Невеста для принца Эльдорадо

Левой рукой я схватил рэба Иегуду за шиворот и слегка сжал ему шею, избегая болевых точек. Краем глаза заметил, что у Лоны в руке на мгновенье блеснул кинжал, видно, ей в голову пришла та же мысль. Старик хрипел и безуспешно пытался вырваться. Я сказал Хаиму, что приказ отменён, и он замер в растерянности. Юдифь шагнула к нам, явно собираясь лупить нас ногами, но Дваш снова зарычал, и она остановилась. Я слегка ослабил хватку, чтобы мой пленник подтвердил отмену приказа. Лучше бы я этого не делал.

— Хаим, любой ценой, — прохрипел рэб Иегуда.

Всё, шутки кончились. Я отшвырнул рэба Иегуду на Юдифь, выхватил пистолет и навёл его на Хаима. Стрелять не хотелось, я надеялся, что он испугается и сдастся.

— Стоять! — ледяным голосом скомандовал я. — Оружие на землю, руки за голову, повернуться спиной!

В общем, строго по уставу караульной службы. Казалось бы, всё ясно, но Хаим начал пререкаться.

— Капитан, ты есть не прав, — заявил он. — Мы же есть приятели, стрелять в меня есть нехорошо.

Вроде не делал он никаких движений, но как-то приблизился на полшага. Известный приём, нас такому учили. Подобраться поближе к олуху, орущему "Вот сейчас уже совсем точно — если двинешься, убью!", и отрубить ему руку с оружием. Надо стрелять, но я дал ему ещё один шанс.

— Хаим! Оружие на землю, руки за голову! — повторил я, снимая пистолет с предохранителя.

— Капитан, ты есть должный понять, что полёт на геликоптере есть самое лучшее.

Как я и ожидал, шансом он не воспользовался. Меч не бросил, и опять приблизился. Не понял, что шутки кончились. Жаль. Я выпустил свинцовую стрелу в его правую ступню. Хаим с криком боли упал. Пистолет от выстрела дёрнулся и вылетел у меня из руки, но никто из бывших союзников не успел его схватить. Я поднял оружие, незаметно поставил его на предохранитель, и нажал спуск, метя Хаиму в голову. Пистолет даже не щёлкнул. Я выругался, потом, изобразив досаду, сунул его в карман и направился к лошадям.

— Хотел бы убить Хаима — прикончил бы кинжалом, — шепнула мне Лона. — И всё равно его жалко.

Пристроив вещмешки и взгромоздившись в сёдла, мы поскакали к реке. Дваш, обычно бежавший впереди, в этот раз держался сбоку, а потом остановился и заскулил. Мы тоже остановились.

— Чует крокодила? — испуганно спросила Лона.

— Да, — кивнул я. — Дело есть слегка осложняющееся.

— Будем перепрыгивать?

— Нет. Мы есть остающиеся на этом берегу.

Пришлось долго объяснять свой план, но времени хватало. Я хотел проложить свежие следы до берега, развернуться, поехать обратно, и свернуть на одну из звериных троп, что заприметил ещё на карте, а потом и увидел воочию. Хороший следопыт всё это распутает, но я не видел следопытов среди израильтян. Они решат, что мы поехали к тракту, и погонятся за нами на геликоптере. Или не погонятся, а повезут раненых в госпиталь. Может, они вообще не собираются вредить нам с Лоной — должны же быть десантники, которые на стороне трепещущих. Почему бы и не помечтать? Но если бы я, составляя планы, опирался на мечты, уже давно стал бы трупом.

Лона приказала Двашу ждать, но он всё равно увязался за нами. Так и бежал, прижав уши, поджав хвост и повизгивая. Я отлично его понимал — у самого нутро переворачивалось от отвратительного предчувствия. В какой-то момент стало невыносимо, и я остановил коня. Побледневшая Лона замерла рядом. Дваш сел на землю и жалобно завыл. У обоих в глазах читалось желание держаться от берега подальше, и в моих наверняка тоже. Но иногда желания ничего не решают.

Приказав Лоне оставаться на месте и присмотреть за псом, я поскакал к реке, в шаге от воды поднял коня на задние ноги, развернул его, и отправился назад. Когда всё это повторял, мне показалось, что в воде что-то движется, Лона тоже заметила лёгкую рябь. Дваш по команде запрыгнул на её лошадь и теперь не оставлял следов. Мы свернули с дороги на узенькую тропку, где не разъедутся два всадника, а тут ещё пёс, спрыгнув на землю, вспомнил любимое развлечение и принялся хватать меня за штанину. В прошлый раз я отвлёк его от этого безобразия, швыряя палку, но сейчас палки его не интересовали, пришлось терпеть, отталкивая наглую собачью морду.

Тропка закончилась тупиком. Мы завели лошадей в лес, чтобы спрятать от взгляда сверху, привязали и засыпали им овса. Сами, наскоро перекусив копчёным мясом, побрели к краю леса поближе к нашему бывшему лагерю, сгибаясь под тяжестью вещмешков. У Дваша чувство направления оказалось получше моего, и он вывел нас точно туда, куда надо. Я расчистил небольшую площадку и лёг на спину. Лона попыталась пристроиться рядом, но пёс влез между нами, и хоть не рычал, но и сдвинуть себя не давал.

— Дарен, знаешь, чего я хочу? — спросила Лона.

— Я есть не имеющий понятия, — меня прошиб холодный пот, секс был бы сейчас совершенно лишним.

— Знаю, что ты подумал, — она хихикнула. — Но нет. Всего лишь хочу спросить: тебе не жалко Хаима?

Спросила весело и непринуждённо, но как ответить? Что спецназ готовят убивать безжалостно? Спецназовец, поддавшийся жалости, труп — его враг не пожалеет. А уж для диверсантов это верно втройне. Но Лона может и не понять, помню, как ей стало плохо над трупами вражеских десантников.

— Я есть пожалевший Хаима, — признал я. — Это есть не лучшее решение.

— Лучше было его убить, да?

— Нет, лучшее решение есть убить их всех.

— Наверно, — неохотно согласилась Лона. — А что потом?

— Потом мы есть идущие к банкиру. Он не есть наш враг.

— Конечно. Враг направил бы нас в засаду. А что бы ты ему сказал об убитых?

— Я есть собиравшийся сказать, что они есть съеденные крокодилами. Никогда не лгущая принцесса есть подтверждающая.

— Забудь ты уже о моей правдивости, — отмахнулась она. — Скоро выучусь врать не хуже тебя. И знай — я бы не смогла простить тебе такое убийство.

— Это и есть причина того, что они есть живые.

— А что ты будешь делать, если экипаж геликоптера просто всех заберёт, и они улетят?

— Это есть лучшее из того, что есть могущее произойти.

Но я в это не верил. Если израильские десантники хоть чуток похожи на спецназовцев Эльдорадо, они обязательно станут мстить за смерть товарищей. У пруда они выполняли приказ, но сейчас главным будет сведение личных счётов. Дело привычное, со мной многие пытались их свести. И хоть в этот раз всё началось не с того, что я кого-то убил, а с того, что кто-то пытался убить меня, дальше всё идёт, как обычно. Надеюсь, и кончится, как обычно — я вернусь в Эльдорадо, оставив за спиной шлейф вражеских трупов.

* * *

Судя по хронометру, до полудня оставалась пара часов. Лона спала, утомлённая всем свалившимся ей на голову. Дваш неподалёку кого-то жрал. Все, кроме меня, проводили время с толком. Глянул на спящую Лону, и стал думать о ней. И даже не так о ней, как о её матери. Лона считается дочерью Герхардта III и израильской принцессы Ребекки. Если верить Хаиму, израильских принцесс не существует. Вскоре после рождения дочери Ребекка погибла, упав с лошади. То ли сама, то ли помог кто. Лошадь, конечно, была королевская — какую ещё могли подать жене кронпринца? Что делают эти лошади с простолюдинами, лезущими к ним в седло, я уже видел. Значит, Ребекка была фальшивой принцессой, и первая же её прогулка на королевской лошади стала последней. Я никуда не спешил, так что попытался прикинуть, не могла ли всё же в жилах Ребекки течь кровь королей.

В несчастный случай с настоящей принцессой я поверить никак не мог. Женщина садится на смирную, отлично выезженную лошадь, и едет шагом. Вряд ли Ребекка, едва оправившись от родов, пустилась в галоп. Но даже при галопе я, горе-всадник, упал всего пару раз. А когда такой конь едет шагом, упасть можно только умышленно или с чьей-то помощью.

Но если убийство, то почему на верховой прогулке? И ведь наверняка она каталась не одна. Рядом был если не муж, то гвардейцы-телохранители. Если убийца посторонний, зачем королю и кронпринцу выдавать убийство за несчастный случай? А если убили по их приказу, зачем это делать так? Масса возможностей прикончить несчастную в её собственной спальне. Например, уколоть отравленной стрелой леших. Бедняжка умерла от неизвестной болезни, какое несчастье.

Я взглянул на хронометр. Вроде, и размышлял недолго, а уже пора вставать. В полдень мы должны видеть лагерь рэба Иегуды. Лону, несмотря на риск, придётся взять с собой на передний край. Геликоптер прилетит, десантники высадятся, потом улетят. Из разговоров можно узнать, не готовится ли засада. Грамотный офицер не станет болтать о тактических планах, но я уже видел, что некоторые израильские бойцы — разгильдяи, может, и офицеры такие же? Если они ляпнут лишнее, я услышу, но без Лоны не пойму. Вынул из вещмешков оружие, собрал оба лука. Кольчуги оставил, они только помешают. Всё, пора. Да и пёс уже кого-то доел.

— Дваш, разбуди Лону, — попросил я.

Пёс лизнул её в лицо. Лона открыла глаза и уставилась на него удивлённым взглядом.

— Это был не сон! — воскликнула она, но добавила: — Нет, всё-таки сон.

— Ты есть хорошо поспавшая, — заявил я. — Теперь мы есть идущие к геликоптеру, что есть скоро прилетающий.

— Подожди, я расскажу, что мне приснилось. Пожалуйста!

Я вновь глянул на хронометр. Его стрелки успели изрядно надоесть. Терпеть не могу им подчиняться, но порой приходится. Впрочем, немного времени ещё было.

— Я есть слушающий тебя, Лона.

— Мне приснилось, как мы с тобой выезжаем из королевской конюшни. Только за нами почему-то бежит Дваш, а на самом деле его там не было.

— Это есть сон. Во сне всё есть часто перемешанное.

— Потом Дваш гавкнул, и возникли четыре всадника.

— Дваш есть великий маг женских сновидений. Четыре всадника есть кто?

— Один — юноша, вылитый мой брат, только старше. Он вёл в поводу лошадь с женщиной в седле, и это была мама, я её знаю по портретам. А следом чуть поодаль — два гвардейца.

— Твоя мать есть ехавшая на королевской лошади, так ли это?

— Да. И я вдруг поняла, что юноша — это мой папа, а мама вот прямо сейчас погибнет. Хотела крикнуть, предупредить, но ты зажал мне рот рукой.

— Зажать чужой рот верхом есть невозможно.

— Не придирайся, это же сон.

— Мы есть имеющие мало времени. В твоём сне есть важное что?

— Понимаешь, они ехали, а потом она говорит: "Гера, дай поводья мне, ты же видишь, лошадь меня признаёт". И он ей дал. А дальше... — Лона замолчала.

— Дальше лошадь есть убившая женщину.

— Откуда ты знаешь?

— Я есть думавший об этом. Ты есть во сне читающая мои мысли.

— Да, лошадь её сбросила, а потом лягнула. Выходит, мама — не принцесса?

— Хаим есть сказавший, что Израиль есть республика. Республика есть не имеющая принцесс. Это есть всё, так ли это?

— Нет. Я укусила тебя за руку, и ты меня отпустил. Я кричала, звала отца, но он не слышал.

Я не верил в магию, но всё же взглянул на ладони. Ран или шрамов не увидел.

— А потом снова гавкнул Дваш, и папа посмотрел на него, а потом на меня.

— Дваш есть умеющий пробивать туннели во времени.

— Скажешь тоже, — она хихикнула, пытаясь всё же сохранить серьёзность. — Папа спросил, кто я такая. Говорю ему, что я Мелона, только мне уже семнадцать. А он отвечает, что Мелоне всего неделя от роду, и вообще, я не она, раз на королевской лошади. А тут Дваш запрыгнул на лошадь, и лизнул меня в лицо. Я и проснулась. Не заметил ничего странного?

— Я есть заметивший. Лошадь есть не сразу напавшая на всадницу, что есть не имеющая королевской крови.

— Это как раз ерунда. Наши лошади позволяют на себе ездить кому попало, вспомни хотя бы, как Дваш на них запрыгивал. Он что, король?

— Я есть допускающий это.

— Мы спешим, а ты тратишь время на идиотские шутки! Королевских лошадей можно водить в поводу, а можно залезть к ним в седло. Но — не одновременно!

— Я есть понимающий, что конюхи есть способные их водить, и что они не есть принцы. Ты есть сказавшая, что это есть ерунда. А не ерунда есть что?

— Кронпринц Герхардт был уверен, что я не его дочь! Потому что я верхом на такой лошади! Понял?

— Я есть думающий так же. Мы с тобой есть уже обсуждавшие это. Хотя король Герхардт есть называвший тебя родной дочерью при мне. Но он есть вравший, наверно. Это всё есть не ерунда, так ли это?

— Дарен, пойми — мне очень важно знать, кто мой настоящий отец! Если бы Герхардт просто сомневался, отец он мне или нет, и увидел меня на королевской лошади, он бы, наоборот, обрадовался, что я точно его дочь.

— Этот Герхардт есть обитатель твоего сна. Он не есть Герхардт, что есть король сейчас.

— Но королевские лошади признают меня принцессой. Значит, мой отец — король или принц.

Времени осталось мало, пришлось пообещать, что обсудим это потом. Лона быстро проверила свой лук, сказала, что я отлично его собрал. Подвесила на спину колчан, а на плечо — скорострельный громовой арбалет, израильские десантники так его и носили. Я тоже обвешался оружием, и мы побрели к краю леса. Дваш, конечно же, побежал с нами.

Идти было недалеко, шагов десять, но я никуда не спешил, шёл медленно, стараясь не шуметь. А по пути пытался понять, кто же всё-таки отец Лоны. Она — принцесса, лошади это подтверждают. Выходит, трепещущие не знали о королевских лошадях, иначе вместо Ребекки подобрали бы девицу с монархом в родословной. Или не врали бы королю Гроссфлюса, что она принцесса. За скидку по кредиту король ввёл бы в династию иностранку-простолюдинку, ничего позорного в этом нет. Могла ли Ребекка к знакомству с Герхардтом уже быть отяжелевшей от кого-то ещё, и этот кто-то случайно оказался потомком неизвестного короля? Если верить Хаиму, Израиль — республика. Но некоторые республики раньше были монархиями. Не сильно надеясь на ответ, я спросил у Лоны, не было ли монархов в Израиле в прошлом.

— В Танахе написано, что в Израиле были цари, — сказала она.

— Цари есть кто? Танах есть что? — поначалу не понял я.

— Цари — монархи. А Танах — Священное Писание израильтян.

— Священное Писание израильтян есть Тора, так ли это?

— Тора — часть Танаха.

— Я есть понявший. Монархи Израиля есть правившие когда?

— Пару тысяч лет назад.

Если так, всё сходилось. У королей обычно обильное потомство, и у их потомства — тоже. За две тысячи лет это потомство расплодилось во множестве. Тогда случайность не королевская кровь отца Лоны, а её отсутствие у Ребекки. Сказал об этом Лоне, а она ответила, что тётя Фанни, скорее всего, знает, кто отец. А если знает, то скажет. Или умрёт под пытками. Обсуждать пытки было неинтересно, и я выбросил эту тему из головы. Да и какая разница, кто её отец? С приданым в сто тысяч золотых у нас примут в принцессы кого угодно, даже если её мать незнакома с её отцом. Золото куда важнее родовитости. Есть вещи и поважнее золота, но о них в другой раз.

* * *

Я нашёл отличную позицию для наблюдения. Густые заросли кустарника выше моего роста на самом краю леса, мы сквозь них можем и смотреть, и стрелять, а нас с поляны не видно. Правда, кусты не защитят от стрел. Если начнётся перестрелка, придётся прятаться за два больших дерева, растущих поблизости рядом друг с другом. Защита, конечно, надёжная, но ещё бы хорошо, чтобы кто-то подсказал, что мы вот-вот станем мишенями.