Итоговое мнение выступивших озвучил Патриарх Алексий. Он явно гордился выпавшей ему ролью пророка. Не преминув упомянуть о сбывшемся, он подвел итог выступлениям духовных отцов. Обильно пересыпая речь архаизмами, пастырь сформулировал тезис о том, что самое ценное во всех религиях, это именно то, с чем согласно большинство.
Все остальное следует отбросить, как источник бедствий для рода людского. Ибо слова о ненависти, нетерпимости, страшной мести вписаны в святые книги теми, кто действовал по наущению Сатаны. Ну что сказать, молодец!
— Выживут! — восхищенно выдохнул Миша. — Эти выживут при любых раскладах! Если так дело пойдет, то вскорости святые отцы на полном серьезе будут говорить, что божья сила, это не что иное, как божья масса, помноженная на божье ускорение. В воздухе переобуваются!
— Так ничего нового, — иронично подняв бровки, заметила моя умненькая сестренка. — Я по теме научного атеизма не один десяток книг изучила. В общем, идея 'Единого' — это что-то типа резервного выхода из кинотеатра при пожаре.
-А мне в детстве бабушка говорила, что Бог это любовь, Бог — это весь окружающий мир, от капли воды до жаворонка в небе, — мечтательно улыбнулся Андрей.
— Нет ребята, в этом мире ничего такого нет. Ответственно заявляю! — сказал Валентин Михайлович. — Но если бы я верил, то воспринимал бы божественное как одну из разновидностей стихийного бедствия.
— А на войне атеистов почитай, что и нет, — грустно заметил Хуан.
...Заполненный помехами, морзянкой, голосами дикторов, эфир приносил новости, каждая из которых в иное время могла бы стать сенсацией.
Оказывается, накануне в немецких газетах появились истории о том, как на самом деле Гитлер стал Гитлером. Теперь по радио подробно рассказывали, почему человек, получивший немецкое гражданство 26 февраля 1932, уже через год правил страной. Почему участника мятежа 1922 года вдруг 25 февраля 1932 приняли на работу правительственным советником, и тут же применили статью 14 тогдашнего немецкого 'Закона о гражданстве'. Объяснялось, благодаря кому ЭТО прожило в Германии семь лет вообще без паспорта.
Мне сразу явились знакомые до боли образы отделочников из Незалежной и таксующих по Нерезиновой Джамшутов. Только вот ведь какое дело, не помню я случаев, чтобы гастарбайтеры такую карьеру делали!
...Египет заявил о правах на Суэцкий канал.
Япония выразило недовольство тем, что в префектуре Окинава американские военные выгородили лучшие пахотные земли.
На пару лет раньше заявил о себе 'Фронт национального освобождения ' Алжира.
Палестинское сопротивление принялось с удвоенной энергией зачищать от евреев свою землю. Чтобы дело спорилось, перевели на арабский Симонова: 'Сколько раз увидишь его...' В их сердце явно стучит пепел сожженных арабских селений.
Резко активизировались боевые действия в Корее. Даже не могу предположить, будет ли теперь там граница по 38 параллели.
По засыпанной хвоей бетонной дорожке машина подошла почти беззвучно.
— На посошок, да ради праздничка? — предложила хозяйка.
— Из ваших ручек — почту за честь, — несколько церемонно ответил гость.
Мужчины быстренько расплескали по стаканам водку. Дамам налили вина. Я, по очевидному малолетству, остался без винной порции. Не то чтобы обидно, но все-таки слегка задевает. Воспользовавшись мгновением тишины, я произнес:
— За праздник! И чтобы алкоголь принес в ваши души радость, а добавить совсем не хотелось!
— Вот теперь видно, что ты все-таки ребенок, Юра, — заметил Андрей. — Где ж это видано, чтобы добавить не хотелось?
— А это состояние, как детская мечта, почитай, что и недостижимо!
В итоге, надо мною сжалились и налили шампанского. Валентин Михайлович зажевывает водку апельсином — не дело, когда от офицера пахнет перегаром. Мы уезжаем.
Уже садясь в машину, я подосадовал, что не взял в дорогу последний номер журнала 'Радио'. На обложке ноябрьского выпуска был изображен молодой человек на фоне заснеженного парка. При помощи спички он набирал номер на телефоне размером с небольшую книжку.
Когда мы добрались до аэродрома, выяснилось, что вылет задерживается, как минимум, на сорок минут. Пришлось коротать время за неспешной беседой.
— Юра, кроме тебя и Дмитриева, в стране еще минимум два человека, относительно которых можно сделать вывод, что они тоже как-то пронесли свое сознание сквозь время.
— И теперь Вас более всего беспокоит, не найдется ли таких у наших недругов?
— Именно так.
— Их нет, и быть не может.
— А пояснить сможешь?
— У нас в корне различная магия.
-Вот во что не верю, так это в магию!
— Это просто удобный термин, не более того. Радиоприемник или автомобиль для дикаря — страшное колдовство! А радист или шофер — могучие колдуны. Можно сказать, что посредством ритуала или мольбы мы способны разговаривать с миром напрямую. Когда-нибудь это будет уметь каждый первый. Так что магия — это всего лишь использование неизученных сил и взаимодействий. Если совсем просто, это общение с непознанным, но удобным для практического применения.
-Это как раз понятно. Включить свет способен и вовсе неграмотный человек. Электродинамику для этой цели изучать не требуется. Но как это соотносится с твоим утверждением о том, что опасаться нечего.
— Сейчас объясню. Мы ведь установили, что с миром можно общаться. Неважно как, напрямую или посредством ритуала, но это возможно. Чаще всего это просьба, реже — беседа. В совсем редких случаях — это манипуляция или угроза. А сложные ритуалы, вычурные обряды — это лишь средство сделать просьбу убедительнее при помощи подходящей к случаю цитаты или яркой метафоры.
— А мир, значит, откликается.
-А как же?! Я же вот он, перед вами!
— Так что не так с нашими противниками?
— А все — не так! Несмотря на столетия христианства, в душе народа живет, что мы не рабы, а дети Его. Кто ж обидит своего, пусть и непутевого, ребенка! А эти — рабы! Все, сплошь. Помните, как здорово писал Киплинг о рабе, неожиданно ставшим царем, но так рабом и оставшимся и по-прежнему мечтающем спрятаться за слова хозяина?
— Я вообще-то атеист, Юра.
— Так и я — был. Тут вот какое дело... Все, кто пытался более или менее логично опровергнуть идею божественного в нашей жизни, в итоге сооружали очередное доказательство того, что высшие силы есть. Познание бесконечно, наука неисчерпаема, на каком бы уровне развития мы ни оказались, в системе наших знаний всегда найдется пыльный уголок, в котором хватит места и для Бога, и для Сатаны.
Лично мне просто нравится думать, что не только мы похожи на Него, но и Он — на нас. И я считаю, что Он создал нас затем, чтобы мы рано или поздно все стали Богами. Иначе, зачем Ему спасать нас раз за разом?
Мы, русские, фактически единственный избранный народ, никогда не требовавший кровавых подтверждений своей избранности. Мы принимаем к себе, в русскость, всех. В Синих Липягах я как-то видел обрусевшего негра, вполне вписавшегося в местное общество. Мужик построил дом, срубил баньку, женился, а уж самогонка у него была — ох!
— Хорошо, глядя на тебя, я все-таки вынужден принять, что магия — это всего лишь один из фактов окружающего нас реального мира. И как это, чувствовать себя магом?
— Да никак. Это просто удобная абстракция для использования неизвестных пока объективных закономерностей. Пока нет теории, опирающейся на изощренный математический аппарат, формул и общедоступных методик, более удобного названия просто нет.
Но если честно — тяжело. Если уж тебя услышали, и твое желание принято к реализации, то все. По-другому уже не будет. Тебя протащит рожей по всем мыслимым ухабам. Придется стать причиной многих искалеченных судеб. Придется творить невероятное, пробивать головой стены, делать параноиков святыми и мудрыми, убеждать записных скептиков и проповедовать, проповедовать, проповедовать... Если не дать слабости одержать верх, то желаемое будет достигнуто.
-А если дать?
— Умрешь без шанса на перерождение. Вечность тебя брезгливо отбросит.
— А если, скажем, вон тот лейтенант сейчас всадит в тебя обойму?
— Не стоит, Валентин Михайлович.
Внимательно глядя в глаза собеседника, я улыбнулся. Точнее, попытался улыбнуться. Получилось нечто, сильно напоминающее волчий оскал.
— После таких шуток я окажусь там, где у меня будет возможность оторвать яйца как родителю этого лейтенанта, так и вашему папе. А потом вернусь обратно. Но вас уже не будет. Желаете попробовать?
— Да это я так, к слову пришлось, — с явной неловкостью выговорил Валентин Михайлович. — И другим настоятельно посоветую вести себя с осторожностью. Скажи, если не секрет, чего же ты все-таки пожелал?
— Яблок моченых. Антоновки. Первого марсианского урожая!
Длинный праздничный день все не кончался. Мы сели в самолет, когда на землю уже прочно опустились синие зимние сумерки. Все два с небольшим часа полета я продремал, завернувшись в пахнущий железом и машинным маслом тулуп. Эх, где они, те времена, когда можно будет летать в тепле и комфорте, а стюардессы будут угощать кофе и прохладительными напитками.
Но зато— быстро! Багаж не трясут, через рентгеновские аппараты не гоняют. О террористах на внутренних авиалиниях никто еще не слышал. И дай бог, никогда и не услышат!
Машина подошла почти под крыло. Я попросил завернуть домой — рядом же! Как позже выяснилось, сделано это было совершенно напрасно. Едва я щелкнул выключателем в кабинете, стекла в окне осыпались сухим ломким крошевом. До сих пор не понимаю, как не зацепило. Еще миг, и по полу с сухим стуком покатилась фенька. Извернувшись, выкинул ее в окно. Не дожидаясь дальнейших сюрпризов, выскочил в коридор, прикрывая тяжелую дубовую дверь.
В прихожей, Валентин Михайлович уже что-то орал в телефонную трубку. На улице глухо хлопнул взрыв. Тут же грохнуло в гостиной. Тяжелые двери, сделанные еще до исторического материализма, удержали осколки. Нащупывая в кармане Байярд, я втолкнул Валентина Михайловича в ванную. Выкинул шланг-времянку в коридор, пустил воду.
-Гостям ничего не жалко — пояснил я спутнику, срезая длинный шнур с утюга.
Валентин, весело оскалившись, потянул из карманов пару ничем не примечательных ТТ-33. По тому, как он с ними обращался, стало ясно, что этот человек, даже зажатый в угол московской квартиры, способен на многое.
Вероятно, меня хотели взять живым. Иначе первыми вошли бы не штурмующие, а очередная парочка гранат. И шансов бы у нас не стало от слова совсем. Сухо хлопнуло на лестничной площадке. Двойные двери медленно завалились внутрь. По коридору на уровне пояса хлестнула свинцовая метель.
Затем, двигаясь с той синхронностью, которая не может быть приобретена на тренировках, в коридор быстро и деловито вторглись нападающие. Две пары на четырехметровый проход, расчищенный пулями.
Они не учли только одного — мечущемуся под давлением резиновому шлангу наплевать на обстрел. К тому же, жесткая московская водица неплохо проводит электрический ток. И будь ты супербойцом, но при попадании под ток, у тебя вышибет дыхание и вывернет мышцы, точно так же, как и простому смертному. А если сила тока превысит десятую долю ампера, то вполне возможно и свидание с Создателем.
Их первый рывок был быстр и, в других обстоятельствах, привел бы к победе. Но сегодня он всего лишь стал дорогой под холодный душ на скользком паркете. Оставалось лишь кинуть на пол заранее вставленный в розетку шнур. Что я и сделал.
Стрелять не потребовалось. Пока бенгальским огнем сгорали плавкие вставки, с нападающими было покончено. С удивлением посмотрев на последствия иррегулярных сокращений скелетной мускулатуры, я на всякий случай вытянул вилку из розетки. Повертел в руках так и не пригодившийся Байярд с со вздохом кинул его в карман.
Так и не сказав ни слова, засунул в карманы свое оружие Валентин Михайлович. В подъезде грохотали шаги тревожной группы.
Я все-таки вернулся в кабинет, и забрал бумаги. Судя по всему, в эту квартиру мне суждено вернуться не скоро. А жаль, место хорошее, и работалось тут славно.
...Несколько минут неспешной езды, и мы на месте. Дом на улице Грановского, более известный московским старожилам как 5-ый дом Советов. Когда-то, до революции, это П-образное здание с небольшим сквериком построил для графов Шереметьевых архитектор Александр Мейснер. В нем предпочитала снимать квартиры зажиточная публика. После революции, зажиточных сменили ответственные — до Кремля не то, что близко, а просто рукой подать.
Теперь в этой пятиэтажке освободилось множество квартир. В одну из них меня и привезли. Полупустое огромное пространство без ковров, горок, хрустальных люстр, картин и цветов — примет устоявшегося уюта. Наверное, все лишнее, просто вывезли. Остались тяжелые лампы на гранитных постаментах, мебель в белых полотняных чехлах. Тяжелое полированное дерево на полу и стенах. Даже не приглядываясь, на мебели можно заметить овальные инвентарные таблички.
Сопровождающие остались в прихожей. Я пошел на свет. Человек, к которому я так долго добирался, сидел в кабинете за приставным столом и увлеченно читал толстый журнал, периодически отчеркивая понравившиеся места.
Массивная, скорее даже, грузная фигура. Мягкое округлое лицо, тяжелый подбородок, подпертый еще, как минимум, еще двумя. Короткая аккуратная прическа с пробором на правую сторону. Обильные нити седины в волосах. Чуть припухшие от бессонницы внимательные серые глаза. И полное, демонстративное отсутствие интереса к собеседнику. То есть, ко мне.
Впрочем, такое мы уже проходили. Прохожу в кабинет, и молча устраиваюсь в глубоком кресле, покрытом пыльным чехлом. Некоторое время с интересом разглядываю увлеченно читающего хозяина кабинета. Потом сворачиваюсь в просторном кресле клубком, делаю пару глубоких вдохов, и почти сразу, засыпаю. Кому надо, пускай будят.
Свои способности я знаю прекрасно. Поэтому абсолютно уверен, что без какого бы то ни было притворства, способен благополучно проспать до утра. В кабинете тепло, туалет я посетил заранее, так что, как говаривал один горячо любимый мною литературный герой, 'вотще уязвить меня'.
Не проходит и получаса, как меня начинают трясти за плечо.
— Так и собираешься тут спать?
-Как получится.
— Тоже мне, место нашел!
-Не лучше и не хуже других. Есть вопросы — спрашивайте. А так, даже не представляю, о чем с Вами можно говорить, и ради чего Вы вытащили меня из Москвы-300.
— Эти твои новомодные методики ...
-Которым уже пара тысяч лет, если не больше!
-Не перебивай, когда старшие говорят!
-?
Георгий Максимилианович раздраженно махнул рукой. Незаинтересованный читатель периодики бесследно исчез. Передо мною сидел человек, желающий, но страшащийся задать бесконечно интересующий его вопрос.
— Вас интересует что-то личное?
— Да, Валерия, дети.
-Но Вы же понимаете, что история уже пошла по другому пути. Те, кто жили с Вами по соседству, уже никогда не станут руководителями страны. Так что, вышибить вас в отставку они уже не смогут. А с детьми и внуками в том варианте истории у Вас было все нормально. Никто не бедствовал. Как и что будет теперь, сказать сложно.
