| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Он — Мастер Посоха и Чекана! — гордо сказала Этерия Кейвази. — И воин, каких поискать...
— Найти — нашли... — грустно пошутила помощница лекарки, потом снова накрыла Крома покрывалом и продолжила: — Теперь главное — не потерять...
Потом вытерла губы тыльной стороной ладони и добавила:
— Как я уже сказала, крови он потерял слишком много, поэтому теперь все в руках Бастарза...
'Услышь меня, Барс! — закрыв глаза, истово взмолилась я. — Не дай ему умереть, и я принесу тебе в жертву двадцать баранов!!!'
Бог-Воин, кажется, услышал: Кром едва заметно улыбнулся, шевельнул пальцами правой руки и, не приходя в сознание, еще раз произнес мое имя:
— Мэ-э-эй...
Глава 30. Кром Меченый.
Седьмой день четвертой десятины первого травника.
...— Смотри внимательно... — говорит глава Меллорского братства Пепла , снимает с пояса кошель, вытряхивает его содержимое на ладонь и принимается складывать монеты друг на друга.
Складывает. Подравнивает получившийся столбик, а потом берет его тремя пальцами и ставит передо мной:
— Здесь десять золотых. Уходи...
Окидываю взглядом новенькие, сияющие желтки и вдруг понимаю, что точно знаю слова, которые он скажет мне через мгновение:
'Того, что ты ищешь, тут больше нет... И не будет, пока ты в городе...'
Ошибаюсь — Серый тянется к правому мизинцу и начинает нервно теребить перстень, а потом произносит совсем другую фразу:
— Уходи... Один... Прямо сейчас...
Пытаюсь понять, почему он подчеркнул интонацией слово 'один' и почему так торопится. Хмурюсь. Задумчиво скребу шрам на щеке. Потом зачем-то дотрагиваюсь до верхней монеты и тут же отдергиваю палец — она холодная, как лед!
В глазах Главы братства Пепла появляется злость:
— Бери и уходи! Ну же!
— Н-нет, не возьму... И не уйду... — неожиданно для себя самого рявкаю я и скрещиваю руки на груди.
Серый грязно поминает Двуликого. Потом резко переворачивает перстень камнем вверх и... подергивается рябью, как гладь озера при внезапном порыве ветра.
Весь! От грязных, спутанных волос и до самых кончиков покрытых шрамами пальцев.
Смотреть на то, как меняется его лицо, жутковато: сначала горячим воском оплывает когда-то свернутый набок нос. Затем заполняется ямка на раздвоенном подбородке. Укорачиваются и чернеют усы. Становится гуще борода. Раздвигаются скулы. Темнеет и молодеет кожа. Меняется разрез и цвет глаз.
Моргаю, тру глаза кулаком и понимаю, что передо мной не Серый, а Унгар Ночная Тишь!
Хейсар легонечко шлепает ладонью по столу — и рвань, в которую он был одет, превращается в новенький араллух. Перстень тоже куда-то пропадает. Вместе с сеточкой из шрамов на пальцах. Зато появляется Волчий Клык. И с силой бьет по столу рукоятью:
— У тебя нет будущего, илгиз! А у меня — есть. Поэтому она будет со мной!
'Она? То есть, Мэй?' — я подаюсь вперед, чтобы облокотиться на столешницу и высказать парню все, что я думаю о нем и его будущем, и вдруг понимаю, что не могу пошевелиться: на плечи наваливается совершенно неподъемная тяжесть, а на горле сжимаются чьи-то горячие, как раскаленное клеймо, пальцы.
— Не дергайся, а то уйдешь... — смеются мне в ухо.
Поворачиваю голову на голос и непонимающе таращу глаза: меня держит граф Ареник Тьюварр! Живой и здоровый!!!
Рвусь изо всех сил, чтобы ткнуть его пальцами в глаза, но остаюсь недвижным: руки, все еще скрещенные на груди, прорастают друг в друга корнями и, в мгновение ока посерев, каменеют!
— Да уймешься ты, наконец? — тонким женским голосом шипит Унгар, потом тыкает пальцем в столбик с монетами, и тот превращается в здоровенную кучу денег, в которой, кроме желтков, есть серебро и медь.
Вижу это краем глаза — торопливо упираюсь ногами в пол, изо всех сил толкаюсь ногами, чтобы упасть на спину до того, как Тьюварр вобьет в нее свой меч и остаюсь на месте: в камень превращаются еще и ноги!
Поворачиваюсь вполоборота, чтобы вцепиться в него зубами, одновременно вспоминаю о Благословении Двуликого, шепчу 'Элмао-коити-нарр' и с безумной радостью чувствую, как трескается камень на моих предплечьях и бедрах.
— Я посчитал, латт'иара! — доносится до меня голос Ночной Тиши. — Они будут должны четырнадцать желтков, семнадцать копий и двадцать три медяшки...
Мне — не до налогов: я почти дотянулся до шеи убийцы мамы и Ларки, и уже чувствую вкус его крови...
Вспышка — и шея становится совсем тоненькой и белой. А через мгновение я чувствую запах Мэй. И слышу ее голос:
— Правильно...
Я отшатываюсь, смотрю туда, где должен был находиться граф Тьюварр, и вижу ее. В розовом платье, в котором она стояла на Помосте Истины, с моим посохом в руке и с взглядом, направленным на Унгара...
— Мэй?
Услышав мой возглас, она виновато вздыхает, вталкивает посох мне в руки и опускает взгляд:
— Он ответил правильно, поэтому я должна выйти за него замуж...
Провожу пальцами по Пути, касаюсь места под последнюю зарубку, сглатываю подступивший к горлу комок и обреченно киваю:
— Хорошо...
Мэй облегченно переводит дух и вдруг тянется губами к моим губам.
Понимаю, что это — в последний раз, закрываю глаза и подаюсь навстречу.
Жду минуту... две... пять... Слышу удаляющийся шелест платья и потерянно выдыхаю:
— Прощай, Огонек...
— Прощай? — Мэй ласково касается шрама на моей щеке, а когда я открываю глаза, радостно вскрикивает: — Он очнулся! Сита, он очнулся!!!
Непонимающе моргаю, пытаюсь понять, почему так сильно кружится голова, и чувствую жажду.
Нет, ЖАЖДУ! А еще тошноту, тянущую боль в животе, жжение в плече и предплечье, и ту самую тяжесть в руках и ногах, которая мешала мне двигаться...
Миг — и тяжесть на ногах исчезает, а рядом с темным пятном перед глазами появляется еще одно:
— Хм... И правда очнулся...
Прошу воды. Хриплым шепотом, потому, что губы сухие и не двигаются, а горло дерет так, как будто в него насыпали песка.
Пятна исчезают, потом первое появляется снова, и моих губ касается что-то горячее.
Пытаюсь приподнять голову — и на миг теряю сознание от безумного головокружения и вспышки боли в напрягшемся животе.
— Не шевелись, я тебя напою!!!
Это — голос Мэй, поэтому открываю рот и забываю обо всем на свете, когда по иссохшему горлу прокатывается первый глоток чуть горьковатой, но от этого не менее вкусной жидкости...
...Через какое-то время, когда кружка отрывается от губ, а в голове начинает потихоньку проясняться, я вдруг слышу потрескивание горящих поленьев и чувствую запах костра.
Очаг? Летом?
Пытаюсь скосить глаза, чтобы разобраться, брежу я или нет, и вдруг понимаю, что мерзну.
Прислушиваюсь к своим ощущениям, понимаю, что почти не чувствую пальцев рук и ног, рывком вспоминаю ночной бой и понимаю, что ранен.
Таращу глаза, чтобы увидеть хоть что-то. И в какой-то момент вижу перед собой сияющее лицо баронессы д'Атерн.
Чему она радуется — непонятно. Поэтому хмурюсь, представляю себя на ее месте и, наконец, догадываюсь:
— Долго?
Язык шевелится с большим трудом, поэтому добавить '...я был без сознания' не получается.
Мэй понимает и так:
— Двое суток...
Мда... Видимо, зацепило неслабо.
Закрываю глаза. Пытаюсь пошевелить конечностями, чтобы почувствовать, куда именно. И почти глохну от возмущенного рева:
— Не дергайся — руки-ноги на месте!
Это — не Мэй. Наверное, та самая Сита.
Шевелиться перестаю — ей, если она, конечно, лекарь, виднее. Потом открываю глаза и вопросительно смотрю на склоняющуюся ко мне хейсарку.
Она пальцами касается моего горла, некоторое время внимательно прислушивается к биению жил, удовлетворенно хмыкает и отрывисто бросает:
— Живот, нога, плечо, предплечье...
Соображаю я еще не очень, но все равно отмечаю, что раз меня чем-то поили, значит, рана в живот не опасна.
Хейсарка тут же подтверждает мою догадку:
— По отдельности — ничего особо серьезного. Просто ты потерял очень много крови...
Благодарю ее взглядом, смотрю на Мэй и вдруг замечаю, что ее глаза воспалены, щеки — запали, а волосы не в магасе, а кое-как собраны в хвост.
— Не спала? Совсем? — одними губами спрашиваю я.
Хмурит брови — видимо, не понимает, что я пытаюсь сказать. Потом почему-то возмущенно вспыхивает, фыркает, подхватывает с табурета влажную тряпку и начинает вытирать мне лоб...
...Легкие, как перышко, и до безумия ласковые прикосновения заставляют забыть о слабости, болях в животе и тошноте. Я млею от удовольствия целую минуту. Или две. Потом слышу грохот открывающейся двери, рык Тарваза Каменной Длани и сжимаю кулаки: видеть кого-либо, кроме Мэйнарии д'Атерн, я сейчас не в состоянии.
Напрягаюсь я зря — меня тут же бросает в холодный пот, живот вспыхивает огнем, а перед глазами начинают мелькать серебристые пятна.
Некоторое время балансирую на грани потери сознания, потом, кажется, прихожу в себя и даже начинаю слышать торжественный голос одного из вломившихся:
— ...-рза, возвращаю тебе твое оружие!!!
Открываю глаза, жду, пока перестанут мелькать искры, вижу, как очень пожилой, но довольно крепкий и явно привыкший повелевать хейсар прикладывает ко лбу мой чекан, потом торжественно опускает его на протянутую Тарвазом белую шкуру и уже вместе с ней кладет оружие на стол, стоящий в центре комнаты.
— У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!! — троекратно рявкают горцы, убирают вскинутые над головой Волчьи Клыки обратно в ножны и, кажется, пытаются обступить мое ложе.
Почему 'кажется'? А потому, что в этот момент я опять соскальзываю на грань между реальностью и небытием, и какое-то время слышу только обрывки отдельных фраз...
— -анатар Седобо-... ...-рд на-... ...-им шшат'или... — тот самый хейсар, который принес мой чекан.
— ...вон! Все!! Неме-... — это, должно быть, Мэй.
— ...я только зако-... снова старец.
— ...-шиара, ты... — по-моему, Тарваз Каменная Длань.
Потом — еще один возмущенный вопль Мэй, стук сапог и скрип двери.
Теряюсь в наступившей тишине. Вглядываюсь в мелькающие перед глазами цветные пятна и слышу прерывающийся шепот:
— Кро-о-ом? ...как? ...-льше нико-... ...-щаю!
На всякий случай киваю. Чувствую прикосновение ко лбу чего-то теплого и влажного. Пытаюсь открыть глаза и все-таки теряю сознание...
Глава 31. Бельвард из Увераша.
Седьмой день четвертой десятины первого травника.
...Здесь, в самой бедной части Ремесленной Слободы, четверка белоснежных тонконогих рагнарцев , запряженных в роскошную карету аж на восьми ремнях , выглядела так же неуместно, как королевская корона — в повозке падальщика. Поэтому в первое мгновение после того, как они вылетели из-за угла шорной мастерской Одноногого Гилли и, разбрызгивая грязь, понеслись по направлению к его лачуге, Бельвард невольно улыбнулся. Но стоило ему увидеть могучую фигуру Бера, по своему обыкновению сидящего на козлах рядом с кучером, как улыбка тут же пропала: этот человек, тенью следующий за маменькой, всегда казался юноше олицетворением неминуемой смерти.
Кстати, так казалось не ему одному, а всем, кто когда-либо въезжал в пределы лена Уверашей. Почему? Да потому, что Мельен был не столько телохранителем, сколько карающим бичом в неутомимой руке своей хозяйки. Нет, свои обязанности по ее охране он, конечно же, выполнял безукоризненно. Но находил отдохновение только тогда, когда причинял боль или убивал.
Кого? Да любого, на кого указывала графиня Марзия! Вне зависимости от их происхождения, возраста или степени родства с его хозяйкой. И с таким пылом, как будто они были его личными врагами.
Стоило Беру нахмурить брови, как окружающие бледнели и впадали в ступор. Еще бы — пять ударов батогами в его исполнении калечили сильнее, чем три десятка, нанесенные королевским палачом! А десять превращали виновного в окровавленный кусок мяса, не способный даже хрипеть.
Иногда Бельварду казалось, что Мельена боится даже отец. Впрочем, скорее всего, только казалось, ибо в присутствии главы рода телохранитель обычно вел себя тише воды и ниже травы, открывая рот только тогда, когда требовалось ответить на какой-либо вопрос.
Вот и сейчас, спрыгнув с козел, Бер жесточайшим ударом кулака в лицо сбил с ног 'недостаточно быстро' отскочившего от кареты прохожего, потом рявкнул на кучера, остановившего карету 'слишком близко к луже', дождался, пока тот исправит допущенную оплошность, и открыл украшенную гербом дверцу.
Из-под кружевной занавески показалась белоснежная ручка графини Увераш, потом — край подола желто-серого платья, а затем — причудливая прическа, заколотая шпильками с драгоценными камнями.
Царственный, исполненный непередаваемой грации шаг — и маменька, оказавшись на земле, неторопливо поплыла к предупредительно распахнутой кучером калитке.
Бельвард прикипел взглядом к небольшой лужице, расположенной между калиткой и дверью в дом. А через мгновение торопливо осенил себя знаком животворящего круга: маменька прошла прямо по ней! Не заметив!! А, значит, пребывала в преотвратительнейшем настроении!!!
Так оно, собственно, и оказалось — в его комнату она не вошла, а ворвалась. И, забыв поздороваться, расплылась в кровожадной улыбке:
— Где она?
Юноша нервно сглотнул, вытер о шоссы мигом вспотевшие руки и опустил взгляд:
— Они нас обманули...
— Не поняла?
— В карете ехали двойники...
Тихий шелест платья, аромат благовоний, пахнувших в лицо — и ярко-алый ноготь указательного пальца леди Марзия уткнулся Бельварду под подбородок:
— Что значит, 'двойники'?
— Им кто-то помогал... — подняв голову и обреченно посмотрев в сузившиеся от бешенства зрачки матери, выдохнул он. — Они были похожи на настоящих, как две капли воды...
— Бе-е-ельва-а-ард!— сверкнув глазами, протянула мать. — Скажи, что ты по-ошу-ути-ил!
Услышав в ее тоне хорошо знакомые нотки, юноша с огромным трудом удержался от трусливого шага назад:
— Увы, не могу — это были двойники. Если есть желание, можете полюбоваться сами...
Увидев, куда направлен его взгляд, леди Марзия щелкнула пальцами — и Бер, в мгновение ока оказавшись рядом с котомкой, присел на корточки и выкатил на пол голову лже-Бездушного.
— Подними... — не обратив на омерзительный запах никакого внимания, потребовала графиня. И впилась взглядом в мертвое лицо.
— Если бы не смазалась краска, то я бы решил, что убил Бездушного... — еле слышно выдохнул Бельвард. — Этот человек двигался в точности, как Меченый...
— Изменить внешность — легко... — буркнул Бер. — А вот найти человека, способного повторять движения, да еще и в точности — почти невозможно...
— Я тоже так думаю! — кивнула леди Марзия, брезгливо шевельнула пальцами, показывая, что голову можно убрать, и повернулась к сыну: — Значит, ты был недостаточно внимателен! Поэтому...
— Окажись на моем месте любой другой человек, он бы тоже обознался! — холодея от собственной наглости, перебил ее Бельвард. — Если у вас есть желание, можете посмотреть на то, как двигается и говорит лже-леди Мэйнария! Слизень?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
