Онтологически человек: вода и ветер

— Здравствуй, — сказала фея. — Ты решил?

Ланс преклонил колено.

— Госпожа. Позволь мне служить тебе.

— Мне не нужны слуги, — чуть удивленно ответила она.

— Я могу защищать тебя!

— Мне никто не угрожает.

— И сражаться ради тебя!

Она покачала головой.

— Я ни с кем не воюю.

— Тогда скажи, что мне делать? — взмолился он. — Что мне делать со своей жизнью?

— Ты человек, — сказала фея. — Решай сам.

Он попытался ухватить ее за подол.

— Скажи! Ты должна сказать мне!

Она гневно отпрянула.

— Я ничего не должна тебе, человек!

Ланс вскочил на ноги.

— Ты не можешь так со мной!

Из тучи прямо в озеро ударила молния — и фея исчезла во вспышке.

— Ты не можешь так со мной, — прошептал Ланс. — Ты не можешь...

— Я не могу, — Нимуэ уткнулась Мирддину в плечо. — Он ищет себе нового Солнцеликого. И у него такие голодные глаза. И каждый раз, когда я ему говорю, чтобы он думал сам, у меня такое чувство, будто я щенка пинаю.

— Добро пожаловать в клуб, — мрачно сказал Мирддин.

— Ему тут плохо, — сказала Нимуэ. — И с каждым днем все хуже. А когда я его спрашиваю, что он сам хочет — он каменеет или злится. — Она помолчала. — Он меня пугает. Он совсем не слышит, что ему говорят. Смотрит и видит что-то свое. И он хочет, чтобы кто-то думал за него. Если бы он не был человеком, он был бы из фир болг. С такой пустотой внутри.

— Но он человек. Его просто не научили ничему. Сколько в нас это вдалбливали — смотри, кто перед тобой, спрашивай, выслушивай ответы, потом действуй. А его всю жизнь дрессировали на обратное. У него даже родителей не было, один этот их... вождь ободранный. — Мирддин помолчал. — Извини. Не стоило его сюда тащить.

Нимуэ отвела взгляд.

— Это было мое решение. И это было... самонадеянно. — Она вдруг сморщилась, зашипела, как от боли и уткнулась головой в колени.

— Что такое? — встревожился Мирддин.

— Он ищет, — сквозь зубы выдавила дану.

Мирддин подошел к окну и раздвинул пальцами бамбуковые планки шторы. По стеклам колотил град. У черты невидимого круга топтался Ланс и напряженно вглядывался в темноту. У ног его метались палые листья. Рябины за спиной склонялись чуть не до земли под ветром. Он не мог видеть дом, обведенный защитным кольцом, но что-то привело человека к нему.

— Пугнуть его? — спросил Мирддин.

Нимуэ выпрямилась, потерла висок, вздохнула и покачала головой.

— Не надо. Я отдохну и попробую снова.

— Не сегодня, — сказал Мирддин. Он выписал в воздухе знак, усиливая защиту. Ланс развернулся и, сгорбившись, побрел куда-то прочь. Мирддин проводил его взглядом, сходил на кухню и принес Нимуэ имбирного чаю.

Нимуэ прижалась лбом к кружке и закрыла глаза.

— Ты думаешь, Помона была права? — спросил Мирддин.

— Да, — ответила она, не открывая глаз. — Но это не значит, что я не собираюсь попробовать как минимум еще раз.

Постель была каких-то невероятных размеров, и такая мягкая, будто не лежишь, а плывешь. Он не мог в ней заснуть, стоило задремать — и начинало казаться, что он тонет. В итоге он стянул тонкое одеяло, завернулся в него и устроился на полу между постелью и стеной, подложив под голову сандалии. От пола пахло деревом.

Тишина давила на уши. Он привык к спальням, наполненным множеством звуков — храпу, сопению, скрипу половиц, переругиванию шепотом, хриплым "раз! два! три!", когда кто-то вопреки правилам играл в "камень-нож-колодец" после отбоя. Он привык к постоянному чужому присутствию вокруг. А теперь он был один. Совсем один.

Он, конечно, оставался один раньше, но тогда у этого была цель, это было одно из испытаний, которое нужно было пройти, чтобы стать Сыном Солнца.

Сыном Солнца...

Он вцепился зубами в одеяло, чтобы не закричать, замер и стал дышать ровно-ровно, как всегда делал. Так надо было, чтобы никто не подошел и не стал спрашивать, что не так. Праведные дети Солнца всегда счастливы. Праведные дети Солнца выполняют правила и служат Солнцу. Солнце дарует их своим благословением...

Он вспомнил истлевший череп перед собой и глаза безумца. Горло перехватило, будто его опять сжали мертвые пальцы.

Как так можно? Как?

Зачем мир, если в нем можно так?

Зачем колдун не явился раньше, не стер город с лица земли, пока он еще не родился?

Зачем?

Зачем?

Вдруг его будто кто-то толкнул изнутри головы. Он услышал голос — так, как это бывает во сне, только у него никогда не было таких снов.

Я смотрю, как художник рисует,

Все как всегда, сменяются свет и тень,

Все это время он от холста не отходит,

Ах, несчастный случай!

А он так рад,

Он не мог ошибиться удачней,

Это мой любимый шедевр, лучше нет.

Пел женский голос из ниоткуда. Ланс мог слышать скрип сверчка в щели, плеск воды, он кинул наугад сандалией в угол и услышал стук — все звуки слышались ясно, просто не могли заглушить голоса. Он натянул одеяло на голову и заткнул уши, но это не помогало.

След кисти, скользнувшей вниз —

Так встреча влюбленных начинается

С поцелуя,

Всего лишь клякса,

О, чем же ей еще предстоит стать

В его руках!

Он не знал, как это называется, то, чем лилась мелодия, знал только, что это нельзя принимать, нельзя слушать, нельзя впускать в себя. Так не может быть, не должно быть, так не бывает. Нельзя верить, что так бывает, потому что как тогда он был всю жизнь без этого? И как он будет без этого потом?

Пятна и полосы, взлеты, паденья,

Я могу ощутить то же, что и он —

О линиях этих, должно быть,

Мечтал создатель.

Голос пел о мире, в котором все хорошо, все имеет смысл, в котором невозможно ошибиться, и песня об этом немыслимом, непредставимом погнала его из-под крыши в ночь.

Он бежал, не разбирая дороги, пока не начал задыхаться и перед глазами не поплыли цветные пятна — но шум крови в ушах тоже не мог заглушить голоса.

Он споткнулся, упал, и из него хлынули слезы, как идет кровь или рвота. Это было недостойно, он не понимал, что с ним — будто все внутри вдруг превратилось в один сплошной кровоподтек. Это была слабость, и с этой проклятой слабостью ничего нельзя было поделать.

Все как всегда,

Когда он рисует на мостовой,

Начинается дождь,

Сменяются свет и тень...

"Хватит! — мысленно взмолился он. — Прекрати!"

Голос затих.

Дождь и правда пошел. Медленные редкие капли падали, ударяя по листьям. Можно было сделать вид, будто то, что на лице — это тоже дождь, а больше ничего не было, не было, не было.

— Что я ни делаю — становится только хуже, — устало заключила Нимуэ. Она сидела на полу, скрестив ноги и обняв подушку. Вокруг затейливым лабиринтом до самого потолка вилась "Сибилла". Полотнища переливались, как северное сияние от прохладно-синего до мучительно-багрового. Желтого и зеленого почти не было, и то и дело рисунок пересекали черные полосы — там, где восприятие утыкалось в незаполненную или выгоревшую зону. Структура занимала все имеющееся пространство и выглядела довольно зловеще даже в записи.

Мирддин, сидевший на подоконнике, еще раз вгляделся.

— У него немножко отошла заморозка, резко заболело все, о существовании чего он даже не подозревал, он испугался и быстренько запихнул все обратно под ковер. Тупик, однако.

Нимуэ потерла переносицу.

— Это самая база. По ней отстраивается все остальное. Но у него самого внутри этого аккорда нет, а, когда я пытаюсь дать его снаружи, он закрывается.

Она со вздохом поднялась и взмахом погасила проекцию.

— Мирддин, нам нужно отпустить его. Мы не можем ему помочь. Оставлять его так... будет жестоко. Я думала, что смогу включить его в экосистему, но... — она зябко повела плечами.

Прямого запрета проводить людей на Авалон не существовало. Но этим не злоупотребляли, и теперь было ясно, почему.

— Да, — тяжело сказал Мирддин. — Ты права.

Ланс зашел в здание — сам собой зажегся свет — и вздрогнул. В углу комнаты, вытянув длинные ноги, сидел колдун. Ланс непроизвольно сжал рукоять ножа. Колдун не обратил на это никакого внимания.

— От твоей унылой физиономии уже деревья вянут, — сообщил колдун. — Так что хватит тянуть кота за хвост. Напоминаю варианты — я могу вернуть тебя к твоим дорогим соплеменникам. Полагаю, они сейчас открывают для себя все прелести общинно-племенного строя. Пение хором у костра и жареную мамонтятину. Или я могу позаимствовать у тебя зубочистку и быстренько отправить тебя путями Единого, или куда там люди отправляются. Правда, это надо будет наружу выйти. А то кровищи будет, прибирайся тут потом... Так что давай решай. И быстро.

Как сговорились они, что ли...

— Делай, что хочешь, — сказал Ланс. — Мне все равно.

Колдун побарабанил пальцами по подлокотнику. На лице его отразилось отвращение. Он поднялся, повернулся к окну и покачался с пятки на носок.

Ланс сидел, сгорбившись, и молча ждал, когда он уйдет.

— Хорошо, — наконец, сказал колдун. — Я сегодня добрый. Вот тебе третий вариант.

Ланс поднял голову.

— Я могу сделать так, что ты уснешь. Без памяти. Без сновидений. Без ничего. И будешь спать, покуда стоит Авалон.

— И все пройдет?.. — медленно спросил Ланс.

— Не навсегда. Но надолго. — Колдун ощерился. Зубы у него были белые и ровные. — Три дня тебе на размышление. Думай.

Ланс бесцельно брел среди бесконечных деревьев.

Ничего не видеть. Не слышать. Не видеть. Не чувствовать.

Это было бы почти хорошо. Почти.

Лучше всего остального.

Зачем быть, если ты ничего не можешь? Если ты никому не нужен?

Он вяло подумал, что надо так и сказать. Раньше он счел бы это позором, но теперь это было уже неважно. В этом выморочном мире невозможно было проиграть и невозможно выиграть. Не существовало ни позора, ни чести. Только глухая тоска, бессмысленная и беспросветная.

Он начал пробираться назад по распадку, но, наверное, свернул куда-то не туда.

Посреди леса открылся просвет, заросший травой. По нему, друг против друга, соблюдая расстояние, как поединщики, медленно кружили колдун и фея.

— Я не поручусь, что у меня получится тебя остановить, — сказала фея. Рукава за ее спиной трепетали крыльями. — Но можешь быть уверен, что я постараюсь.

Колдун усмехнулся.

— Постарайся. Постарайся-постарайся.

В один миг фея вскинула вверх руку, колдун кинулся вперед, как ныряльщик, фея стала падать назад и рассыпалась стаей птиц, не коснувшись земли, птицы метнулись вверх и в стороны, за ними ринулся черный вихрь, ломая на ходу ветви.

Ланс сжал копье и бросился за ним, перепрыгивая через коряги и пригибаясь от летящих сверху сучьев.

Он резко вернул раз, и еще раз, и еще раз, и увидел зверя. Зверь был огромный, бурый, косматый, с вытянутой вперед мордой, горбатым загривком. Зверь встал на дыбы, оскалил белые зубы и заревел. На передних лапах болтались, ударяясь друг о друга, огромные кривые когти. Они стучали. Ланс никогда такого не слышал. Он выронил копье.

Огромная туша придавила его к земле, выбив дыхание.

Ланс очнулся. Схватил зверя левой за ухо, изо всех сил мотнул его в сторону, ударяя под ногу. Зверь сел на зад, отряхнулся, заревел и опять встал на дыбы. Ланс, не отпуская уха, рванул правой нож и ткнул вперед, пропарывая зверю брюхо. Хлынула кровь. Зверь забился в судорогах. Защелкала страшная пасть. Они повалились на землю.

Наконец, зверь дернулся в последний раз и издох.

Ланс спихнул с себя тушу, вытер лицо рукавом и засмеялся, глядя в синее небо.

— Так. Напомни мне, ради чего это затевалось.

— Посмотреть, смогу ли я тебя остановить, если у тебя опять случится состояние аффекта и ты попытаешься сделать что-нибудь, о чем потом пожалеешь. Ответ — вероятно, да, но для боевой обстановки этот способ вряд ли подходит.

— Да уж. Десятый день рождения... я такого не ожидал.

— Эльфин сдернул тебя в человека через детство. Я подумала, что это может сработать.

— Один и тот же трюк два раза не проходит.

— Да. Пришлось импровизировать.

— Ммм... мощно вышло. Впечатляюще. Эффектно. Или эффективно?..

— Не отвлекайся. У тебя случается гиперфокус. Ты видишь только что-то одно и перестаешь реагировать на все остальное.

— А ты рассыпаешься по всей биосфере.

— И забываю, что вообще хотела делать. Да. Все целеполагание идет через человеческую часть.

— Это теперь так называется? Я запомню. Слушай, сколько нас тут мариновали? Почему все это шло с припевом "не будешь человеком — превратишься в нечисть и будешь долго мучиться"? Почему никто не говорил "будь человеком, это приятно"?

Чертовски приятно, кстати говоря.

Нимуэ перевернулась на живот, положив подбородок на скрещенные ладони. От близкого мха глаза у нее отливали зеленью.

— Человеком, который умеет превращаться в ветер, неуязвим, бессмертен и никогда в жизни не встречал ни в чем отказа? Определенно!

Мирддин приподнялся на локте.

— Ни в чем-ни в чем?

— А вот не надо было пытаться запрудить русло! — Нимуэ села и потянулась, подставляясь свету.

— Погорячился, был неправ, — Мирддин ухмыльнулся и забросил руки за голову, устраиваясь удобней. — Что, много разрушений?

Нимуэ замерла, прислушиваясь к чему-то незримому.

— Ммм... камнепад на западном склоне... ветровал на северном... да, еще молния попала в сосну, но огонь сразу же потушило. Ничего серьезного. Нет, погоди... — лицо ее сделалось озадаченным.

— Что случилось? — спросил Мирддин.

— Пока мы тут развлекались, Ланс полез к медведю.

Мирддин сел.

— И что?

— И убил.

— Чем? — поразился Мирддин. — Этой своей зубочисткой?

— Похоже, что так.

— Вот идиот! — восхитился Мирддин. — А сам что?

— Жив и здоров, насколько я понимаю.

— Отлично. А то капсулу мы уже разобрали.

— Хотела бы я знать, зачем он вообще туда сунулся, — недовольно сказала Нимуэ. Она вздохнула. — Хотя я сама виновата, надо было просто сразу сказать, чтоб к медведям он не лез, так-то я просто приглядывала, чтобы никто на него не кинулся, а тут отвлеклась...

— Насколько я знаю, это все равно бы не помогло, — успокоил ее Мирддин.

Нимуэ наморщила нос.

— Ладно, ничего страшного. Все равно медведи территорию делят постоянно. То один другого задерет, то кто-то в болото сунется и утонет...

— Слушай, а тебе не мешает, что ты постоянно слышишь всю эту живность? — с интересом спросил Мирддин. — Там же постоянно кто-то кого-то жрет.

Вместо ответа она провела по его щеке и показала ему руку.

Мирддин непонимающе уставился на раскрытую ладонь. Нимуэ усмехнулась:

— Ты только что потерял несколько тысяч клеток. И не заметил. Не тот масштаб.

Мирддин хмыкнул. Улыбка Нимуэ стала чуть печальной.

— Иногда мне кажется, что для мира мы то же самое. Вода, ветер... просто перетекание энергии из одной формы в другую.