Деревянное чудо

— Вы обвиняетесь в нарушении законов равновесия. И должны предстать перед кресанийским трибуналом.

— Почему кресанийским? — поразилась я. Неужели Дигин лишит себя такого удовольствия?

— Потому что Вы нарушили закон на кресанийской территории, — пояснил Марис.

И я поняла, что это было всего лишь предметом торга во время переговоров с Гаком — кто получит право осудить меня. И на правах победителя, это право досталось Кресании.

До Сайруса они, скорее всего, не добрались, да он и не был их целью. Но ждать помощи с его стороны не приходилось.

— И что теперь? — холодно поинтересовалась я.

— Мы наденем на Вас блокиратор, и Вы проследуете с нами в Кресанию, — объяснил любезный Марис. Я вспомнила сестринский обруч на своей голове — и даже тогда мне нестерпимо хотелось освободиться, а что я буду чувствовать в ошейнике, как собака?

— Вы же понимаете, что Горальд не имеет для нас никакой ценности, — правильно расценив мои колебания, произнес Марис. И мне очень захотелось похоронить его прямо здесь. Но он был прав: его подчиненные могли тут же убить Гора, и уже никакое чудо не вернуло бы мне его.

— Хорошо, — выдавила я. И по молчаливой команде двое магов Коллегии нацепили на меня ошейник.

* * *

— Сайрус, ты сам не свой, — Кара грустно смотрела на кузена. — Тебя так расстроил этот человек?

— Прости меня, Кара, — маг повернулся к ней, — я не должен был позволять тебе ехать со мной. Не должен был рушить твою жизнь.

— Какую жизнь? — взвилась Кара. — Орден разогнали, в стране — война. Ты сам говорил, что в Оре — безопасно. Мы можем начать здесь все заново.

— Я не могу, — глухо произнес Сайрус.

— Почему? — Кара требовательно уставилась в его лицо, поймав кузена за руку.

Он не ответил, лишь высвободился.

— Потому что ты любишь Олянку, — ответила за него Кара.

Сайрус снова промолчал.

— Ты всегда любил ее. Так что сказал тот человек? Что случилось?

— Ее больше нет, — выдавил маг, — из-за меня.

— Глупости! Тебя даже не было рядом!

— Именно, — лицо Сайруса окончательно замкнулось.

— Послушай, я знаю, что она натворила. Так что это не твоя вина, — Кара вновь попыталась ухватить кузена за руку.

— Она? Натворила? Я сам призвал ее! Она спасла меня! Как могла, как умела. И это не ее вина. Это я, — Сайрус прошелся по комнате, и его пальцы вновь судорожно сжали подоконник, — это я должен был погибнуть. И тогда с ней ничего бы не случилось.

— А с Гаком?

На этот раз Кара была права, но Олянка все равно не должна была пойти на откуп Кресании.

— Ты бы отдал жизнь за Гак, не раздумывая. Даже если она невиновна, ее гибель не напрасна.

— Я — Глава Совета, это мой долг. А она даже не была... — Сайрус запнулся.

— Из Гака? Я так и знала, что этот Анк не в Гаке. Почему, Сайрус? — Кара требовательно посмотрела на кузена. — Почему ты выбрал ее?

— Я не выбирал, — покачал головой маг. — Это судьба.

Вышивка и клубки ниток сиротливо лежали на столе, ветер, рвущийся сквозь открытое окно, трепал волосы Сайруса. Он снова был похож сейчас на того беглеца, что восстал против законов сто двенадцатого вара и скрывался от Коллегии. Только теперь его сердце было разбито, и виноват в этом был лишь он сам.

— Я вернусь домой, — проговорила Кара, и Сайрус даже не обернулся, только коротко вздрогнули его плечи.

— Это опасно, — констатировал он. Но в его голосе не было ни запрета, ни обиды.

— Я знаю, — также безразлично отозвалась Кара. — Но я больше не могу здесь оставаться.

'С тобой', — она так и не произнесла вслух.

— Я уеду, — отозвался Сайрус.

— Куда? — в голосе Кары послышалась горечь. — За тобой охотятся, ты объявлен преступником. Не нужно умирать только из-за того, что умерла она. Никто не оценит этой жертвы.

— Я оценю, — упрямо произнес Сайрус и обернулся к кузине. И тогда Кара увидела в его глазах прежнего Сайруса, смелого, отчаянного, верящего в собственные идеалы.

— И что ты сделаешь?

— Я не позволю Дигину выиграть. Мерзавец вроде него не должен управлять страной.

— А как же перемирие с кресанийцами? Ты вновь развяжешь войну?

— Нет, — покачал головой Сайрус. — Я буду бороться с ним его же методами. Докажу его причастность к опасным опытам в исследовательском отделе. И открою правду о том, как выросли два дерева в Олянке.

— Ты думаешь, это что-то изменит?

— Кресанийцы получили, что хотели. А кто будет возглавлять нашу Коллегию — им по большому счету все равно. Речь идет о том, чтобы раскрыть глаза на ситуацию нашим магам, Совету. Или переизбрать его заново, если он куплен Дигиным.

— Ты говоришь о новом сопротивлении? Это будет сложнее, чем в прошлый раз.

— Свобода стоит дорого. И мы уже заплатили достаточно.

Кара покачала головой, но возразить не посмела. Она с надеждой и тревогой смотрела на того забытого Сайруса, который вдруг восстал перед ней из пепла.

— Но кто будет помогать тебе? Паитон, Идрис — все мертвы.

— Есть еще Тонвель и Клайдон, — отозвался Глава, — и многие другие, задавленные и принужденные Дигиным. Есть выжившие из Ордена Коллегии, которые сражались вместе со мной, не с Дигиным, вечно вершащим судьбы других, не выходя из своего кабинета. Есть истина, в конце концов.

Кара собирала те немногие вещи, что успела прихватить с собой, и украдкой утирала слезы. Она бы не глядя поменялась местами с мертвой героиней сопротивления. Сайрус любил ее. Он сломался, когда из-за нее случилось нечто непоправимое, сдался, отказался от всего — настолько сильно уязвило его ее падение. Осознанно принял ее судьбу, хотя и не обязан был ее разделять. И сейчас вернулся к жизни только для того, чтобы жертва Олянки не оказалась напрасной. Чтобы их встреча не стала случайностью. Чтобы вернуть их общую победу.

Как она могла только подумать, что Лаби и Гэтис породнятся? Для этого ей не хватало отчаяния и решительности Олянки, ее безумных планов, ее готовности на все ради Сайруса: от проникновения в самое сердце Коллегии до сравнивания с землей армии кресанийцев вместе со всем окружающим. А с мертвыми героинями сражаться и вовсе было бесполезно. Если у живых были ошибки и недостатки, то, погибая, они сразу обретали нетленный ореол вокруг магического поля.

* * *

— Как ты могла?

Я знала, что Клайдон рано или поздно придет ко мне с этим вопросом. И даже радовалась, что это случилось рано, пока я еще жива. В ошейнике я чувствовала себя почти мертвой, как и в пограничном мире, с той лишь разницей, что обруч не пил мои силы, а лишь блокировал их. Я с какой-то обреченностью рассматривала серые стены камеры, в которую меня поместили до созыва трибунала. Переход в столицу Кресании был почти таким же слаженным, как и в свое время в застенки Коллегии, когда я изображала Кару Лаби. Или ныне уже Гэтис? Глухая боль снова шевельнулась в сердце. Гора обещали отпустить сразу после суда. Но я им не очень верила. Если меня казнят, что им помешает потом разделаться с охотником? Сейчас же они держали его в живых исключительно для того, чтобы я была паинькой.

— Это было что-то новое, скачок сил, Клай. Прости.

— Ты сравняла с землей целый город и говоришь прости? — я почти физически ощущала его боль, несмотря на ошейник.

— Да, говорю. А кресанийцы просили прощения за Альд? А за остальные города? А за Паитона и Идриса? А за твои раны, Клай? — мои глаза невольно загорелись.

— Это вынужденное перемирие, — Клайдон опустил взгляд.

— Тебя Дигин направил в группу? Ты же должен был еще минимум вар восстанавливаться.

Клайдон промолчал.

— Он не лучше кресанийцев, — проговорила я, отворачиваясь. Мне больно было смотреть на разбитого затравленного Клая.

— Знаешь, как меня теперь зовут? — спросил он, опускаясь на пол рядом с моей камерой. — Клай, просто Клай. Для всех. Не только для друзей.

— Ты по праву можешь называться Клайдоном, — возразила я искренне. — И полагаю, что сейчас любой почел бы за честь добавить к своему имени название твоего города.

— Ты не знала, да? — спустя несколько долгих секунд тишины спросил он. — Не видела Дон?

— Нет, — ответила я, правильно истолковав его вопрос. — Я стояла к нему спиной, когда все случилось.

— Ты развеяла их в пыль.

— Да, прости.

— Я о кресанийцах, — со злорадством произнес он. — Если бы ты научилась контролировать эту мощь, мы могли бы снести их одним ударом. Развеять в пыль их столицу вместе с проклятой верхушкой.

— Может быть, — осторожно заметила я, пытаясь просунуть руку под обруч и потереть кожу. — Но я бы и здесь не оставила никого в живых.

— Ну и пусть, — выдохнул Клайдон. — Они ведь не щадили никого.

— Откуда ты знаешь о том, что случилось под Доном? — сменила я тему.

— Тонвель, — откликнулся Клай.

— Как он? — спросила я, вспоминая магистра иллюзий и то, с какой опаской он смотрел на меня в последний раз.

— Освобожден до полного выздоровления.

— С чего бы такая милость от Дигина? — удивилась я.

— Боится его, — пожал плечами Клай.

— Послушай, — он повернулся ко мне и отыскал мой взгляд. — Я попробую освободить Гора, но с ошейником ничего сделать не смогу. Ключи у кресанийцев, нам их не дают. А если попробовать применить что-нибудь эдакое, — он улыбнулся мне почти знакомой улыбкой, — можно лишиться головы. Твоей, твоей, не усмехайся, — Клай бессильно взмахнул рукой. — Здесь магистр воды или огня помог бы, но среди наших такого нет.

— Освободи Гора, — попросила я, ощущая, как теплеет на сердце, — а остальное не важно.

— Они убьют тебя, — мрачно поведал мне Клай.

Я, вообще-то, догадывалась, но слышать очередное подтверждение своих мыслей все же было неприятно.

— Вот равновесие и восторжествует, — грустно улыбнулась я.

— Ты видела Сайруса? Где он?

— Он нам не поможет, — вздохнула я и поторопилась отвернуться, чтобы Клай ничего не прочел по моему лицу.

— Олянка-Олянка, — протянул Клай, — я же предупреждал тебя. Впрочем, сам не лучше. Верил ему до последнего.

— Дигин ведь объявил его преступником, — слабо попыталась защитить я бывшего Главу.

— Он не должен был допустить этого!

— Он спас Гак, — пожала я плечами, — пожертвовав собой.

— И что в итоге? — возмутился Клай. — Мы безвозвратно потеряли юг. И все теперь подчиняемся ставленнику Кресании.

— Это ты зря, — возразила я. — Дигин — конечно, гад. Но он — гаковец, а не кресаниец.

— Он — предатель, который с радостью обвинил во всем Сайруса и побежал жать руки убийцам.

— Можно спорить, сколько угодно, но благодаря этому война все же прекратилась.

— Это поражение, как ты не понимаешь? Полное, позорное и недостойное. Если б я только мог снять с тебя ошейник, — Клай с силой треснул по решетке.

Я не стала разочаровывать его и говорить, что у меня внутри побеги вместо полноценных деревьев. Собственно, я сама толком не успела их рассмотреть, как оказалась в лапах у кресанийцев.

— Как вы могли так глупо попасться?

Это был второй вопрос, на который мне совершенно не хотелось отвечать. Мы с Гором слишком много пережили. Ну, и выпили, чего уж там. Меня оглушила новость о Каре, его — моя история вместе с воскрешением. Мы никак не ждали гостей.

— Устали быть все время на чеку, — ляпнула я.

— Олянка, — покачал головой Клай, как некогда на занятиях со мной. — Нельзя обладать такой силой и быть такой беспечной.

— Так уже не обладаю, — вздохнула я, вновь подергав ошейник.

— Ты его так не снимешь, — заявил Клай, глядя на мою возню.

— Так что, это конец? — я вдруг осознала, что больше никогда не увижу Клая, и, вероятнее всего, Гора. — Скажи ему, ну, — я замялась, — что он всегда был моей семьей.

— А Сайрусу? — изогнул бровь Клайдон. — Если я его когда-нибудь встречу?

— Что он дурак, — усмехнулась я, и Клай улыбнулся в ответ:

— Обязательно передам. — Его рука коснулась моей и сжала, крепко, будто стремясь передать силу, но я ничего не почувствовала, кроме благодарности.

* * *

Как в плохой драме или охоте на ведьм, — эта мысль крутилась у меня в голове всю дорогу от камеры до зала торжеств. Слово-то какое, торжеств, как-будто суд надо мной или трибунал, как они его называли, был чем-то торжественным. Хотя, с какой стороны посмотреть, конечно.

Зал был помпезным и величественным, призванным вызывать у человека полное осознание своей ничтожности вплоть до дрожи в коленях. Я ощущала себя просто неуютно. Особенно рассматривать обстановку и, задрав голову, пялиться на потолок, как в музеях, настроения у меня не было. Зато сияющего Мариса я заметила издалека. Он стоял едва ли не во главе длинного стола, выставленного на постаменте, за которым собралось несколько человек. Все при полном параде.

— Господин Марис, начинайте, — тихо произнес сухой небольшой человечек, стоящий рядом с Марисом.

— Объявляю заседание открытым, — громким голосом произнес Марис, и все начали рассаживаться. Меня не очень любезно толкнули на скамью между двумя магами в форме. Вообще в Кресании, насколько я успела заметить, было нечто вроде военной диктатуры, или все-таки гибрида военной демократии? Но с эпитетом военный — обязательно.

— Вы все знаете о том, какую легендарную победу мы одержали, — тем временем вещал Марис, а я всерьез задумалась, что же в их победе было легендарного.

— Народ Гака сбросил, наконец, иго лже-главы Совета и обрел в лице Заместителя достойного лидера.

Я скривилась — ничего не могла с собой поделать. Как их не тошнит от таких речей? Я оглянулась на зал и увидела лишь благоговение на лицах. Диктатура, — вновь заключила я.

— Мне не нужно вам перечислять все то, что совершила эта женщина, — обвиняющий перст указал на меня. Я поежилась, когда несколько сотен голов синхронно повернулись в мою сторону. И только лицо Клая у дальней двери заставило мое сердце радостно подпрыгнуть. Клай сделал знак, и я поняла, что ему удалось освободить Гора. На душе сразу стало легче, и даже обвинительная речь, льющаяся из уст Мариса, больше меня не трогала. Я сделала круглые глаза, пытаясь всеми доступными мне способами показать Клаю, чтобы тот убирался из Кресании, но он, похоже, и так понял — просто пришел поддержать меня и порадовать напоследок.

— Что Вы можете сказать в свое оправдание? — эта фраза застала меня врасплох. Я была уверена, что они не дадут мне слова.

— Она может говорить? — сухонький господин начинал нервничать.

— Может, — заверил его Марис и зло зыркнул на моих охранников.

Те очередным пинком подняли меня со скамьи.

— Что вы хотите услышать? — я с искренним недоумением посмотрела на Мариса.

— Вы не хотите ничего сказать? — мое поведение тоже явно застало Мариса врасплох.

— А смысл? — я окинула сидевших за столом взглядом. — Вы же наверняка уже все решили, и приговор вынесли. Так какой смысл мне участвовать в этом фарсе?

— Что она себе позволяет? — сухонький треснул кулаком об стол в приступе негодования.

— Вам следует думать о том, что и как Вы говорите, — попытался осадить меня очнувшийся Марис.