Он так и сказал. Слова разочаровали тех, кто мысленно уже видел в нем своего лидера. Вновь ощутил мысленное сравнение не в свою пользу — пока там, на севере, старший брат почти одолел захватчиков, этот позволяет увести всю провинцию из-под носа, не думая даже о родовой чести. Сравнение с отважным, вспыльчивым, но простым, готовым и посмеяться братом и раньше было не слишком приятным — а теперь к сравнению прибавилась еще и трусость, а может, и подлость.

В открытую высказать недовольство ему могли только при первом разговоре, потом не посмели бы, но сам воздух в крепости стал заметно прохладней, словно уже наступила глубокая осень.

А он мог только ждать, что и когда случится теперь на севере, а потом — кого пришлют сюда на замену их Дому. Нэйта же... пусть сами роют себе яму.

С неделю спустя ему доложили о приезде женщины, которая разыскивала господина Нара. Но самого Рииши здесь сейчас не было, он уехал на ближнюю заставу, и Кэраи велел привести гостью к нему. Когда стройная фигура, завернутая в тонкое серое полотно дорожной накидки, перешагнула порог, его словно выбросило из кресла и подкинуло в воздух. А гостья, напротив, сжалась и шагнула назад, к удивлению провожатого. И, позабыв о манерах, вместо поклона то ли ойкнула, то ли охнула.

...Майэрин догнала ее уже за воротами, видно — бежала, хоть теперь и шла лишь чуть быстрее обычного.

— Подождите же... — щеки ее пылали, волосы растрепались. — Я подумала... если и вправду так важно, мой долг помочь...

Что уж такого вызвавшего доверие в ней углядела эта девочка, а может, и ничего, и просто была чересчур наивной?

Лайэнэ слушала ее речь — даже после бега и в приступе волнения очень обдуманную, и радовалась, как ему повезло. Наконец-то... И надеялась, что эта девочка лишь с виду такая хрупкая, а на деле, как большинство Аэмара, обладает крепким здоровьем.

Теперь она ехала в крепость, о посещении которой подобные ей никогда и не думали. Девицы для развлечений могли попасть туда лишь изредка, если устраивали какой-нибудь праздник для офицеров. Тогда из ближайшего крупного села доставляли лучших, красивых и умеющих развлечь не только телом. Но они не шли ни в какое сравнение даже с девушками из более-менее крупных городов, что говорить про Осорэи.

А солдатам приходилось самим добираться до деревенских красоток, когда отпускали в увольнение. А там не особо повыбираешь...

Подушки, устилавшие повозку, были мягкими, а дорога вполне ровной, и все же Лайэнэ

невероятно устала и не раз поблагодарила суровых наставниц, которые не давали девочкам спуску при обучении. Одни упражнения на осанку и походку могли вымотать любого. Но, болтаясь в крохотной повозке, почти ничего не видя вокруг, приоткрыв занавеску лишь самую малость — чтобы не задохнуться, она была почти счастлива, а ведь уже и забывать начала, что это такое.

Нет, были, несомненно, и радости, связанные с мужчинами, и удовлетворение от наконец сочинившейся песни или удавшейся сложной мелодии. В детстве и юности она гордилась похвалами наставниц. Но такое, слегка шальное, светлое, беспечное ощущение было то ли неведомо, то ли прочно забыто.

А ведь если подумать, ничего хорошего впереди не ждало. Да и карьера, похоже, погибла... не то сейчас время, чтобы женщина, даже ее рода занятий, могла позволить себе столь привольную жизнь. И прежние связи ей вряд ли простят.

Но сейчас она видела и веселых полевых жаворонков над разнотравьем, и голубых журавлей — спутников Заступницы, а однажды под вечер вроде бы углядела даже рыжий лисий выводок, если то были настоящие звери, а не местные духи.

Мысли, что ее могут попросту не впустить в крепость, конечно, закрадывались, но развеивались быстро. Майэрин не дала ей с собой ничего, ни строчки, ни знака, все же поосторожничала — но не догадывалась, что это Лайэнэ не нужно.

С собой все-таки взяла одну служанку, и раз двадцать об этом пожалела. Лучше бы кого-то из слуг-мужчин, они не умеют укладывать ее волосы, но хоть не страдают вслух час за часом. Лайэнэ велела ей спать, и это оказалось лучшим решением.

Вечер был сиренево-розовым, длинные облака в небе сплетались, как водяные драконы, когда, наконец, миновав две заставы, повозка достигла ворот Тай-эн-Таала. Не так уж легко оказалось пробиться сквозь кордоны, однако имя Майэрин сослужило ей службу. Про Рииши в крепости знали, опасно не пропускать вестницу от жены главы Дома: в саму крепость спешно направили гонца, и разрешение было получено.

И вот вместо Рииши ее встретил другой.

...Энори в прежние дни был для нее, как дурманящее зелье, к которому человек тянется против воли, играл на струнах ее души, на страстях, страхах и слабостях. И он дважды помог ей обрести свободу: в первый раз с умыслом, во второй — случайно. Понял ли он сам про этот второй раз? Наверное, да.

Но свобода свободой, а есть законы, которые лучше и не пытаться нарушить. Чуть не позабыла ашринэ простую истину. Вовремя вспомнила. Сверкая для всех, нельзя любить одного...

Но человек с усталыми глазами и жесткой складкой у губ взял ее сердце, даже не задумавшись, трудно это или легко.

— В таких холмах любят селиться оборотни-маки, — пробормотал кто-то из спутников. — Вон как кустарник разросся, будто его нарочно кто подстригал...

— Что ж, если и впрямь тут живет, пусть выбирается, найдем, чем угостить, — Шимара щелкнул по фляге, притороченной к седлу. И впрямь, длинноносые маки, если верить байкам, куда приятней некоторых людей, хоть и воровством своим славятся...

Ветер приносил запах полыни и меда, вовсю стрекотали сверчки. Половина неба стремительно наливалась красным и розовым, чтобы вскоре почернеть.

Шимару все тянуло оглянуться по сторонам, хотя вечер как вечер был, и провожатых он выбирал лично — людей, которые за него пошли бы в огонь и воду. Другим бы сейчас не доверился.

Дела обстояли, прямо сказать, неважно. Как вихрь, примчался Макори — опередил всех осведомителей — и забрал мальчика, теперь прячет его неизвестно где. Подобного поступка от него можно было ожидать, всегда славился порывистым нравом, но вот откуда у него умение прятаться? Верно, почуял недоброе, в дурной час, как говорят, и заяц умнеет, хоть Макори уж точно не заяц...

Сейчас Шимара прикидывал, как усыпить бдительность Суро. Очень уж нехорошие взгляды в последние пару дней доставались ему. Может, винит в пропаже Тайрену, сговоре с наследничком своим? Да еще и шпионы Нэйта упустили Кэраи, он теперь в Крыле Лебедя, оттуда не достанешь так просто.

— Господин, что-то их долго нет, — обратился к Шимаре спутник. — Темнеет начинает.

— Значит, будут ломать ноги коням по темноте, — отрезал тот.

Свою задачу — разведать, все ли в порядке в давно покинутом имении — он исполнил. Там Суро намерен поселить младшего сына, опасаясь, что старший не ограничится похищением ребенка.

Теплый ветерок овевал лицо, ждать на воздухе среди разнотравья было даже приятно. Шимара сошел с коня, велел дозорному смотреть пристальней, сам зашагал вдоль склона холма. Тот, иссеченный временем, походил на ладонь с раскрытыми пальцами. Гости ожидаются с юга, ожидающих они увидят, лишь подъехав вплотную...

Скольких людей сейчас возьмет с собой Суро? Младший его сын должен приехать завтра, сегодня только сам старый пройдоха. Открытой схватки все равно нельзя допускать, но вот незаметно ударить, когда останутся наедине...

— Едут, — окликнул Шимару подручный.

— Сколько их там? — спросил, спешно возвращаясь и взлетая в седло.

— Человек шесть.

Сумерки сгустились пуще прежнего, и не разобрать издалека, кто именно едет.

— Эй, есть тут кто? — подал голос один из всадников, когда те совсем приблизились. Шимара с людьми выехал из-за невысокого гребня холма. Он узнал голос одного из подручных Суро.

— Вы припозднились.

— Пришлось...

Всадников и впрямь было шестеро, на одного человека больше, чем у Шимары. И все они были рослыми; даже сумерки не сделают щуплую фигуру Суро выше и крепче.

— Вы одни?

— Господин приедет завтра вместе с сыном. А пока он велел... — говорящий запнулся.

— Что же?

Слов не было — стрелы свистнули, вынимая из седел и укладывая в травы всех пятерых. Все ли виновны в умыслах, нет ли — разбираться дороже станет. На всякий случай каждого еще ударили ножом пару раз, забрали коней и умчались, словно не было их.

Шимара открыл глаза, когда стук копыт, по траве и без того негромкий, совсем затих. И никаких оборотней не оказалось в этих холмах, кроме тех, что скрылись, исполнив приказ.

— Никуда я не годный слуга, выбирал все время не тех хозяев, да и не ту сторону, — пожаловался Шимара ветру и молодым звездам. Они как раз начали проступать и висели невероятно низко, могли и услышать.

Алые краски покинули небо, воздух и на западе стал серым и сгустился; но сверчки стрекотали пуще прежнего, и запахи трав проступали отчетливей, как бывает перед скорым дождем. Ночью ливень и впрямь пролился, короткий — не больше четверти часа. Его Шимара не видел, хотя по-прежнему оставался в предместьях, но теперь он был просто темным пятном среди темной травы.

— А ведь когда-то недостойный был искренне счастлив в монастырских стенах и считал невероятной удачей, что именно его отдали на воспитание в Эн-Хо, — брат Унно задумчиво рассматривал себя в быстрых водах ручья, склонившись почти к самой воде. — На священной горе Огай есть монастырь, который к Небу ближе всего, настолько близко, что туда как-то скатился слиток железа из небесной кузни... думалось — там бы удостоиться побывать. Лишь побывать, жить там могут лишь избранные... Была такая мечта, хоть и не должно монаху воображать, чего нет.

— Теперь не мечтаешь? — спросил Лиани. Он от нечего делать выстругивал палочку по форме стрелы.

— Теперь... со временем стало казаться, что Небеса, по сути, везде простираются. А может, это ложные мысли, за то, что слишком часто стремился покинуть стены Эн-Хо...

— И где гора эта? Я слышал название, — Лиани запустил недоструганную стрелу в ствол дерева, и попал.

— Недостойному этого не открывали. Может, и в Юсен, вдруг на соседней вершине?

— Не верю, что столь могущественные монахи просто смотрели, что здесь у них творится под носом. Рухэй, горящая крепость... И что ты пытаешься в ручье разглядеть?

— Себя, — ответил брат Унно. — В зеркала нам смотреться запрещено, однако же хотелось бы видеть собственные глаза.

Последние сутки пути выдались странными. Они вроде и не сбились с дороги, всегда могли сверяться по солнцу, но держаться направления, которое накануне указала тварь из пояса, упорно не удавалось. Тропки кружили, уводя то вправо, то влево, и в конце концов путники оказывались в стороне от намеченного, всегда западней и немного северней, словно их разворачивало опять на Эн-Хо.

— Сдается мне, нас морочат, но зла не чую, — пожимал плечами монах. Лиани видел больше его: то мелькнувшую в кустах пятнистую шкуру рыси — зверь шел по пятам, то птицу, явно за ними следившую, но ничего эти знания не давали. А нежить из пояса вдруг выходить отказалась, и монаху не удалось ее вызвать миром, силой же не хотел.

— Все ли ваши столь учтиво вели бы себя с тори-ай? — спросил Лиани, глядя на пояс так, словно хотел вытрясти из него ответ.

— Не все. Сам ведь уже понял, — ответил брат Унно. Отвернулся — во всем теле читалось, что говорить он об этом не хочет. Видно, была все-таки некая трещинка между ним и монахами Эн-Хо, а может, совсем недавно возникла.

Лицо молодого человека сделалось мягче, и сомнение отразилось на нем:

— Странно мне. Он ведь когда-то был человеком. Плохим, наверное, раз выбрал такой путь, но ведь и в самом деле любил жену. А потом эти двое убили многих, но теперь он помогает нам, и эту помощь мы принимаем... Не могу и не хочу думать о нем по доброму, но и с ненавистью уже не выходит. Есть ли для него надежда в посмертии?

— Может, и есть. Я в это верю, во всяком случае.

Небо еще не темнело, а на земле среди нависших игольчатых лап и смолистых стволов начинали клубиться сумерки, тогда тот, о ком говорили, незваным вырвался из пояса. Он стал меж узловатых корней, будто вышел из-под земли: тело, уже тронутое тлением.

Речь давалась ему с трудом, и чертами он теперь лишь отдаленно походил на живого человека.

Сказал только — ее больше нет. И еще сказал, что знает дорогу. А в глазах злая тоска выла сильней и страшней, чем стая волков зимой вокруг одинокого путника.

Лиани растерялся немного — и с трудом удерживался, чтобы не ударить саблей нежить. Ему было, пожалуй, спокойней в давнем домике на болотах — там он, по крайней мере, не ожидал от твари ничего, кроме нападения. А сейчас почти привык, что тори-ай где-то неподалеку, если не вовсе рядом, и даже скорее помощник, не враг.

Монаху казалось хуже — он почти привязался к проводнику, а теперь и у него подрагивали руки, когда смотрел на существо мертвое и ненавидящее. Прежнего их спутника больше не существовало, любовь к жене, бывшая его стержнем, уничтожила его в час ее гибели.

Но тори-ай было сейчас не до них. Он вел напрямик к ему одному видимой цели, не замечая ни коряг, ни корней, ни провалов в земле. Люди едва поспевали за ним.

Не сразу можно было понять, что здесь произошло. Тори-ай привел их к залитой кровью яме, в которой лежало тело мужчины, по одежде судя, охотника.

— Что это? Что тут стряслось? — в испуге спросил брат Унно, озираясь.

— Это дротик рухэй, — Лиани спрыгнул в яму, подобрал оружие. — Кто-то еще был здесь, раз лицо прикрыто...

Он приподнял лист папоротника, прикусил губу и на шаг отступил.

— Посмотри...

— Это его кровь, — не сказала — каркнула нежить, и они не сразу поняли. А тори-ай стоял поодаль, черный, скрестив на груди руки, и ждал.

— Если хоть что-то недостойный брат разумеет, не один этот охотник здесь обнаружится, — пробормотал монах, хватаясь за святые амулеты.

Еще одно тело, возможно, владельца дротика, они нашли в овраге поблизости. С таким же закоченелым ужасом на лице. И следы солдат, много следов... Постепенно понятней становилось, что здесь произошло.

Только потом Лиани озвучил то, о чем думали оба:

— На телах охотника и пришлого ран нет.

Когда стало ясно, что поисков не понадобится больше, монах велел тори-ай вернуться в пояс. Сперва думал, не совладает с ним: нежить не нападала, но стояла, глядя в упор, и сумерки, сгущаясь, почти на глазах снимали с нее покров человеческого. Брат Унно справился, попутно остановив готового ударить младшего спутника.

— Не мешай мне, — попросил тихо и хрипло.

Он справился.

Больше искать они не решились, хотя, может быть, цель их была где-то неподалеку. Но сумерки становились гуще и гуще; дальше в лес заходить поостереглись, вернулись на открытое место.

Чужое оружие молодой человек прихватил с собой.

— Крови-то сколько... но тело у него человечье, он мог и не выжить.

— Выжил, раз убил того бедолагу, — угрюмо сказал монах. — И второго тоже. Им чужая сила, чужая душа — как вода погибающему от жажды.