— Солнцедар.
— Ага, — отозвался меч.
— Мы прибыли в порт.
— Ну наконец-то. Я, знаешь, не люблю этих морских путешествий. Это вы плавать умеете. А таким как я если что, одна дорога — на дно. Ползи потом до берега, и то... Большинство моих братьев, чтоб ты знал, терялись именно в море.
— Да-да, как видишь, все закончилось благополучно... Слушай, пришла пора купить тебе ножны.
— Давно пришла, — тут же показал сварливый характер меч.
— Справедливо. Но я вот чего подумал. Нельзя ли нам пока обойтись без украшений драгоценными камнями, золота и серебра? Видишь ли, края куда мы поедем, заняты нашими недругами. Дело наше почти шпионское. Если ты будешь изукрашен как одежды патриарха, — я буду привлекать слишком много внимания.
Меч задумчиво пошипел.
— Ну... Потерпел несколько сотен лет. Потерплю и еще пару недель. Чего не сделаешь для дела.
— Вот это спасибо! — Обрадовался Федор.
— Но как только закончим дело — немедля окуни меня в немыслимую роскошь!
— Да ясное дело. Как только — так сразу. Хоть все деньги моего казначея на это истратим; мне не жалко. Спасибо, что вошел в положение, Солнцедар.
За спиной у Федора хмыкнули. Он обернулся и увидел двух смуглых жилистых мужиков, одетых в бывшие здесь в ходу долгополые рубахи и балахонистые панталоны. Мужики с опаской посматривали на Федора. Тот сообразил, что человек радостно болтающий с собственным, наполовину вынутым мечом, наверно выглядит слегка странно.
— Это наша телега. — Сказал один из мужиков, что постарше. — Мы грузчики.
— Ваша, ваша, — на стал спорить Федор. — Я и не трогаю её. Вы что, не видите, я... эхм... воин-крестоносец, который прибыл на святую землю, и молюсь на крестовине своего меча?
— Я вроде слышал второй голос, — сказал один из грузчиков.
— Это я сам с собой говорю другим голосом. — Чувствуя, что краснеет отозвался Федор. — Я чревовещатель.
— Странные обычаи у франгов... — Переглянулись мужики.
— Да, да, у нас странные обычаи. Не мешайте, короче.
Федор забежал за угол телеги, снова высунул меч из ножен.
— Да, тут еще вон какое дело, Солнцедар.
— Ну.
— Если я буду разговаривать с тобой в таком многолюдном городе, меня могут попытаться упечь в дом для умалишенных. А если ты мне будешь отвечать — так полгорода разбежится в страхе, и слухов будет на всю Палестину. Ты не мог бы... пока мы здесь... эхм...
— Да чего-ты бубнишь-то? — хохотнул клинок. — Ты у меня первый хозяин что ли? Всегда одна и та же история. Короче, слушай. Если тебе надо будет услышать мой совет по-тихому — просто положи мой клинок на плечо, рядом с ухом. Я тебе тихонько прошепчу.
— Мда, но не могу же я везде шляться с обнаженным мечом. Люди неправильно поймут, стража будет напрягаться.
— На такой случай, — если тебе нужно что-то сказать, не вынимай меня, и обращайся как бы не ко мне. Я и из ножен все слышу. А если тебе нужно будет узнать что-то от меня, — тихонько вынь меня из ножен на два пальца, и приложи палец к основанию клинка. Если я провибрирую — это будет "да". А если дрожи нет — то это "нет". Запомнил?
— Запомнил, — кивнул Федор. — Добро. Так и будем делать.
Телега за который он скрывался, в этот момент тронулась. Грузчики решили отъехать от опасного умалишенца. Федор сплюнул, и подбежал обратно к компнаьонам.
— Все, готово. Можем идти.
— Веди любезный. — Величественно приказал матросу Окассий.
Матрос шустро лавируя между портовым людом, провел троицу к узкому кварталу торговых лавок. Там, в толчее и гомоне, под навесами, скаты которых почти смыкались друг с другом, действительно нашлась лавка кожаных изделий и металлической фурнитуры. Были там, среди поясов с пряжками и сумок с бляшками, фибул да брошей, и ножны — вернее их заготовки.
— Бари ор! Здравствуйте уважаемые! Лучший товар у меня! Глядите! Смотрите!.. — Зарокотал лавочник. — Господа надолго в нашем городе?
— Нет, мы проездом...
Федор прикинул. Подыскал наиболее подходящие на взгляд, на всякий случай вынул меч из старых ножен на два пальца, и раздумчиво спросил, как бы сам себя, подойдут ли такие ножны?.. Клинок задрожал, и Федор со спокойной совестью пошел покупать их у владельца.
— Покупайте, господин, — Вскочил с лавки хозяин, высокий, рыжебородый и остроносый — отличная кожа. Весь прибор, устье, наконечник, обоймицы — все из чистого серебра! Мой сын подгонит заготовку точно по размеру, буквально за несколько минут. Будет ваш меч в таких ножнах, как младенец в руках у матушки. Отдам недорого...
...И лавочник назвал такую цену, что Федор слегка икнул. Но потом гвардеец подумал, что почему бы и нет? Платит-то все равно не он, а император. А ножны были добротные. Не слишком броские, но достойные.
— Беру, — согласился Федор. — Парфений! Соверши транзакцию.
— Не напасешься денег на вашу военную сряду... — Пробурчал Парфений, доставая из-под глубин долгополой рубахи длинный кошель.
— Шат лав! Шат лав! А вы доставайте меч, добрый господин, — алчно поглядывая на кошель в руках Парфения, — предложил лавочник. Мой сын уже и начнет подгонять. Лавочник обернулся к двери, ведущий из-под навеса в глубь дома. — Авик! Авик! Иди сюда!
— Айо папа! — Отозвался из глубины дома детский голосок.
— Иди сюда сынок! К тебе пришла работа!
— Чем узум! Не хочу работы. Иду только из великого уважения к вам, отец!
— Беране паге. Цецем! Иди быстрей! Захвати инструмент.
— Иду, папа!
Федор тем временем вынул меч, и приложил его на прилавке поверх ножен, прикидывая в размер.
— Прибор на ножнах — не из серебра, — вдруг прошипело в воздухе. — Это начищенная латунь.
— Ов?! Кто? Кто это сказал? — Открыв рот начал испуганно оглядываться лавочник.
Парфений, который уже достал кошель, тут же подтянул его ближе к себе и положил вторую руку на его горловину. Окассий сдвинул шляпу на затылок.
— Как же тебе не стыдно, сын мой, — с ласковой укоризной сказал Окассий. — Обманывать покупателя в присутствии аж двух святых отцов?
— Кто обманывает?! — Искренне возмутился лавочник. — Я держу эту лавку уже пять лет! Ни одного недовольного покупателя! Все честно! Искренне! От сердца! Не знаю какой проходимец попытался меня опорочить. В моей лавке не бывает подделок! Чистейшее серебро!
— Скажи еще, что ты это серебро сам кайлом на руднике добыл, — процедил Федор.
— Чистейшее! У меня лучшие поставщики!
— Может быть, нам обратится с жалобой к квартальному голове, и потребовать проверки? Или нам лучше сразу направится к городскому главе? — С доброй улыбкой и глазами-ледышками спросил Окассий. — Ты даже не понимаешь, с кем связался, сын мой.
Лавочник наклонился над ножнами.
— Са инч э?! Вай! Что же это?! — Поразился он. — Правда, похоже, олово!.. Проклятые поставщики! Обманули меня! Портят мое доброе имя! Как же так могло случиться? Никогда такого не было, и вот опять!.. Позор на мои седины! Провели меня! Обманули меня, доверчивого! Вай!..
— Таки дорогой мой Ервандик, — Послышался меланхоличный голос из противоположной лавки с другой стороны улицы. Из-под навеса там вылез человек со скорбным взглядом и двумя длинными витыми клоками волос у ушей. — Заметь, что я как честный торговец словом не обмолвился твоим уважаемым покупателям, сколь часто тебя, доверчивого, обманывают поставщики. И почти всегда это случается, когда покупатели здесь проездом. Но раз уж они сами это заметили... — не хотят ли благородные господа зайти в мою лавку? Старый Моше таки чтит закон, и у него все без обману.
— Уйди Моше, не отнимай у моих детей хлеб! — Возмутился лавочник. — В такой деликатный момент, чтоб тебе малость помолчать!
— Чтоб и не помолчать? Если уважаемые господа уже поняли, что я продаю костяные гребни и разные шкатулки? Не хотите ли, уважаемые купить для своего меча деревянный ларец?
— Что ты пристал к уважаемым покупателям, Моше? Разве ты не видишь, что благородному господину нужны ножны?
— Нет, ну как тебе не стыдно? — Возвысил суровый голос Парфений. — Обманывать средь бела дня? Или ты не боишься, что я — как священник — пойду в твою церковь, и устрою тебе наказание?!
— Клянусь, — я сам стал жертвой обмана, святой отец! — Приложил руки к груди лавочник. — А церковного наказания я не боюсь, ибо вы священник ромейского обряду, а я из другой церкви.
— Вот рядом со мной и священник по обряду латинскому, — указал На Окассия Парфений.
— Я и не латинянин. Я из армян. Наших церквей в этом городе нет. И я честный торговец!
— Похоже, — Вашего гнева он не боится, святые отцы. — Качнул головой Федор, разминая шею, и поворачиваясь к лавочнику. — Придется по старинке, — намять бока.
— Наподдай ему хорошенько, — благословил, сурово сжав губы Парфений. — Он из армян, а значит — еретик-монофизит.61
— А, ты еще и подлый монофизит, что бы там это не значило... — Федор стукнул костяшками в ладонь. — Ну сейчас я тебе за все навешу.
— Ервандик, я буду за тебя скорбеть — донеслось с противоположной лавки.
— Что за беспредел?! — Взвыл лавочник, отступая за прилавком! Эй стража! Воры!
— Щас, получишь и за воров, — пообещал Федор, легко перескочив за прилавок, привычно намечая точку на пузе лавочника, куда мгновением позже прилетит его кулак.
Лавочник сжался, предчувствуя неотвратимое.
— Оставь моего папу, бандюга! — Крикнул звонкий голосок.
Федор повернулся. Из дверного проема, ведущего в дом показался мальчик, лет восьми-десяти. Черноволосый, черноглазый, он был до того хорошенький, что стиснутые в руках ножницы смотрелись почти комично. Но импровизированное оружие свое он держал крепко, и смотрел храбро. Федор подумал и опустил кулак.
— Сына благодари... — Буркнул Федор лавочнику. — Спас твою рожу, а то бы я её раскрасил в цвет. Значит так. Ножны куплю за четверть твоей цены.
— Ой, четверть! Да в них одной латуни на...
— За пятерню. — Сжимая кулак поправился Федор.
— Хорошо, за пятерню, — поглядев на костяшки Федора, согласился лавочник. — Только чтоб уважить благородного господина.
— Папа, — зови квартальную стражу! — Крикнул мальчик.
— Да-да, — зови, — ехидно улыбнулся лавочнику Окассий.
— Цыть, сынок! — Прикрикнул лавочник. — Или у тебя нет моего ума? Все нормально, мы просто спорим за цену. Это нормальный рыночный процесс. Что ты стоишь? Где инструменты? Разве ты не видишь, что благородный господин ждет, пока ты подгонишь его ножны?
— Ервандик, я радуюсь за твое здоровье! — Донеслось с улицы.
Федор вышел обратно через прилавок. Мальчик недоуменно пожал плечами, выложил инструменты, подтащил высокий стул, и уместился вместе с ножнами на прилавке.
— Совсем не в меня, — пожаловался компаньонам лавочник, — руки умелые, а к торговле не прилежает. Чуть что — в драку. Видно, пошел в покойную жену. У неё в дальней родне были воины, мне на горе... Не соблаговолите дать свой меч на примерку, господин?
Федор вытащил меч, положил на прилавок. Малец, восхищенно полыхнув глазами, взял оружие, быстро примерил. Пилой опилил деревянные плашки заготовки ножен, обернул в кожу, и начал аккуратно зашивать основу.
— Значит, душа к торговле у тебя не лежит, малец? — Спросил Федор, усевшись на прилавок.
— Нет господин, — споро работая иглой, кивнул маленький работник.
— Может быть, хочешь стать воином? — Спросил Федор.
— Хочу! — Полыхнул глазами мальчонка.
— Молодец, парень! — Хлопнул кулаком по прилавку Федор. — Правда! Бросай это подлое торгашье дело. Мужчину должен кормить настоящий труд; — плуг или меч. Как подрастешь, — отправляйся в Романию. У василевса в войске служит много смелых армян. Чем черт не шутит, может ты даже сам станешь императором.
Владелец лавки хотел что-то протестующе гукнуть, но глянув на раздурившегося Федора почел за лучшее проглотить слова, и только скорбно засопел.
— Разве может простой человек стать императором?! — Малец даже на секунду перестал класть стежки на кожу.
— Может, парень. — Кивнул Федор. — В Римской Империи — может. Это ведь не край убогих дикарей, вроде Британии или Франкии. В Романии тебя судят по твоим достоинствам, а не по крови и древности замшелого рода. Бывали в Риме императоры и из простых солдат, и из крестьян. А знаменитый ромейский император Иоанн Цхимисхий, как и ты — по крови был армянином.
— Он был похож на меня?! — Удивленно и радостно спросил малец.
— Ну... — Федор замялся: в романских песнях пелось, что император Иоанн был голубоглазым и рыжебородым; он происходил из древнего армянского рода, и видно уберегся от того, что пришлые темные тюрки начали покорять и вливать в армян свою кровь. Сбивать мальцу настрой, однако, не хотелось. — Как две капли воды! — Решительно кивнул Федор.
— Здорово! — Обрадовался малец. Увидишь, господин, я приду в Рим, и стану императором!
— Добро, — кивнул Федор. — Может быть, мне еще придется отдавать тебе честь, малец.
Мальчонка тем временем дошил кожу, насадил на ножны части прибора и молоточком аккуратно забил заклепки из мягкого металла.
— Готово, папа! — Обернулся мальчик к лавочнику.
— Готово, господин, — эхом отозвался к Федору торгаш.
— Экая ладная работа, взяв ножны полюбовался Федор. — Черт знает за что Бог послал тебе такого замечательного сына... Мне еще нужна обертка на рукоять меча. Кожа ската есть?
— Есть, господин! Есть! Самого лучшего ската!
— Чья она на самом деле?
* * *
Через полчаса троица компаньонов ведомая матросом пробиралась по узким улицам, вдоль лепившихся друг к другу желтых и белых домов. Федор шел довольный, придерживая рукой рукоять меча в новых ножнах. Путешествовать со святыми отцами по многолюдному городу оказалось одно удовольствие. Народ почтительно расступался перед священниками, благодаря чему идущий за ними Федор двигался безо всякой толкотни.
— Вот господа, — махнул рукой матрос, выведя троицу на небольшую площадь, — Церковь Марты и Марии.
— Спасибо сын мой, — Кивнул Окассий. — Теперь ты можешь идти. Благословляю тебе за помощь.
Окассий важно протянул руку, и моряк согнувшись подставил под ней свой лоб.
— Спасибо патре.
— Да не оставит тебя бог, сын мой...
Матрос удалился, и слился с толпой. А Федор тем временем осмотрел искомую церковь. Несмотря на тесноту улиц, церковь стояла от домов на почтенном расстоянии. Будто бы остальные дома отшатнулись от неё, теснее прижавшись друг к другу. Церковь была вполне ромейской архитектуры, может быть, чуть тяжеловесней тех храмов, что Федор привык видеть на защищенных улицах и площадях Константинополя. Такие храмы Федор видел в имперских фемах. Несколько полукуполов пристроенных к прямоугольному основному зданию с круглым окном, двускатная крыша. Высокие арочные окна первого этажа были узки, а деревянные рамы в них были такими толстыми, что выбить их было непросто. В случае нужды храм божий какое-то время вполне мог послужить и укреплением. Окассий двинулся вперед, подошел к церковным воротам, подергал их, и взявшись за дверное кольцо застучал им по двери.
