Синяя трава

Что если их самолет — это такой большой электрон, который сумел оказаться в двух удаленных друг от друга точках пространства, минуя промежуточные точки, а высший разум проконтролировал в какую именно точку пространства его поставить? Или это сделал программируемый автомат, сам по себе разумом не обладающий?

Но такая версия опирается на идею, что переходы между состояниями электрона контролируются высшим разумом, а какому же высшему разуму в здравом уме может прийти в голову следить за этими несчастными электронами? Но задачу отслеживания можно поручить машинам....

Ученый пытался позволить подобным мыслям идти свободным потоком, но они путались, и Алтуфьев начинал чувствовать легкое покалывание в голове. "Хватит на сегодня" — говорил он себе. — "У меня нет ни малейшего желания свихнуться. Воскресить в памяти те знания в точных науках, которыми я обладаю, и передать их следующим поколениям — вот моя основная задача. Когда-нибудь кто-нибудь выстроит теорию, которая объяснит этот невероятный перенос в пространстве. Только я-то не буду этого знать. А, кажется, Вужоу это совершенно не заботит".

* * *

Притащив соль, ЛингВу побежала к Софье в химическую лабораторию, которая по прежнему базировалась главным образом у гончаров.

— Надеюсь, потом сможем работать рядом с медиками. У них должно быть почище, — вздохнула Софья.

— Так-то оно так, но об этом речь не идет, пока не достроят все бараки.

Дамы видели, то на данный момент готовы только два барака.

Обе женщины сразу сошлись на том, что выпаривать соль придётся именно им, а заодно обсудили и результаты новейших исследований. Этих результатов за время отсутствия китаянки было немного, и свелись они к четырём пластиковым стаканчикам помады.

— Я смешивала свиной жир, облепиховое масло, — начала перечислять Софья, закатив глаза. — Еще мед и воск. Потом ждала, пока это все остынет. И если видела, что консистенция неправильная, то пробовала другие пропорции.

— Ух ты! А можно попробовать?

— Лучше завтра с утра. Еще не совсем остыло.

— Понятно... А цвет? Жир, мед... Это все не оставляет на губах следа.

— В качестве красителя я использовала охру, — пояснила Софья. — Но позже мы попробуем взвар древесной коры.

— Ясно.

Химиков также интересовала скорость протухания смеси и возможная аллергическая реакция. А потому стаканчики решено было хранить в разных температурных условиях, то есть у гончаров, на улице, в бараке и в овощехранилище.

Глава 19 (День тридцатый)

Огромные помещения, а именно — чердаки бараков, пропадали совершенно бездарно исключительно из-за отсутствия электрического освещения. Современные осветительные приборы жаль было тратить на редко посещаемое место. Использовать же открытый огонь в таком месте Илья Буданов запретил категорически, обещая нарушителю повыдирать ноги, невзирая на чин. Конечно, сколько-то деревяшек на просушку здесь сложили, но в целом проблему пустующего места это не решало.

В конце концов, чердаки решили осветить с помощью электричества, но временно. До тех пор, пока провода не понадобятся в другом месте.

С оконным стеклом так же всё было плохо. В смысле плохо не со стеклом, а с его количеством. Поэтому часть помещений предполагалось делать с окнами из мочевых пузырей крупных животных. Прежде всего, сарай для животных, гончарную мастерскую, кузницу, зернохранилище и остальные склады, когда они появятся.

Завершили последнее из трёх запланированных овощехранилищ. Отметить событие по-прежнему было нечем.

* * *

Софья и Линг очищали соль в гончарной мастерской. Соленую грязь растворяли в воде, залитой в большой пластмассовый бак. Чтобы очистить грязную воду, изготовили фильтры — взяли корзины и устелили дно мхом. Сверху подсыпали толченый уголь. Хорошо бы, конечно, использовать кокс, но его было лень готовить. По мере того, как воду процеживали, грязь оседала в фильтре, а соленая вода просачивалась вниз в деревянную бочку. Потом относительно чистую соленую воду выпаривали на жестяном подносе, а сухую соль складывали в берестяные корзины.

— Интересное получается дело, — задумчиво произнес Аркадий Буданов, какое-то время наблюдавший за этой картиной. — В природе сразу есть почти чистая соленая вода. А мы вместо нее берем грязь, чтобы путем каких-то шаманских манипуляций снова получить чистую соленую воду!

— Не воду же с собой тащить, — ответила Линг.

— Ну, можно там все это делать, — ответила Софья. — А сюда тащить уже готовую соль. Кстати, так и тащить меньше. Тут вы тащили соль с грязью. Вернее даже грязь с солью. А так бы — просто соль.

— Скоро так и будет, а пока что база ещё только строится, — ответила Линг. — Но я бы не хотела там работать. Мне там не понравилось.

— А почему не понравилось?

— А что там хорошего? Камни одни кругом. Комфорта еще меньше, чем здесь. Здесь, когда всех заселят в бараки, можно будет создать хоть какое-то подобие нормальных условий. А там что? Так и сидеть в шалаше?

— Ну, далеко не все рассуждают так же, как ты. Многие готовы на какое-то время пожертвовать комфортом ради того, чтобы уйти от людской суеты, которой там меньше, чем здесь. Так что, думаю, желающие там работать найдутся.

* * *

Остывшую печь Василий с Костей разбирали в присутствии представительной комиссии. Затем долго осматривали керамику и кирпичи, в чём с усердием помогала толпа любопытствующих субъектов обоего пола. Выход годного составил чуть более восьмидесяти процентов, но это с учётом того, что слегка пережженные кирпичи решили откровенным браком не считать.

— А неплохо получилось для первого раза-то, — бодрым голосом выразил свою оценку Хоменко.

— Для керамики режим оказался подходящим, а на кирпич следовало бы топить с меньшим усердием, — заметил Алтуфьев гораздо менее радостным тоном.

Дальнейшие действия уже вопросов не вызывали, так как всё было решено заранее. Следующую закладку сделали исключительно деталями для сантехнической канавы. Всё остальное могло пока подождать. Корявые, но годные горшки решили экспортировать за пределы основного лагеря, так как именно во временных лагерях наблюдалась наибольшая нехватка посуды. К тому же на охотничьих сторожевых заимках в одном таком горшке можно было приготовить еду сразу на всё наличествующее население.

Нужно отметить, что мастерская быстро приобрела пристойный и даже уютный вид. От желающих подежурить ночью в единственном тёплом и одновременно уединённом месте не было отбоя.

* * *

Первая партия переселенцев благополучно добралась до озера и сразу затарилась грязью. Оставшееся до сна время употребили на помощь в строительстве базы. Самые любопытные успели до ужина осмотреть окрестности, благо насекомых вокруг летало немного, а погода стояла прекрасная.

Вечером Рита с Ицхаком плели корзинки для геологической коллекции. Вместо мешков. Обычно француженка помогала в этом деле механику, но не потому, что тот медленнее работал. Просто мадам набрала пятьдесят килограммов булыжника, а оружейник — двести. Хэнк пытался спроворить парочку к Рокотову, по его же просьбе.

— Вы же всё равно не сможете до зимы доставить на базу собранный материал. На будущий год ещё сходите. А там без вас Николай уже икру мечет от горя, — увещевал американец.

— Здесь я уже золото нашел. Только мало совсем, — бурчал Путтер. — А может быть это и не золото вовсе.... Но всё равно похоже на какой-то металл. Вот, смотри! — продемонстрировал какие-то крупинки начинающий геолог.

— Ну, хорошо. Положим, пусть ты что-то найдёшь, но как разрабатывать станешь? Зимой рудник строить будешь с посёлком?

— Смотря что найду. Если будет уверенность, то и зимой построю. Не один, конечно. Можно даже на санях домик сделать прямо на базе, а уж е готовый доставить на место.

Идея неожиданно заинтересовала Риту, которая о такой возможности как-то не подумала, так как не было транспорта. Российские граждане, присутствующие при беседе, подтвердили, что такие сани реально тащить верёвками и без трактора. Хэнк, вдохновившись, предложил использовать такое жильё на лесоразработках. По реке такие санки должны идти хорошо, а заготовленный лес можно будет весной сплавить до нужного места.

Из-за Хэнка беседа шла в основном на английском языке, который мало кто из присутствующих знал достаточно хорошо. Путтер, конечно, старался переводить, но ограничивался ключевыми моментами, так как тема заинтересовала его самого. Правда, на дрова ему было наплевать, а вот возможность провести дальнюю разведку зимой душу грела. Он уже начал обдумывать привлечение союзников в этом деле, прежде всего, офицеров.

Американец, не давая себя надолго отвлечь, попытался склонить к возвращению хотя бы Риту, но и здесь потерпел неудачу. Правда, архитектор пообещала вернуться сразу по окончанию строительства базы на промысле. Ицхак же, отличающийся не меньшей упёртостью, хотел выжать из Хэнка максимум информации, пока есть возможность.

— Да переживёт твой Рокотов несколько дней без нас. Ты лучше вот что скажи: дикари какими дубинками любили воевать? Ну, размер, масса, материал.

— По материалу за дерево могу поручиться, но, думаю, и кость использовали. Дубинки делали как короткие, так и огромные. Большие дубинки в самом продвинутом случае утяжеляли на конце камнем. Правда, чаще такие тяжелые использовали сугубо на охоте. В войнах тяжелые дубины стали использовать только с появлением доспехов. Я имею в виду щит и шлём.

— Понятно. Нам бы тоже пригодились спецназовские телескопические дубинки на пружине. У них на конце гайка приварена. Когда-то я такую с собой носил. — Ицхак слегка задумался. — Нет. Такое чудо нам не сделать в обозримом будущем.

— Делай что попроще!

— Кистень, конечно, мы сделать сумеем. Вот только как им и против него орудовать я не знаю. Ну, да это и не моё дело. Найдутся умельцы. Ты мне про духовые трубки расскажи пока!

— Плюнь! Трубки, яды — это оружие охотника или террориста. Как боевое оружие не используется. Мощность ничтожна против человека, а яд опасен для самого стрелка. Слишком велика опасность пораниться самому или соседа убить ненароком.

— Прямо камень с души снял. Спасибо Хэнк! Жаль, что такая умная голова дураку досталось.

* * *

Наконец, однажды вечером одиннадцать отплывающих вернулись из похода за солью. Первым в лагере появился сам Хэнк со своей беременной супругой, которая, в конце концов, решила довериться мужу и следовать за ним на край света. В конце концов, он мужчина в семье, он отвечает за ее безопасность, и если он считает, что поездка возможна, то так тому и быть. Следом за ними шла пара тридцатилетних французских негров, Анри и Жаклин. Оба они были сторонниками отъезда с самого первого дня, когда Хэнк об этом заговорил. Анри, хоть и родился во Франции, большую часть своей жизни провел в Африке, поэтому он более чем разделял мнение Хэнка насчет выживания в условиях сибирской зимы. Ему даже и во Франции было не по себе.

С небольшим отставанием пришли Линас и Лола. Остальные литовцы должны были прийти со второй группой, на следующий день. Линас отделился от товарищей, потому что в походы за солью решили взять палатки, чтобы немного снизить нагрузку на промежуточный и конечный шалаши. И две палатки путешествовали с одной подгруппой, а другие две — с другой. Линас, верный духу своей компании, после принятия решения об отплытии ни на минуту не усомнился, что это решение верное. Впрочем, он не считал, что отплытие — единственный верный путь. Честно сказать, почти любой путь ему бы показался приемлемым. И он не особо задумывался, какой вариант самый лучший. Просто, решив отплыть, он уже не рассматривал вариант остаться. Лола же не особо горела желанием куда-то плыть. Ее привлекала перспектива исследовать пещеры и скалы, а на новом месте им будет не до руд и известняков. Но она уже успела так привязаться к Линасу, что просто не представляла, как будет исследовать эти пещеры без него. Лола надеялась, что они все-таки вернутся обратно, хотя Хэнк ставил прямо противоположную цель — убедить остальных поехать за ними.

Последними вернулись три брата-француза, и с ними две русские девушки. Жюль 32-х лет, Франк 22-х лет и Огюст 16-и лет, выросли в небольшом городке недалеко от Парижа. Их родители по роду своей деятельности часто бывали в отъездах, и братья часто оставались дома одни на несколько недель. Поэтому Жюль в значительной степени вырастил Франка и Огюста. Сейчас же они летели на роковом рейсе в гости к родственнику, который давным-давно обосновался на Дальнем Востоке. Так они оказались на другой планете. Здесь Жюль и Франк влюбились в двух сестер, Ольгу и Наталью, которые учились в Москве, и летели домой на свадьбу тети.

Жюль рассудил, что раз почти все французы плывут с Хэнком, то и им следует поступить так же. В действительности, в основном лагере оставалась только архитектор Рита, которая, по мнению Жюля, оставалась только из-за того, что ей выделили такую важную роль в племени. Ещё оставались двое чернокожих, Жером и Эмили, которые по каким-то неведомым Жюлю причинам очень верили русским. Но общаться с Ритой его не тянуло, потому что он считал ее истеричной из-за нескольких ее "выступлений", а с черными он и во Франции особо не общался.

Жюль не считал предприятие таким уж опасным. В конце концов, если они увидят, что что-то не так, например, река поворачивает на север, можно будет остановиться в любой момент. А из-за того, что Жюль в значительной мере вырастил братьев, его авторитет был непререкаем, и если он решил, что надо плыть с Хэнком, значит, Франк и Огюст тоже плывут с Хэнком. Ольга и Наталья даже думать не стали, а полностью доверили принятие решения своим ухажерам.

— Так что, Хэнк, когда вы выходите? — спросил Рокотов сразу после приветствия. — Или передумали уже?

— Нет, никто не передумал, — рассеял Хэнк последнюю надежду. — Выйдем, как только выцедим соль. Хотя вообще не хочется уже откладывать. Я думаю, каждый день ценен для нас. И так уже сильно задержались.

— Ну... Вы можете оставить всю грязь, которую вы притащили, и всю грязь, которую притащат остальные ваши товарищи. И взамен возьмете чистую соль, которую Софья и Линг выцедили.

— Да, в самом деле, это будет лучше, — согласился Хэнк. — Если вдруг нам не хватит соли на поездку — это не страшно. Все равно, если не найдем источник, эта рано или поздно закончится. А так... Завтра вечером придёт вторая группа, и послезавтра утром поедем.

* * *

Константин, который жил в шалаше рядом с Николаем Осиповым, несмотря на усталость, после изнуряющей смены в гончарной мастерской, несколько раз просыпался ночью от еле слышных стонов и непрерывного ворчания своего соседа. За завтраком Николай сосредоточенно смотрел в миску и ковырял еду пластмассовой вилкой, оставшейся с самолета. Гончар заметил, что у парня под глазами обозначились мешки.

— Ты ночью не спал? — спросил Константин.

— Спал — не спал, мое дело! — резко ответил конюх, отставил свой нетронутый завтрак в сторону и побежал к загону с животными.

Все, кто наблюдали эту сцену, в недоумении посмотрели убегающему вслед. Молодой охранник был едва ли не самым уравновешенным человеком в племени. Никто ни разу не видел, чтобы он на что-нибудь раздражался.