Осколки

Я пораженно выдохнула.

Пальцы сами собой соскользнули с деревянной рукояти, но Йен успел подхватить меня под руки и осторожно уложил на пол.

— Ну вот. Можешь же, когда хочешь, — усмехнулся он.

Я закашлялась. Все тело сразу охватила волна жара.

— Тише, тише, — он оторвал рукав рубашки у трупа и тщательно его скрутил. Закончив возиться с перевязкой, он плотно затянул узел. — Свою часть сделки ты выполнила, девчонка. Конечно, коряво — так, на троечку, — но дело есть дело. Ты лежи, сейчас я только с остальными разберусь. Что-то эти сволочи притихли...

— Нельзя...

Я нащупала пальцами валяющийся рядом пистолет.

— Молчать, кому сказано!

Йен поднял с земли серп. Медленно, он двинулся в сторону двери и ногой вышиб из-под нее дверь, занося серп для удара. Но там никого не оказалось.

— Смылись. Странно... — он повернулся ко мне и застыл. — Девчонка, что, твою мать?..

Раздался выстрел. Пучок красного огня вырвался из дула пистолета. Свинцовая пуля, мелькнув серебром, за один лишь короткий миг достигла его головы, застряв в противоположной стене.

Хлынули брызги крови, окрашивая комнату в красное. Ошметки мозгов разметались по висящему там ковру, неспешно сползая вниз. Секунды тянулись целую вечность.

Глухой стук. Его тело упало на пол. Он даже понять ничего не успел.

Морщась от боли, я поднялась на ноги и выглянула в окно. Морис уже ждал меня у выхода.

* * *

Марианна

Время идет. Сезоны сменяют друг друга год за годом, стремясь к чему-то неизведанному и настолько иллюзорному, что оно уже едва проглядывается сквозь пелену бытия. Мы проживаем день за днем. У кого-то есть цель, у кого-то их великое множество, но есть и те, кто обречены на скитания в абсолютном сером мраке — существуя, не ведая полной жизни. Но хуже всего, когда счастье было у тебя, росло в твоих руках словно хрупкий птенец, нуждающийся в защите... А потом все катится в бездну. По глупости. Не потому что кто-то виноват, а просто потому что никто не захотел бороться.

Однако в сущности это всего лишь отвратные сопли, ради которых не стоит даже пальца из носа вынимать, не то что придаваться душевным страданиям.

Запах неумолимо вел меня к моей добыче. В руках покоился верный клинок. Сердце отбивало ровный спокойным ритм. Ничто не могло нарушить мои планы.

Ничто. Кроме этого.

И вот теперь я несусь по лесу, перепрыгивая коряги и косые пни, и даже не слежу за дыханием. Я ощущаю, как воздуха становится все меньше. Как судорожно сжимаются легкие, пытаясь заполучить хотя бы чуточку живительного кислорода, но останавливаться нельзя. Порой время — единственное, что у нас остается, и нельзя терять ни секунды.

Внезапно справа испуганно вздрагивают ветки. В небе мелькает черная тень, сверкнув серебром на солнце, и стремительно исчезает в облаках.

Галка. Плохой знак. Знак смерти.

Всхлипнув, я бегу быстрее. Сердце трепещет в груди как запертая в клетке бабочка, силясь прорваться за решетку. На лбу проступает испарина, а глаза сплошь заливают соленые слезы.

Граница чащи проносится мимо, сменяясь чистыми осенними лугами, покрытыми влажной от капелек росы травой, среди которой предательски кроются старые засохшие корни, выглядывающие из-под земли, чтобы подловить какого-нибудь неумелого путника.

Я цепляюсь за один такой. Мир кружится. Я качусь вниз по склону словно пустая бочка, пересчитывая каждую косточку в теле, но стоит мне вновь оказаться на ногах, как я снова несусь вперед, уже видя перед собой пляшущие очертания города.

Я накидываю капюшон и на ходу натягиваю тонкие, но теплые перчатки, чтобы никто не увидел во мне угрозу. Сейчас это ни к чему.

Вот уже ворота с каждой секундой становятся все ближе.

Стражники делают шаг вперед.

— С дороги!

От такой наглости они всего лишь на секунду с изумлением на их испещренных морщинами лицах застывают на месте, но я уже скрываюсь глубоко в городе, теряясь среди толпы, а они не торопятся меня преследовать, даже заметив лук и меч в моих руках.

— Куда ты прешь, идиотка?

— Ай!

— Смотри, куда идешь, придурок!

Мне плевать на их слова. Для меня они — всего лишь мушки, застрявшие в нити времени и беспомощно трепыхающиеся в паутине. Они пытаются что-то сделать. Пытаются стать значимыми, выделиться, но одного не смогут изменить никогда: каждого из них уже поджидает на том конце голодный паук, который не успокоится, пока не пожрет их всех до единого.

Я на секунду застываю на месте. Втягиваю носом воздух и пытаюсь различить среди сотен тысяч разнообразных запахов лишь один, от которого все внутри меня переворачивается с ног на голову. Нет больше сил противиться, нет больше воли оставаться собой.

Как глупо! Но по-другому я больше просто не могу.

Ногой я выбиваю дверь. Перешагивая через окровавленные трупы, взбираюсь по лестнице на второй этаж и застываю у закрытой двери, на ручке которой ясно виднеется кровь и отпечаток тонких девчачьих пальцев.

Справа, на пару сантиметров выше моей головы, поблескивает свинцом застрявшая в стене круглая пуля.

Поздно...

Дрожащими руками я проворачиваю замок и толкаю дверь от себя. Она медленно со скрипом открывается, елозя углом по разводам крови.

На миг мне показалось, что меня убили. Я замираю. Только через минуту решаюсь сделать шаг и переступаю порог, шатаясь на ватных ногах как во сне.

Они внезапно подкашиваются. Меч и лук с глухим стуком падают на пол.

С криком ужаса я кидаюсь к мертвому телу, но рука замирает в паре сантиметров от его изуродованного лица, от которого осталась лишь одна половина.

— Нет, — мой голос дрожит. — Йен, как же тебя так?.. Кто?..

Больше слов не находится.

Со слезами на глазах я обвиваю его тело руками и перетаскиваю на колени, прижимая к себе.

— Йен, — я целую его в уцелевшую щеку, чувствуя на губах привкус крови. — Пойдем со мной. Пойдем со мной туда, где будем только мы. Пожалуйста, Йен!

Я стягиваю с кровати простыню. Разрезаю одеяло надвое по шву, связываю все тряпье вместе и бережно заворачиваю в него тело Йена, стараясь не упустить ни одну, даже самую крохотную косточку раздробленного черепа.

— Йен, идем...

ИСТОРИЯ ШЕСТАЯ. ЛАБИРИНТ

Теперь в них никто не верит. Только дети, перешептываясь друг с другом в холодные январские ночи, когда за окном страшно воет вьюга, а по трубам гуляет грохочущий морозный ветер, рассказывают истории о древних подземных пещерах, в которых, по слухам, скрыт давно забытый сказочный клад, который охраняют монстры из самых черных и жестоких кошмаров, способные оторвать тебе голову одним лишь пальцем и за секунду съесть твой мозг, раскроив черепушку.

По легендам когда-то давно алчный король гномов закопал свое сокровище, не желая делиться им с другими, и создал вокруг них непроходимый лабиринт, пожирающий каждого, кто осмелится переступить его порог. Но все это — неправда, а правда если и существовала на этом свете, то уже давно сгинула в пучинах бесконечного и конечного времени.

Там, где с одной стороны вздымаются к небу снежные шапки острых гор, а с другой кипит огненное озеро Лескет, выбрасывая в воздух ядовитые пары порченной крови, от которой сохнет трава и гибнут растения, в слиянии двух рек Шай и Де-шай кроется древнее зло, открывающее свои двери для избранных лишь раз в сто тридцать пять лет.

Не раз глупые путники по невежеству забредали в его коридоры. Тысячи раз люди погружались все глубже в пещеры, копали новые туннели и чертили свои жалкие карты, желая отыскать великий клад гномского короля, но каждый заканчивал одинаково — он становился очередным кормом для духа тьмы, помогая поддерживать в нем искру жизни. Лишь до того момента, когда еще один смельчак не рискнет бросить ему вызов.

Где-то там, под толщей земли и камней, в одной из пещер, скрытых от чужих глаз сотнями самых древнейших и жутких заклинаний, покоится вот уже три тысячи проклятых лет могущественный камень Амнел, или Сотрясающий Землю. Следуя зову предназначения, он ждет того дня, когда вырвется наружу и сможет вновь сеять смерть и панику среди народов людей, и наступит тогда конец всему. Конец, после которого больше не будет начала.

Но Амнел — не единственное, что кроется во владениях зла, выжидая своего часа. Наряду с ним, затерянное в великом множестве переплетающихся коридоров и сотнях тысяч смертельных тупиков, в абсолютном мраке растет Безмерное Древо, уходящее своей вершиной на саму Ледяную Пустошь, во владения черного бога Холхоста, и берущую начало корнями в Озере Памяти, которому поклоняются многочисленные жрецы Эзры.

Древо это, сокрытое туманом времени, имеет чудесное свойство единожды возвращать из мира смерти заблудшую душу, чье тело пригрелось в его опавшей листве. Но будет проклят тот день, когда подверженное тлению существо вновь падет с небес на землю, ибо никто не может обмануть Госпожу Гибели, и нагрянет она в жизни каждого из нас, пожиная свой черный урожай.

И будут сопровождать ее верные слуги, уродливые создания из самых страшных людских кошмаров, а среди них и та, что в народе кличут Проводницей — она поведет войска тьмы пожирать всех и каждого, кто встанет у них на пути.

Не будет против них спасенья. Слабых духом они заберут себе, и каждый из них пополнит бесчисленную и безграничную армию мрака, а тех, кто осмелится бросить им вызов, растопчут, потому что только равные им могут ставить условия.

Но конечна их власть. В тот миг, когда пройдут сто тридцать пять лет со дня последнего открытия врат черного бога, окажутся они обречены на вечное заточение в своей темнице, и если за этот срок не смогут они одолеть избранного, то двери клети больше не откроются никогда.

Однако все это — лишь очередная глупая легенда, сотканная устами тех, кто попросту треплет языком и еще умудряется зарабатывать на этом деньги.

А в чем же правда? Вот в чем.

Амнел утрачен давным-давно. Он сгинул, поглотив сам себя из-за необузданной магической мощи, таящейся глубоко внутри него, и больше никогда не явится в этот мир, затерянный в ткани бытия и смеси миров.

Зло иссохло. Прошли те дни, когда рыцари и воины боролись за звание избранного и бессмысленно погибали на подступах к лабиринту, и оно попросту расщепилось на мельчайшие частицы, не выдержав долгого заточения, и теперь развеяно по ветру, бессильное и немощное, не способное захватить даже весеннего червя.

Без тьмы же, подпитывающей его могущество, великий лабиринт, созданный неизвестным мастером, разрушился в ту же секунду, когда сгинули путы черного бога. Ныне от него остались лишь жалкие обугленные камни, трепещущие от памяти былой силы, и многочисленные темные коридоры, заброшенные и опустыненные.

Только Древо растет меж озера и гор и по сей день, нетронутое никакими ветрами и бедами. До сих пор его листва опадает раз в девять лет в день зимнего солнцестояния и предлагает каждому нуждающемуся второй шанс в спасении от смерти. Но без близости демонических сил, подпитывающих его корни, Древо требует с каждого плату.

И вот сейчас, слышите? Вновь трепещут галки, гнездящиеся в его высокой кроне, и от страха близости чужого духа воют поблизости чумные волки, потому что их владения уже в который раз пересекли чужаки.

А чуть поодаль, в корнях, прикрытых опавшей желтой листвой, вздымающейся над землей на целые метры, лежат два тела. Одно полуживое, в нем едва-едва бьется сердце, а другое мертвое, как и гниющая пелена над ним, едва прикрывающая их серые выцветшие лица.

Сколько они здесь лежат? Год? Два? Или целую вечность?

Птицы недовольны. Еще бы! Она шепчет. Шепчет целыми днями ему на ухо свои скользкие эфемерные слова, не значащие для них ровным счетом ничего, и мешает глодать на ветках сладкие кости.

Ее бледные губы шевелятся, руки обвивают его тощую дохлую шейку, тщетно пытаясь удержать душу в этом мире, а иссиня-черные треугольный когти впиваются до мяса в кожу, но кровь уже не идет. Уж зоркие-то галочьи глазки всегда приметят мертвеца, будь то человек или зверь. Даже пусть оба вместе взятые.

А баба все надеется. И шепчет! Взывает к какому-то свету — ха! К душе — еще смешнее!

Они-то все знают, но никому никогда ничего не скажут. А вся правда в чем? Просто свет — это свет, а тьма — это тьма, и только глупцы придают этим словам какое-то значение.

Внезапно листья зашелестели.

Галки, переминаясь на лапах и цепляясь когтями за ссохшиеся сучья, устремили свои взгляды вниз, к корням своего древнего обиталища, и суетливо прищурились, пытаясь разглядеть происходящее.

Шепот вдруг прекратился. Еще интереснее!

Сколько жили тут они, а листья еще никогда не шевелились, и трупы оставались трупами — они медленно гнили, становясь подпиткой для гниющего Древа, — а тут живы. Сразу оба!

Первой очнулась девка. Вскрикнув, она испуганно вскочила на ноги, абсолютно нагая (конечно, птицы не очень интересовались красотами человеческого тела), и покрытая слоем грязи и запекшейся крови. Только успела она подняться, как тут же грохнулась на свой зад и стала быстро-быстро отползать назад, но ее руки все время проваливались в листву, и это у нее не так уж и хорошо получалось.

Через дюжину секунд от нее настала очередь и мужика. Этот проснулся по-другому. Шрамы его зажили все до единого, и кожа, конечно же, бледная и тонкая как старый пергамент, на котором чиркал когтем еще их прапрадед, стала почти идеальной, если бы не эти просвечивающиеся синие вены, горящие изнутри неясным зеленым пламенем, от которого по перьям пробегала ледяная дрожь.

И глаза. От одного вида эти безумных желтых глаз, внутри которых птицы видели безмерный голод, галки как в кошмарном сне захлопали крыльями и унеслись прочь, желая в этот миг оказаться как можно дальше от родного дома. Даже птенцы, едва способные летать, готовы были выпасть из гнезд и разбиться оземь, лишь бы не стать кормом для этого ожившего злого духа, если бы не слабые тонкие лапы.

Огненное озеро Лескет впервые в ужасе вздрогнуло от заунывного волчьего воя. Все его обитатели знали: лабиринт вновь породил своего демона.

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ. БОЛОТНЫЙ БЕС

Ольха

— Черт! Твою мать! Ну ты и сволочь!

Я от ощущения полной несправедливости сплюнула и пнула первый же попавшийся под ногу камень, но он оказался чертовски тяжелым, так что я только ушибла палец и еще больше испортила себе настроение.

Нет, ну это же надо так попасть-то, а!

Я еще раз склонилась над телом хрипящей лошади и положила руку на ее грудину, прислушиваясь к сердцебиению и беспорядочным сокращением залитых кровью легких, судорожно пытающихся зачерпнуть лишнюю крупицу воздуха.

Все ее тело было покрыто мыльной пеной, влажная от пота шкура обжигала ладонь, и огромные, раскрытые на всю ширину от страха глаза смотрели в мою сторону, как будто виня меня во всем случившемся.

— Ну, да, я виновата, черт тебя дери! — не выдержала я. — Тупая скотина...

Ее ноги дернулись, лошадь беспомощно захрипела.

— Знаю я, знаю.