— Ладно. Как-нибудь.
Как-нибудь...
Когда настанет это "как-нибудь"? Вновь эта неясная мысль всплыла у меня в голове.
3
— Не хочешь заглянуть в кружок живописи? — предложила Мей на большой перемене в четверг, 18 июня.
С утра безостановочно лил дождь, так что обед на крыше исключался. А в классе, вместе со всеми, нам есть не хотелось — нас же "не было". Как только закончился четвертый урок, мы, будто подав друг другу сигнал, одновременно встали и вышли в коридор. Тогда-то Мей и произнесла те слова.
Мне в голову приходили лишь менее интересные места, так что я согласился сразу:
— Давай.
Кружок живописи обитал на первом этаже нулевого корпуса, в самой западной его части. Изначально он занимал обычный учебный класс. Потом его поделили пополам, и помещение кружка живописи стало вдвое меньше. Вторую половину занимал кружок культуры. Табличка на двери гласила: "Краеведческое общество".
— Ой! — раздался возглас, едва мы вошли.
Две девочки, которых я никогда раньше не видел. Судя по цвету их бейджиков, одна из них училась в первом классе, другая во втором. У второклассницы было спокойное узкое лицо и хвостик на голове, у первоклассницы — круглая детская мордашка и очки в красной оправе.
— Мисаки-семпай! — воскликнула второклассница с хвостиком и удивленно заморгала. — Что ты здесь?..
— Так, захотелось зайти, — ответила Мей своим обычным бесстрастным тоном.
— Разве ты не ушла из кружка?
— Просто сделала перерыв.
— Ооооо, правда? — это уже первоклашка в очках.
Похоже, эти девчонки были не в курсе специфической ситуации в классе 3-3 (что, впрочем, неудивительно, если учесть правило "не рассказывать никому за пределами класса"). Они начали разговаривать с Мей абсолютно нормально — это было лучшим доказательством.
— Эмм, а это кто? — поинтересовалась второклашка, глядя на меня.
Мей тут же ответила:
— Мой одноклассник Сакакибара-кун. Он и с Мотидзуки-куном тоже дружит.
— Ооооо, правда?
Первоклашка. Она это произнесла ровно тем же тоном, что и в прошлый раз, будто проигрывала одну и ту же запись. И выражение лица у нее было такое же — застенчивая улыбка... Ой. Это для меня не очень хорошо, пожалуй.
— Он сказал, что его интересует кружок живописи, и я его привела, — дала Мей минимальное объяснение.
— Ооооо, правда?
— Ты собираешься вступить? — спросила второклашка, застав меня совершенно врасплох.
— Ээ, я не планировал... В смысле, не знаю, я...
Пока я сражался со словами, Мей скользнула мимо девчонок. Я последовал за ней.
В комнате было куда опрятнее, чем я ожидал.
Середину занимали два больших рабочих стола, в точности таких же, как в кабинете рисования. У одной стены выстроились шкафчики членов кружка, на противоположной висели большие металлические полки, где аккуратно стояли и лежали художественные принадлежности и прочие вещи.
— Мотидзуки-кун совершено не изменился, — заметила Мей, подойдя к одному из нескольких мольбертов, стоящих в комнате. Взглянув на него, я увидел копию "Крика" Мунка — нет, не совсем копию. Детали фона были вроде не такие, как в оригинале, и человек, закрывающий уши руками, смахивал на Мотидзуки...
...И ровно в этот момент вошел Юя Мотидзуки собственной персоной.
— О, семпай.
— Мотидзуки-семпай!
Услышав девчачьи голоса, я обернулся — и да, в дверях стоял Мотидзуки. Как только он увидел нас с Мей, его лицо преобразилось, как будто он внезапно наткнулся на привидение или что-то подобное.
— Ээ, девочки, можно вас обеих на минуту? Прямо сейчас? — обратился он к младшеклассницам, старательно не глядя на нас с Мей. — Мне срочно нужна ваша помощь.
— Ооооо, правда?
— Но ведь как раз Мисаки-семпай зашла...
— Просто идемте.
И Мотидзуки выскочил из комнаты, чуть ли не волоча девчонок за собой.
Снова повернувшись к "Псевдо-Крику" на мольберте, Мей тихонько хихикнула. Это оказалось заразительно — я с трудом подавил смех.
Тяжело было бы вести себя так, как будто нас "нет", в присутствии двух посторонних, не подозревающих, что происходит (и, конечно, объяснить им Мотидзуки не мог). Вот почему он должен был убраться отсюда под каким угодно предлогом. Интересно, что именно Мотидзуки придумает в качестве помощи, которая ему требуется от девчонок "срочно"? Мое воображение разыгралось, и мне стало даже немножко жаль Мотидзуки.
Мей отошла от "Псевдо-Крика" и направилась в заднюю часть комнаты. Из-за шкафчиков она что-то вытащила.
Это что-то было полностью обернуто белой тканью, но форма и размер дали мне понять, что это тоже мольберт. Мей осторожно отвернула край ткани. Там был холст десятого размера лицевой стороной к мольберту. Мей тихо вздохнула и перевернула холст.
Незавершенная картина маслом. И не нужно было спрашивать, чтобы понять, что рисовала ее Мей...
На холсте был портрет женщины во всем черном. С первого взгляда в женщине угадывалась мать Мей... но.
Ее лицо было неестественно рассечено надвое. Разрез шел от макушки через лоб, между бровей, через нос и рот. И половинки головы были раздвинуты в стороны буквой V. Такая вот картина.
На правой половине рассеченного лица я увидел слабую улыбку. А на левой — грустное выражение. Ни крови, ни каких-то внутренних, подкожных структур на картине не было, так что реалистичной ее никак не назовешь. Она выглядела гротескной и, на мой взгляд, отдавала дурновкусием...
— Хоть не выкинули ее, — пробормотала Мей. — Если бы в кружке был не Мотидзуки-кун, а Акадзава-сан...
То она уничтожила бы картину на том основании, что творчество человека, который "не существует", тоже не должно существовать. Скорей всего, Мей именно это имела в виду.
— Заберешь ее домой? — спросил я.
— ...Нет, — Мей качнула головой и перевернула холст обратно. Потом обернула мольберт тканью и убрала за шкаф.
4
Выйдя из комнаты, мы тут же наткнулись на Миками-сэнсэй.
Естественно, нам следовало ее игнорировать. А ей следовало игнорировать нас. Я это понимал, но все равно на миг мои ноги сами собой остановились.
Возможно, именно из-за этого Миками-сэнсэй тоже остановилась, а потом неловко отвела взгляд. Мне показалось, что ее губы дрогнули, будто собираясь произнести что-то... Но, вероятно, только показалось. В конце концов, все это произошло в полутемном коридоре в течение нескольких коротких секунд.
По четвергам пятый урок (то есть как раз следующий) — рисование с Миками-сэнсэй, но мы туда идти не собирались. Это такой предмет, что учителю и ученикам гораздо легче, когда двое "несуществующих" отсутствуют. То же относится к классному часу, который у нас шестым уроком.
— Куда теперь? — тихо спросил я у Мей, пока мы шли бок о бок по коридору.
— Давай зайдем в библиотеку, — предложила она. — В дополнительную, естественно. Заодно можем там и пообедать.
5
В общем, звонок на пятый урок застал нас уже в дополнительной библиотеке. Когда мы пришли, там не было никого, в том числе Тибики-сана.
Мей уселась на один из стульев, стоящих вокруг большого стола, и начала читать книжку, которую принесла с собой. Когда она ее доставала, я успел кинуть взгляд на обложку: "Одинокая толпа". Интересно, что это за вещь? Во всяком случае, она, похоже, не имела ничего общего с жанром, которым увлекались мы с Мидзуно-сан.
— Я ее взяла в основной библиотеке, — сказала Мей, опустив взгляд на открытую книгу. — Название как будто само ко мне попросилось.
— "Одинокая толпа"?
— Ее написал человек по фамилии Рисмен. Дэвид Рисмен. Слышал про него?
— Неа.
— По-моему, у твоего отца эта книга вполне может быть.
А. Такого сорта книга, значит.
— Она интересная?
— Мм... да вроде.
Я подошел к тому же шкафу, который показал мне Тибики-сан в прошлый раз, когда я здесь был. Там, где я помнил, я нашел искомое — школьный фотоальбом 1972 года. Взял его с полки и отнес на большой стол.
Выбрав место в двух стульях от Мей, я сел и раскрыл альбом. Дело не в том, что я хотел еще разок увидеть маму времен средней школы. Просто вспомнил вдруг, что хотел кое-что проверить.
Я открыл разворот класса 3-3 и принялся изучать групповое фото на левой странице.
Пятая справа во втором ряду, мне чуть напряженно улыбалась мама-школьница. Спереди-справа от нее, чуть поодаль от учеников, стоял мужчина. Худой, в синем блузоне. Держа одну руку на бедре, он улыбался веселее, чем любой из учеников. Это был... угу, ну точно.
— Где здесь твоя мама?
Раздавшийся у меня за спиной голос Мей так меня напугал, что я чуть не заорал. Блин... она же сидела менее чем в трех метрах от меня. Как я умудрился не заметить, когда она встала?
Приведя нервы в порядок, я указал на фотографию.
— ...Вот.
— Хммм.
Мей заглянула в альбом через мое плечо и уставилась на мамино лицо.
— Рицко-сан, да... — прошептала она. — Хмм... понятно.
Она удовлетворенно кивнула. Потом отодвинула стул справа от моего, села на краешек и спросила:
— От чего твоя мама умерла?
— Ох... — я невольно вздохнул. — Она меня родила, а потом — тем же летом, в июле... Она себя неважно чувствовала после родов, а тут подхватила простуду, которая потом дала какое-то осложнение.
— ...Ясно.
Это было пятнадцать лет назад. Точнее, если подключить арифметику — четырнадцать лет и одиннадцать месяцев назад.
— Кстати, ты вот это знала? — на этот раз спросил я, глянув искоса на лицо Мей. Мне показалось, что повязка на ее левом глазу грязнее обычного. — Глянь, кто в тогдашнем три-три был классным.
Мужчина в синем блузоне в правом углу группового фото.
"А, да. Ее классный руководитель был таким красивым молодым человеком... Он преподавал обществоведение и вел драмкружок или еще что-то в этом роде. И он так любил свою работу. Мне кажется, ученики его очень уважали".
Да, так сказала бабушка, пробираясь сквозь далекие воспоминания. Именно об этом человеке она говорила.
Даже если двадцать шесть лет назад ему было меньше тридцати, сейчас ему уже за полтинник.
Возраст сходится. Но в прошлый раз, когда я заглянул в альбом и заметил его, я, как и, должно быть, Мей сейчас, подумал, что он очень сильно изменился за эти годы.
Ради полной уверенности я проверил имя учителя под фотографией. И я оказался прав. Надпись гласила:
Тацудзи Тибики-сэнсэй
— Можно я еще кое-что уточню? — поинтересовался я, поднимая взгляд от альбома и поворачиваясь к Мей. — На той неделе, когда мы были у тебя дома и ты мне объясняла, что происходит, ты все время повторяла, что узнала это от "одного человека". Это был?..
— Угадал, — кивнула Мей, весело улыбнувшись. — Я имела в виду Тибики-сэнсэя.
6
Вскоре появился и сам Тибики-сан, "правитель" библиотеки. Сразу после того, как я вернул альбом 1972 года на место.
— Ого. Вдвоем сегодня, да? — уронил он, как только заметил нас, а затем занял свое место за стойкой, не произнеся больше ни слова. Как обычно, он был во всем черном (и даже очки — в черной оправе), и его растрепанные волосы с сединой оттеняли худое, бледное лицо. Ничего общего с "так любящим свою работу" учителем, которого вспоминала бабушка.
— Теперь нас двое "не существует", — пояснила Мей, встав со стула.
Оперев локти на стойку, Тибики-сан ответил:
— Вот как. Я слышал об этом мельком.
— Как вы думаете, это сработает?
— Ну, как тебе сказать, — нахмурился он. — Честно говоря, не знаю. Такого никогда раньше не пробовали.
Потом его взгляд передвинулся на меня.
— Теперь ты понимаешь ситуацию, Сакакибара-кун?
— Понимаю, но...
— "Но"? Все еще не веришь?
— Да нет, но... хотя, наверно, да. Думаю, я пока что не могу поверить до конца.
— Хмм.
По-прежнему опираясь локтями о стойку, библиотекарь в черном запустил пальцы в шевелюру.
— Полагаю, тебя нельзя винить. Если бы я был на твоем месте и ни с того ни с сего услышал такую историю... ни за что бы не поверил.
Его рука остановилась, по-прежнему сжимая пряди волос; брови резко сошлись.
— Однако, — продолжил он, — все это правда. Этот феномен действительно имеет место в нашей школе, в нашей Йомияме.
Феномен, да?
В памяти всплыли слова Мей на прошлой неделе — те, где она приписала все свое объяснение "одному человеку".
"В общем, человек такое сделать не может. Это вот такой вот "феномен"".
Она использовала этот термин. И еще она сказала: "Это не то, что обычно называют проклятием".
Когда я понял, что "один человек" — именно тот, кто находится сейчас прямо передо мной, все детали встали на свои места. Пытаясь осознать, что вот этот человек, который руководил классом 3-3 двадцать шесть лет назад, по-прежнему оставался в школе, только уже в роли библиотекаря... пытаясь представить себе, как такое могло произойти...
— Эээ...
Я встал и направился к стойке, куда уже подошла Мей.
— Значит, это вы тогда были учителем обществоведения и куратором драмкружка. И вы же двадцать шесть лет назад были классным в три-три, потому и маму мою знаете...
— Совершенно верно. Полагаю, ты это понял, когда зашел сюда в прошлый раз и просмотрел тот альбом.
— Мм, ага... Но как вы оказались здесь?
— Это непростой вопрос.
— Извините.
— Не за что извиняться. ...Мисаки-кун тебе не рассказала, значит?
Я покосился на Мей.
— Нет, не рассказала.
— Хмм.
Тибики-сан поднял глаза на висящие на стене часы. С начала пятого урока прошло чуть больше получаса.
— У вас по четвергам рисование, да? Полагаю, и классный час после него вы тоже пропустите?
Мы с Мей быстро переглянулись и разом кивнули.
— Мы подумали, что всем будет проще, если нас там не будет.
— Несомненно. Вы приняли верное решение.
— Ээ, Тибики-сэнсэй? — задал я вопрос, который только что у меня родился. — А это ничего, что вы с нами общаетесь?
— Пожалуйста, не зови меня "сэнсэем". "Тибики-сан" вполне достаточно.
— А... ага.
— Видишь ли, я не имею отношения к вашему классу. Все, кто не связан напрямую с классом три-три, можно сказать, в безопасности. Поэтому даже если я общаюсь с вами свободно, это не должно ни на что повлиять.
Ну конечно же. Разумеется, именно поэтому Мей могла спокойно заходить сюда когда заблагорассудится и узнавать у него разные вещи.
— Теперь к твоему предыдущему вопросу, — продолжил Тибики-сан и опустился на стул за стойкой. — Почему бы мне не воспользоваться этой возможностью, чтобы рассказать вам кое-что? Мисаки-кун пока что слышала только фрагменты этой истории.
7
— Откровенно говоря, я не люблю рассказывать о том, что произошло двадцать шесть лет назад. Хотя, возможно, я последний в этой школе, кто был свидетелем тех событий.
Двадцать шесть лет назад, класс 3-3. Смерть ученика по имени Мисаки, которого все любили. А потом...
— Никто не хотел ничего дурного, — произнес Тибики-сан тихим, измученным голосом. — Я был совсем молод и полон учительских идеалов... Я вел себя так, как считал правильным. И ученики тоже. Хотя сейчас то поведение кажется мне легкомысленным. В итоге это послужило толчком к тому, что в нашей школе, фигурально выражаясь, открылись "двери смерти".
