Словами огня и леса. Часть 1

— Разумеется! Это же так забавно! — вскочил, неожиданно чуть качнувшись, и скрылся за жасминовой изгородью. Поднявшись, Огонек пошел следом за Кайе. Нашел его сидящим на краю небольшого бассейна, швыряющим в воду камешки; пристроился рядом.

— Прости.

— Я давно знаю, что ты придурок, — глуховато заявил тот, все еще глядя я воду. — Просто для развлечения не говорят такие вещи там, где я это сказал. Когда ты уже поймешь...

Остыл он быстро. В эти дни на редкость был терпеливым, может, из-за усталости.

Пятый день подходил к концу. Видно, самая сложная часть "пути" была позади, Огоньку становилось все лучше. Вчера уже мог смотреть на птиц, а сегодня вовсе повеселел. Снова были в саду, и Кайе рядом. Тот подогнул под себя одну ногу, подбородком оперся о колено другой. Рыжеватый закатный свет подчеркнул черты его, заострил. Или не закат? Лицо юноши было так явно осунувшимся, усталым, словно он поднялся после тяжкой болезни или вовсе от нее не оправился.

Огонек, желая, чтобы с этого лица сошла пугающая маска, спросил первое пришедшее на ум:

— Почему ты не хочешь длинные волосы? Носил бы хвост или косу, как многие в Астале... Тебе бы пошло...

— Зачем они мне, только мешают.

— Но они же не столь короткие, чтоб не мешать вообще, — мальчишка впервые протянул руку, запустил пальцы в беспорядочно лежащие пряди. Подивился, что они не жесткие, как воронье гнездо, а вовсе наоборот.

— Давай я тебе тоже что-нибудь заплету. Хоть в палец длиной.

— Иди в Бездну!

— Там я уже побывал, когда у нас ничего не получалось. Продолжим, или наконец отдохнем сегодня? — со смехом спросил мальчишка.

— Продолжим. Когда стемнеет. В такую жару даже у меня сил нет.

— В жару? — удивился про себя Огонек: прохладно было сегодня вечером, на удивление. Словно уже схлынул жаркий сезон, а не начинался.

Кайе смерил мальчишку оценивающим взглядом.

— Если сегодня все пойдет хорошо... завтра закончим. Дальше останется только учиться... самостоятельно, я уже помочь не смогу. Мы разные.

— Учиться будет столь же трудно?

— Тебе — не думаю. Ты стараешься... Может, и память к тебе вернется. Эти кошмары твои...

— Самостоятельно... — Огонек почесал переносицу, размышляя. Как-то не спрашивал раньше, а надо бы... — А кроме тебя... домашние знают, что ты делаешь? Что ты — мой наставник?

Кайе пожал плечами:

— Вот еще. Других это не касается.

— Что будет, если узнают?

Высокие брови округлились:

— Будет? За то, что я делаю с полукровкой? Или ты думаешь, станешь по-настоящему сильным?

Огонек вскочил, лицо запылало. Кайе ухватил его за штанину, потянул вниз:

— Мир. Я тоже говорю искренне.

— Мир, — прошептал Огонек, задетый за живое.

Да, за этот день ему стало еще легче — и он смотрел уже не только внутрь себе; и вновь замечал страх домашних перед своим "ведущим", и его безразличие, и как тот порой распоряжался полукровкой, как вещью. Даже в эти пять дней. Очень ценной, но вещью. Мальчишка выпрямился, глянул на полыхающие над верхушками деревьев облака. Закаты здесь длятся дольше, чем в лесу, но они тоже коротки. Нарядные краски, небесный пожар, но не успеешь полюбоваться, приходит тьма.

У тебя есть все, подумал он. Теперь еще больше, чем раньше. Ты можешь убить, можешь подарить Силу, а я...

Ночь не принесла прохлады. Завершение Пути далось Кайе труднее всего — не мог сосредоточиться, дико хотелось пить. Но не стоило прерываться — и без того напарник его, ведомый, слишком слаб. Начни прыгать туда и сюда, точно толку не выйдет. А цель маячила почти перед самым носом... как же трудно с этими полукровками. Словно деревянные — ладно тело, оно и не важно сейчас, сидит себе на полу, а суть внутренняя Силу как следует обрести не торопится...

Когда показалась последняя "стена", с неслышным стуком обрушилась, открывая пламя, вздохнул с облегчением. Все. Пусть идет и... и в Бездну всех!

Кайе проснулся, потянулся, чувствуя себя хорошо-хорошо впервые за последние дни, раскинул руки с сонной улыбкой. Легко... привычное, приятное чувство — словно горячий ветерок под кожей. Позвал:

— Огонек?

Когда никто не откликнулся, спрыгнул на пол, побежал по каменным плитам. Заглянул в одну комнату, в другую. Оббежал все. Пусто. Кликнул слуг, выглянув с террасы. На вопрос они отвечали недоумением.

— Нет, али. Не знаем.

— Огонек... — растерянно проговорил он. Отправился осматривать сад и окрестности — ведь тот все еще мог заблудиться. Добрался до стойл грис. Пара слуг, стоявших возле, обернулись, испуганно вздрогнули.

— Что случилось? — спросил недовольно.

— Али, прости — исчезла твоя пегая Весна!

— Весна? Как?

— Ночью... вчера. Кто-то увел ее, а ты спал долго, сутки ... не решились будить.

Воры — здесь? Кража одной грис? И помыслить смешно. Он и смеялся бы...

— Вот как.

Развернулся — людям лица опалило, словно взвился к небу огромный костер. Кайе быстро зашагал прочь, и зелень по обе стороны дорожки скручивалась и чернела... Опомнился. Вбежав к себе, упал ничком на кровать.

— Будь ты проклят...чтоб тебе сломать шею на первом же повороте!

**

Меньше года назад

— Откуда? — Къятта коснулся руки младшего брата. Кожа была рассечена неглубоко, ниже был синяк на половину предплечья.

— Пройдет к вечеру. — Кайе улыбнулся довольно: — Это животное осмелилось напасть на меня!

— Я не стану спрашивать, остался ли он в живых, — сухо сказал Къятта, — но все-таки думай, прежде чем врываться на стоянку.

Младший изумленно вскинул брови:

— Что они против меня?

— В обличьи энихи ты можешь только то, что может очень сильный зверь. Перекинуться в человека успеешь, но я не хочу потом лечить твои раны.

— Ты и не сможешь! — фыркнул подросток, тщетно пытаясь подавить смех. Къятта-целитель? Разве в кошмаре приснится.

— Тебе стоит заняться делами, а не только бегать по лесам, — обронил старший. — Продолжай, пожалуйста, но не забывай — тебе четырнадцать весен. Другие с двенадцати...

— Ой, как дед говоришь! — мальчишка упал на постель, потянулся, прогнувшись в спине. — Чего ты еще от меня хочешь?

— Будешь ездить со мной. Пока — со мной. А там посмотрим. Пора тебе всё знать про наши владения, ты не был и в четверти наших земель.

И ездил — радость приносили эти поездки. Видел цапель в камышах рек Иска и Читери, орлов высоко под облаками. Смеялся от счастья, прямо на скачущей грис руки раскидывал, прогибался назад — летел. Большая земля у Асталы, немалая — у его Рода.

— Огни тин идут за ним, — шепотом говорили спутники его и Къятты. И верно — катились по траве и земле шарики-огоньки размером с кулачок маленького ребенка. Подпрыгивали, будто резвились. То не трогали траву, то оставляли тлеющие дорожки. А людей словно не замечали; только стоять на пути у огня тин не стоило — может, ничего и не будет, а может, парализует, а может, и вовсе тело сгорит. А одежда останется — такие у огней шутки.

Для земледельцев горячей была пора. И не только для них — строители трудились, не покладая рук, благо, земля просохла, и дорожные рабочие, и приисковые. Къятта, чтобы научить младшего, как и с кем обращаться, наведывался туда, где раньше вовсе не бывал, появлялся, как гроза или пыльная буря. Знал, как вызвать страх.

Особенно просто, когда вот он, страх, у плеча стоит, и смотрит темно-синими глазищами. Стоило только показать им зверя — сразу становились послушней воска. А зверь любит, когда его боятся.

Еще одна луна миновала, дожди стали совсем редкими, и становилось жарче, хоть далеко еще было до действительно сухих дней. Вездесущая мошкара притихла и не досаждала — можно было обходиться и без отвара травы хола, отправляясь надолго в лес.

Мало что изменилось, разве что Къятта стал отпускать брата одного, поручая дела. Приучал исподволь, стараясь не ослаблять поводок — и даже издали, через подручных, следил.

И вот — отправил младшего брата к границам земель Асталы, к реке Иска — под присмотром Нъенны, совершенно такой ролью не вдохновленного. Наказал тому не отходить ни на шаг. Ходили слухи, что на другой стороне реки заметили каких-то людей; Къятта бы сам поехал, но вынужден был задержаться из-за здоровья деда. С неохотой отпускал Кайе, но ему в будущем году стукнет пятнадцать. Пусть учится.

Тарра Икуи намеревался тоже поискать чужаков и встретиться с отрядом Тайау — в тех местах их земли граничили. Что ж, Тарра вовсе не худшая компания для избалованного вспыльчивого мальчишки.

После сезона дождей большая вода вновь слегка изменила очертания берега, а на месте разлива ныне буйно зеленела молодая поросль. Нъенна, державшийся, словно пришитый, чуть позади Кайе, помалкивал — он не простил случая, когда едва не отправился в Бездну по милости этого звереныша. А подросток забыл обо всем, и о поручении не думал — любовался вспархивающими птицами, порой беззлобно швыряя в них мелкие камешки — нравилось слышать шум крыльев, гомон, с которым испуганная стайка взмывала в воздух. Стрекоз ловил, подолгу рассматривал, держа за широкие слюдяные крылышки.

Никто не ожидал увидеть на северном берегу, ничейном, маленький чужой лагерь: кострище, за которым в лесу пара широких полотняных навесов с пологами, от росы и мошкары; и еще меньше ожидали увидеть северян на своей земле, на южном берегу.

Здесь река была больше сотни шагов шириной, но посредине крокодильим гребнем поднималась небольшая каменная гряда. Нъенна знал это место: во время разлива вода полностью скрывает камни, в засуху островок становится еще шире, а сейчас на нем разместились бы всего несколько человек. С северного берега к гряде вела песчаная коса, и глубина там сейчас была по колено примерно. А вот на южный переброшены были грубо сколоченные мостки из тонких прибрежных ив. Подле них на привязи бродили три грис, пытаясь щипать листву и подсыхающие водоросли.

Беглый взгляд на лотки для промывания золотоносного грунта все объяснил. Эсса необходим этот металл... вынюхали и здесь.

Северяне насторожились, но, видя мальчишку во главе крохотного отряда, явно почувствовали себя уверенней. Ясно было — ссоры не избежать, но южан вполовину меньше, а этих с десяток, все взрослые, крепкие, и еще на другом берегу сколько-то человек оставались в лагере — мелькали силуэты среди стволов.

— Это наша земля! — ударом гонга взлетел голос мальчишки.

Северянин — он выглядел вожаком, но волосы его были черны, как у прочих — поднял сумрачные глаза:

— Разве так? Ни поселений, ни указателей...

— Еще скажи, что ты не заметил реку, — едко сказал кто-то из южан за спиной Нъенны: тот быстро обернулся, но так и не понял, чей был голос.

А когда перевел взгляд обратно на чужаков, лицо их предводителя изменилось. Похоже, еще миг назад он не собирался никому уступать берег, где стоял, но заметил золотой знак на плече Кайе.

— Это река Иска? Не узковата ли для нее? — ложь в голосе и глухой бы услышал.

— Это она, и вы прав не имеете заходить на нашу сторону! — заявил мальчишка, и сделал пару шагов вперед, словно хотел затолкать пришельцев в реку.

— Мы ошиблись, — сказал тот, что был у них главным. — Считали эти земли ничейными.

— Врешь, — сказал Кайе.

Мужчина еще раз поглядел на его плечо, прищурился — кажется, из-за качания теней и бликов повсюду никак не мог разглядеть, что именно изображено. Но золото — уже довольно, чтобы не относиться как к бессмысленному птенцу, даже не будь с ним небольшого отряда.

Нъенна постарался так стать, чтобы не показать случайно и свой собственный знак. Если северянин заметит, он станет его считать старшим, а Кайе это скорее всего возмутит. Лучше пусть сам, без помех ерошит перья. Никто его не тронет, ясно уже. Себе дороже, связываться с одним и Восьми Родов Асталы. Мальчишка все не желал уняться, даже видя готовность чужаков решить дело миром.

— Кто из соправителей вас отправил сюда?

— Мы так высоко не летаем, — северянин изогнул половину рта в чем-то вроде улыбки. — Просто ищем золото, вдруг повезет.

По виду их действительно не сказать было, что хоть кто-то один важная птица — одежда добротная, но поношенная, знаков отличия никаких, украшения если и есть, то самые простые, по карману любому.

— Опять ты врешь, — вдруг сказал Кайе. — Кто-то указал вам это место.

А мальчишка, похоже, прав, подумал Нъенна. Что в Астале есть шпионы эсса, ни для кого не секрет, у северян есть такие же с юга — простой народ поди отличи, ни цветом волос, ни глазами не выделятся, а Сила для таких дел только помеха. Но шпионы не рассказывают выведанное кому попало, они связываются с соправителями, их родней или младшими ветвями.

— Валите отсюда подобру-поздорову, — велел он, наконец становясь так, чтобы и его золотой знак разглядели. Кто-то из северян присвистнул, решив, что Нъенна морочил им голову, поставив говорить младшего.

Кайе промолчал, приятно удивив Нъенну.

Эсса тоже спорить не стали, с облегчением принялись собирать свои пожитки, спеша покинуть чужой берег.

Сборы много времени не отняли, вот уже северяне накинули вещи на грис, дорожные мешки себе на спину, повернулись и пешком направились к мосткам.

— Золото оставьте, — велел Кайе.

— У нас золота нет, — сказал предводитель эсса. — Ты видел — мы не успели начать никакие работы.

Мальчишка нагнулся, поднял что-то, подбросил на ладони — золотая искра сверкнула. Небольшой самородок, понял Нъенна.

— Да тут все само валяется! И грис вон та едва не села, чем вы ее так нагрузили??

Мужчины переглянулись, затем их предводитель пожал плечами и снял со спины указанной грис корзину, поставил наземь.

— Ладно, ты прав, хоть мы добыли немного.

Тут Нъенна ощутил наконец облегчение. Встреча яйца выеденного на стоила, орел и кессаль тоже вечно делят лес. Да, эсса, эти крысьи дети вконец обнаглели, уже обшаривают границы Асталы и Совету бы доложить, но договор не нарушен, всерьез предъявить им нечего.

Но мальчишка никак не желал уняться.

— Пусть покажут всё, что у них при себе. Мало ли где можно спрятать такой самородок.

— Остынь, — сказал Нъенна, больше всего желая закончить наконец этот неприятный всем разговор. — У них времени не было, да и нас не ждали.

Глаза племянничка зло сверкнули, но он промолчал, хватило ума не ссориться со старшим при эсса.

Потом, глядя, как северяне переправляются через реку по неровным и скользким мосткам — уже почти добрались до каменной гряды — он встал и взглянул на оставленное ими. Золото лежало в кожаном мешке, а тот — в корзине плотного плетения... теплый тяжелый блеск его был вкусным, напоминал сочные плоды тамаль. Кайе подошел, коснулся золотых зерен:

— Сила северных крыс... Смотри, полкорзины же целых! Они что, думали, мы отдадим?

Вскинул голову: