Открыв рот и затаив дыхание, мы с Беном внимали свидетелю целых пяти столетий человечества, живому, не впавшему в маразм. Пусть и на нем отыгралось Его Величество Время, заставив подзабыть многие мелочи, а кое-что начать трактовать совсем иначе, чем было на самом деле, тем не менее, этот чистопородный барон, с восхитительной простотой сейчас сидел и рассказывал нам о себе.
— ... Младшие никогда и нигде не появляются меньше чем вдвоем, не перекидываются в людей, если не намерены уничтожить всех, кто стал свидетелем, жалости не имеют и от запаха человеческой крови, страха, безнаказанности, разум теряют вовсе. — Курт замер, вновь переживая свое пленение. — Обложили меня уже в Пиренеях, когда до Испании было всего ничего — перевал и одна река. Подвела самоуверенность — перекинулся человеком и отправился ночевать в гостиницу, собираясь уйти, едва стемнеет и... Пришел в себя уже в клетке — горячий чай оказался с "лекарством". От гор до сюда, добирались большим караваном, собирая по пути еще найденных и отловленных сородичей. Всего сорок один человек. Оборотень...
Барон дотянулся до чайника, делая громкий глоток.
— Порт Сантандер до сих пор снится мне в кошмарах. Я был в нем в 19, в 2019, году. Первоклассный порт, пусть и насыщенный запахом рыбы, потных тел работающих там людей, выхлопными газами тяжелых тягачей, развозящих контейнеры, прибывшие морем, по широким дорогам европейских автобанов. Теперь там — маленький филиал приморского ада. Первое, что встретило нас — висящее тело, на стреле крана. Потом еще и еще одно. Не было ни одного портового крана, без такого украшения. На некоторых висело до десятка, покачиваясь на свежем ветру и отравляя воздух. Нас загрузили на борт сухогруза, просто перевернув клетки и открыв дверцы. Падение с высоты в десяток метров болезненно, но не смертельно. Еще трижды открывались створки, сбрасывая нам еще и еще отловленных. Уже когда сухогруз отвалил от причала, сверху посыпались два десятка Младших... Совсем юных щенков. — Курт уже здорово устал, на своей исповеди, но останавливать его или давать ему передышку мы и сами не могли. Слишком много и сразу, свалилось на нас.
Вот и еще один "фактик" — "Хозяева" избавляются от Младших — лег в мою копилку странностей, подпирая кипящую "крышу".
— Капитан, дважды в день скидывал нам еду, устраивая лотерею среди экипажа, кому на голову свалится протухшая туша и погребет под собой, своими останками. И ругался, что в самый последний момент ему подсунули Младших — каким-то образом, эти бедолаги влияли на электронику, выводя ее из строя.
— Точно — Младшие, а не их Хозяева? — Подался вперед Бен, со скоростью охотничьего пса.
— Хм. В Праге, Буде и Пеште, на улицах горит яркий электрический свет и ходит себе спокойно, электротранспорт. — Курт пожал плечами. — Везде, где Младших держат в отдалении — проблем с электроникой нет. Берлин, Франкфурт — освещены частично.
— А Россия? — Закинул удочку я, приготовившись выслушать в ответ, что угодно.
— Не был. — Равнодушно отмахнулся Курт. — А врать не приучен. Слышал, что Сибирия так и стоит не тронутой — холодно и нет дорог.
— Сибирь... — Поправил я, начиная понимать, что, кажется, у меня есть план. И есть место, в котором я хочу оказаться. — Бен! Тебе еще со своими... Знакомыми... Надо пообщаться!
Переводя взгляд от стола, уставленного не съеденными вкусняшками, на окно, за которым снова лился дождь, старший лейтенант пыхтел, скрипел зубами, но собираться начал.
Дождавшись, когда за Арканом закроется дверь, я принялся мыть посуду, составляя ее сушилку и обдумывая новые "открытия".
— Олег. — Барон замер за столом, так и не отойдя от своего собственного рассказа. — В России я действительно не был. А вот Азия, теперь, чистое и пустое место, хоть заново заселяй. "Хозяев" не заинтересовала только Монголия — слишком мало населения, слишком суровы условия.
— Лучше ответь мне на другой вопрос! — Перебил я не в меру вежливого, барона. — Можно попасть на радар?
— С земли и воды — нет. — Инженер и в шкуре оборотня — инженер. — Открыть переходный отсек — нет массы, а влезть в "канализацию" — не имеет смысла. Стена-отсечка стоит на месте и никуда не денется, пока ее не откроют.
— Как часто привозят "пополнение"? — Последняя тарелка уже угнездилась в свободной выемке сушилки и я вытирал руки о то, что еще недавно было шторами. И воду, соответственно, впитывало плохо.
— Раз в восемь, девять месяцев. — Курт расслабился, видя, что прямо сейчас на штурм я не побегу и его, за собой, не потащу. — Еще не скоро...
Странно, а еще недавно просто требовал, чтобы мы уничтожили всех, сожгли и стерли с лица острова.
Пригрелся, собака серая, обленился...
— А с воздуха?
— А зажариться? — Вопросом на вопрос, ответил его высочество, для наглядности постучав себе по лбу, а затем — по деревянной столешнице.
Звук, кстати, на мой слух — очень музыкальный, слух — был совершенно одинаковым.
— Курт... Если уже сейчас, на момент твоего побега, радар лишился десятка рабов...
— Полковник называл нас "Белки"... — Аристократ, мать его за ногу, вечно норовит дать красивое название обычному явлению!
— Десятка рабов, — упрямо гнул свою линию я, — то совершенно не факт, что уже не сделан заказ на новую партию — радар должен крутиться, передавая данные.
— Меня больше интересует, для чего этот радар нужен! — В сердцах хлопнул ладонью по столу, Курт. — Они что, кого-то ждут?
— ...! — Я тихонько сполз на пол, моля все звезды, чтобы оборотень оказался еще большим параноиком, чем я сам. Если сказанное им верно — нас ждет еще один сюрприз. И снова — весьма неприятный, болезненный и, может быть, последний в нашей, человеческой, истории.
Оборотень мог оказаться смертельно прав, не догадавшись просто продолжить свою собственную, мысль. Если они кого-то ждут, значит, не просто так их корабли возникли у наших берегов! А что, если их кто-то турнул, с насиженного места?
От великого ума, озвучил свои идеи австрияку и получил на выходе "окаменевшего" оборотня, судорожно силящегося стряхнуть с себя "очарование" моих слов.
"Н-да. Бен-то уже привык к моей паранойе... А тут, чувствую я, второй параноик добавился!" — Видя, что оборотню грозит "взрыв мозга", поставил перед ним чайник с кипятком и варенье, что передал мне мастер Сибатси. Оно, конечно, для похудания, но с чаем — пойдет...
У меня в кабинете, на дне сейфа, всегда ныкалось три предмета, раздражая начальство своим присутствием. Три банки варенья — малина, смородина и яблочное повидло. Причем последнее, почему-то, заканчивалось быстрее всего. Фекла Антоновна, исправно снабжавшая меня своими заготовками, которые успевала сделать неизвестно когда, ибо выходных у нас словно бы и не было, вечно качала головой, обзывая меня "сладкоежкой", делая при этом упор, что все истинные садисты были именно сладкоежками. Не скажу, правда это или только повод снять корону с молодого специалиста, но Федоров, читая мои "заготовки", пыхтел и морщил нос, обещая сделать именно так, как написано. А потом, по возвращении, хлопал меня по плечу и предупреждал, что награда за мою голову возросла.
На самом деле, флотские — это большие дети, любящие порядок, чистоту и ненормативную лексику — больше своей жизни. Только у нас, в три слова можно объяснить все и при этом вопросов больше ни у кого не возникнет. Даже у полицейских. Даже у таможенников из соседнего государства, плохо знающих русский язык.
А еще мы любим его, огромного, иногда страшного, рассерженно воющего ветрами и распускающего верхушки волн на пенные брызги, поднимающего девятый вал и кладущего корабль на борт, напоминая капитану и его старпому, что не любит ленивых и трусливых, злопамятных и чванливых.
Океан.
Достав карандаш и лист бумаги, принялся рисовать радар так, как я его видел изо дня в день, пробегая мимо или разглядывая сверху, забираясь для этого на дерево.
Рисунок получался из рук вон плохо и барон, видя мои мучения, отобрал принадлежности и начал рисовать сам, ориентируясь на мои слова.
Через полчаса, мы снова чесали затылки, разглядывая рисунок.
Сооружение, что мы считали радаром, оказалось радаром каким-то странным. Вертящиеся "уши" были на месте. А вот остальное... По словам австрияка, мои "рассмотрешечки" со стороны, давно должны были меня прикончить, а я ничего — бегаю... Только волосы лезут нещадно, так это у меня с самого начала и кивать на радар — кивалка отвалится.
Ну, а после того, как Курт изобразил виденные им помещения я и вовсе повис в ступоре, опознав те самые странные "ячейки Джо", о которых рассказывалось столько, что поверить было невозможно. У нас целый технический отдел корпел над этими ячейками и еще парой проектов, только ничего не рассказывая нам и ходя с блестящими глазами и полудебильными улыбками.
Ну, а судя по интернет-описаниям, побочным действием "ячеек" могло оказаться что угодно, от апатии, до неукротимого, хм, полового влечения. И тогда Бен, с его ночными гостьями, жертва этих самых ячеек!
— Жесть. — Не выдержал я, подводя итог вечера. — Не жизнь — каша.
— Только соленая и перловая... — Скривился барон, и я с ним согласился: ненавижу перловую кашу!
Таская ложками варенье прямо из банки, как маленькие дети, мы сидели друг напротив друга, решая странную задачу, решения которой просто не виделось, в свете всех фактов. Оставалась надежда, что полковник вымрет раньше, чем отправит требование о помощи или замене "крутильных белок". Или еще на какое, чудо.
— Полковник дважды обещал отпустить на охоту, особо старательных. — Курт облизал ложку, любуясь отблесками свеч, горящих на столе. — Обманул, собака!
— Ага. — Словно сомнамбула, кивнул я. — Собака, значит, обещал... Ага-ага. А как он хотел вас отпустить на охоту, случайно не сообщал? Пропустить через "крышу" или, все-же, где-то есть проход?
Громкое бурчание моего живота прервало нашу, очень конструктивную, беседу.
Ничего не поделаешь — масса сказывается. Да, плюс у бывшего владельца был откровенно слабый живот: одно нажатие и сиди себе, спокойно...
Разведя руками, покинул гостиную, надеясь на уединение.
Ага. Наивный.
Варенье для "похудения", в том количестве, что мы оприходовали на две морды, "похудило" нас очень сильно.
Бен смеялся и принюхивался, обзывался на нас и тыкал пальцами, грозясь все рассказать мастеру Сибатси.
Вот, гарантирую, если быстро оправлюсь, остатки варенья скормлю Бену!
Дав себе зарок, вновь скрылся за дверями богоугодного заведения.
Так и ночь промелькнула, незаметно за хлопотами и перемещениями.
Морпех отлично выспался и теперь старательно наворачивал завтрак, похихикивая над нашими, с оборотнем, красными от недосыпа, глазами.
Теперь я просто обязан скормить ему это варенье!
— Полковник идет на поправку. — Бен перешел к делу сразу, становясь предельно серьезным. — Уже завтра он вполне сможет наведаться к нам в гости и разнести здесь все, ко всем матерям, богам и редким видам животных. С берегом связи пока не было, но будет либо сегодня вечером, либо — завтра с утра. Тьяма предупредила, что отец безмерно зол и досталось им обеим...
— Не хрен "налево" ходить! — Скривился я, изучая так и вылазящие волосы: не смотря на все попытки шевелюру спасти, умные волосы покидали дурную голову. Придется бриться на лысо... — Валить надо было, сразу. За рога и мордой к спине!
— Задним умом... — Морпех почесал бровь. — Ну, не могу я так, Олег, не могу!
— Тогда будем бегать. — Я тоже начал заводиться. — Есть варианты, куда бежать будем? К Алексу? В заброшенные города? Или в деревню, в глушь? Бен?
— Будем бегать... — Пожал плечами морпех, признавая свое поражение еще до сражения. — Завтра сперва тебя вывезу, а потом вернусь за Куртом.
Не давая мне возразить, Аркан встал со своего места и скрылся в собственной спальне, плотно закрыв за собой дверь.
Молча.
Не приятно отдавать свой собственный, обжитой дом, на разруху и ветшание. И запасы, натасканные с упорством "белкохомяка", оставлять жаль. Не думаю, что полковник, обнаружив наш отъезд, не выместит свою злобу на ни в чем не повинном доме. Скорее — спалит, чтобы и духу его не было!
Выбравшись на крыльцо, устроился на свернутой шкуре и уставился вдаль, любуясь, может быть последними, красками синего неба, белыми тучами и деревьями, в зеленой испарине, стряхивающими с себя влагу.
Позавтракали, называется.
Оборотень сидит как на иголках, опасаясь, что если Аркан улетит со мной, то не вернется за ним. И знает, что если останусь я — возвращаться будет не за кем. Грохнет меня полковник, при поддержке своего "бабьего эскадрона смерти". И без поддержки — тоже грохнет.
Может, не стоило ему о рогах говорить?
Блин, ну вот что я за человек, а? Вроде проблемы выживания, а у меня улыбка во весь рот, едва я вспомню лицо рогатого полковника!
Легко сбежав по ступенькам крыльца, сладко потянулся и побежал по своей привычной дорожке, начиная день с полезного и необходимого — пробежки.
Пусть мокро, грязно и скользко, тело надо приводить в порядок!
Если прищурить глаза и проявить хоть малость фантазии, можно представить себе, что бежишь ты не по грязной тропинке, проложенной по периметру острова, а по мокрому асфальту родного города, как обычно раскопанного городскими службами. И звуки океана — автолюбители, спешащие на работу в другой конец города и рычащие своими моторами на светофорах. И берег океана — вовсе не берег океана, а обычная набережная, заросшая диким лесом и кустами, из которых доносятся очень разные звуки, похожие и на крик чаек, и кряканье местных уток, прижившихся и не боящихся людей.
Серая тень, мелькнувшая в кустах и неосторожно стряхнувшая с них потоки капель, тоже вполне может оказаться обычной собакой, спущенной с поводка ленивым хозяином.
— А вот рычать на меня не надо! — Привычно отфутболил я серую морду, зарядив с левой ноги. — И не такие рычалки лишились!
Самое печальное заключалось в том, что все эти оборотни-шмоборотни, для меня совершенно на одно лицо. Только размерами отличаются...
Вырвавшись из своих фантазий, присмотрелся к кустам, развернулся и припустил, что было сил обратно, на берег океана.
Сучий полковник пришел в себя намного раньше и выпустил "белок" на охоту!
Одна уже получила и теперь потрясенно приняла человеческий облик, со свернутой набок, челюстью.
Еще три весело гнались за мной, считая, что в любой момент смогут своротить меня с выбранного пути.
Ага!
Тощие, слишком!
Волчик, решивший заступить мне дорогу к берегу, так и остался лежать в грязи, поскуливая и перебирая передними лапами — кувырок в стиле "а волчья шкура вместо подстилки", отрабатываемый мной уже месяц, оказался очень эффективен. А позвоночник волка совсем не рассчитан на две сотни кг, на него падающих сверху.
Так что, хруст волчьего хребта был мне наградой, а там и до берега всего метров двадцать, которые я и пролетел, словно на крыльях.
Мелькнули тела веселых бутылконосов, сделавших вокруг меня круг почета и почему-то устремившихся в открытый океан.
