравилась Нээле, — Пройдемте со мной!

Девушка больше всего хотела с воплем умчаться отсюда. Но она все еще ничего не понимала, и Тайлин... хмельная, веселая и такая счастливая в теплом уюте, и вот же они, голоса — за стеной....

— Пойдем вместе, — вновь наклонившись к спутнице, сказала очень настойчиво.

Та весело и чуть сонно взглянула на подругу

— Да что стряслось? Нам так рады, а ты места себе не находишь... Съела не то?

— Пойдем, — Нээле взяла ее за руку, заставляя подняться. — Ну, пожалуйста! Ведь ты можешь приказать своим людям, не я!

Это подействовало. Девушка поднялась неохотно, сопровождаемая пристальным взглядом хозяйки.

Они втроем миновали коридор, хозяйка отодвинула створку двери, приветливо улыбаясь. Нээле увидела веселящихся слуг. Те пили что-то; судя по вытянутому сосуду, из которого разливали питье — крепкую настойку, и громко смеялись шуткам друг друга. Женщин они не заметили.

— Вы довольны? Боюсь, прерывать их веселье было бы жестоко, — сказала молодая хозяйка. — К тому же, боюсь, они слишком... перебрали с горячительным напитком. Завтра они проспятся, тогда...

Нээле чуть было не согласилась с доводами хозяйки, а Тайлин и вовсе рвалась назад, в полную ароматов и ласкового света гостевую комнату.

Нээле уже поворачивалась, собираясь уйти, но краем глаза углядела четыре неподвижных силуэта на полу, черных в тусклом свете месяца. Она ахнула и взглянула прямо перед собой — слуги горланили пьяную песню, не видя ее. Отвернув голову, девушка вновь посмотрела искоса: четверо слуг лежали неподвижно, шея одного из них была повернута вбок, будто сломана. И огонь в комнате не горел.

Вышивальщица схватила подругу за руку, только открыв рот, чтобы заставить ее смотреть, но не успела.

Хозяйка издала звук, средний между вздохом и шипением, лицо ее стало зеленоватым, мертвым, слегка засветилось, шея вытянулась, а зубы выросли на полпальца и заострились. Нээле издала слабый звук, вцепилась в подругу, еще ничего не понявшую, и поволокла за собой. Та вскрикнула — хмель начал сходить с нее. Девушки побежали по коридору назад, и почти натолкнулись на хозяина дома. Нээле взвизгнула и метнулась в сторону вместе с подругой.

Этого мужчина не ожидал, и девушки миновали его, но бежать было некуда. Нээле вспомнила рассказы в прибрежном селе: ночью нечисть особенно сильна, если и вырвешься из дому — отыщет среди холмов. Но мысль промелькнула и исчезла; перед девушками была закрытая дверь. Нээле пыталась ее отодвинуть, но тщетно, а Тайлин заколотила по створке, крича от ужаса.

Обернувшись, вышивальщица увидела, что хозяева приближаются к ним. Человечий облик понемногу спадал и с мужчины. Ухватилась было за оберег, висящий на шее, и тут что-то дернуло девушку за волосы. С визгом она коснулась собственной головы, нашарила жесткое, вырвала, оцарапав кожу. Бросила наземь и с силой несколько раз наступила, не глядя, чувствуя, как острое пропарывает обувь и впивается в кожу. Затем сообразила — ах, это же волосами я зацепилась за иссохшее дерево, а нащупала и выдернула гребень...

Тайлин замолкла и всхлипнула — оцепенение страха начало сковывать ее тело. Так замирает лягушка перед змеей — надо спасаться, а нет ни мыслей, ни сил.

Но тело хозяйки, подоспевшей, чтобы отрезать дорогу, начало таять; она еще сделала пару шагов с душераздирающим плачем, простирая руки к подругам, пока совсем не исчезла. Только отголосок плача, высокий, холодный, дрожал в ночном воздухе. Пропал и молодой хозяин, почти ухвативший Тайлин — в один миг, как только затих голос женщины.

— Бежим! — Нээле дернула подругу за руку, и девушки пробежали обратно по коридору, чуть не скатились по ступенькам и мчались, не разбирая дороги, пока не уткнулись во что-то. Это оказалась повозка; только сейчас Нээле смогла оглянуться.

Месяц, половинка лунного круга, ярко светил, далекие звезды удивленно помаргивали. Не было ничего. Только полуразрушенный дом, тот же самый, что в первую ночь. Фигурка фазана с отломившимся хвостом чернела над воротами, будто обугленный трупик настоящей птицы.

Чернокосая девушка упала на землю и разрыдалась. Нээле обняла Тайлин за плечи, не столько утешая, сколько стараясь найти защиту сама — ее трясло так, что зуб на зуб не попадал.

Заболела нога, пропоротая осколками. А Тайлин все плакала, блики от месяца переливались на ее ожерелье, браслетах, заколках, и при виде их Нээле пришли на ум слышанные в детстве сказки о зачарованных украшениях. О подобном любила рассказывать одна из вышивальщиц, веселая толстуха... Кольца, в которые вселялась душа хозяйки, проклятые зеркала... Вещи, найденные на беду... О да! Девушка невольно ощупала волосы, сейчас их держало всего несколько шпилек.

— Что это было? — выдавила Тайлин бессвязно, но вышивальщица поняла.

— Не знаю... Они убили слуг, но исчезли... это, наверное, гребень.

Тайлин уткнулась ей в плечо, дрожала, цепляясь руками за подругу, как детеныш за мать:

— Я... я взяла это...

Тишина вокруг чуть расступилась, пропуская далекие звуки. Ухала сова, где-то кричал козодой. Но во дворе по-прежнему не было слышно даже сверчков, и цикады не вели трескучую песню. Лишь ветерок пробегал, задевая рассохшиеся доски — тогда что-то постукивало и поскрипывало. Нээле вздрагивала от любого шороха, вертела головой по сторонам, а Тайлин, враз поверив ее словам, продолжала рыдать:

— Гребень... нельзя было трогать... Ох... я брала его в руки...

А я его носила, подумала Нээле. По спине побежали невидимые ледяные муравьи с острыми коготками. Здесь, через двор, за стенами дома — мертвые. А хозяева...

— Думаешь, они вернутся? — простучала зубами Тайлин.

— Они исчезли, — вновь прошептала девушка. — Ты видела.

Подруга чуть успокоилась, ахнула, поглядев на нее.

— Да ты же... тебя...

Рукав вышивальщицы был разодран, и от плеча до локтя тянулся узкий неровный след — как от ожога, в темноте он выглядел черным.

— Хозяйка... — вспомнила Нээле; вроде бы женщина пыталась ухватить ее там, возле комнаты слуг. Хоть двое бывших обитателей дома и представились, назвать имена она не смогла бы под страхом смерти, — и не потому, что могут увести за собой...

Отметина почти не болела.

— Бежим! — звала Тайлин, приподнимаясь. Но вышивальщицу страшило безнадежное блуждание в холмах. Куда уйдут девушки, не привыкшие полагаться на собственные ноги?

Нээле огляделась. Оказывается, они подбежали к самой конюшне. Лошади... где сейчас? Может, умчались, почуя нежить? Но ведь спокойно подошли к дому вчера.

— Нам лучше уехать верхом, — сказала Нээле, борясь с желанием снова кинуться наутек.

В сторону конюшни, хоть она и находилась совсем рядом, в десятке шагов, и смотреть страшно было. Та не развалилась, но будто просела, и стены ее покосились. Острые обломки забора торчали возле нее, словно хребет огромного мертвого животного.

— Я туда не пойду! — заявила Тайлин решительно. Тогда мы обе погибнем, подумала Нээле. К черным стенам идти было жутко, но ужас и бессилие подруги неожиданно придали Нээле решительности — некогда плакать.

— Если кони в порядке, поедем верхом.

— Я не умею!

— Я тоже. Ну хоть недолго...

— Возьми это, — Тайлин порылась в повозке, протянула шкатулку. — Положи в свой мешок. Там ценности... Не хочу лишиться всего. Иди к лошадям, я боюсь, я тут подожду.

Нээле взяла из повозки и зажгла лампу, прихватила нож из пожитков слуг, и пошла вперед, преодолевая страх, вытягивая шею и оглядываясь на каждом шагу. Как назло, убегая, порвала и вторую туфлю, в нее попал камешек, и девушка прихрамывала, боялась споткнуться.

Будто по иглам ступая, уповая лишь на помощь Иями-заступницы, подошла к двери. Услышала фырканье, ощутила, как сердце ее застучало о ребра; лошади были в полуразрушенных стойлах, невредимые с виду. Они выглядели сонными, будто их чем опоили. В воздухе висел запах болотной тины, сладковато-гнилостный. Принялась гладить животных, уговаривая проснуться. Всегда боявшаяся их зубов и копыт, целовала их в морду. Тепло больших мирных созданий, их равнодушие немного пригасили тревогу.

Наконец лошади стали потряхивать головой, заржали, кося глазами по сторонам. Девушка кое-как примостила седло на спину одной из них, затянула, надела уздечку — спасибо хоть насмотрелась в пути, как это делают. Маяться со вторым скакуном не было уже сил, да и лампа начала мигать, грозя вот-вот погаснуть. Нээле потянула лошадь за повод, ведя за собой.