Небо и земля

— А краля что же? — проникся историей Крам.

Краля вышла замуж, как и было сговорено между кланами, разве что порченой пришла в дом мужа, но отец Веча уплатил немалую виру* за дефект невесты. Младшей женой пришла, не побрезговала, потому что жених оказался богат, а Веч в сравнении с ним был щенок, и всё его богатство на ту пору — голова да руки.

— Видел её после свадьбы? — допытывался Крам. И ноги со стола убрал, заслушавшись рассказом.

Зачем? Переболел скоротечно и тяжело, но благополучно выздоровел, и на том спасибо Триединому*. Позже сестра обмолвилась, что бывшая краля нарожала в браке двух детей, а что с ней стало после войны — неизвестно.

Крам, похоже, решил испробовать на себе роль викхара*.

— Представь, ты был зеленый сопляк, как и она, молодая и глупая. Ей кто-нибудь навешает лапши, наговорит с три короба, она и верит. Вот ты же и вешал. Мне ли не знать, сам такой же был лихой дурак, — захохотал, довольный шуткой. — Обещалками кормил? Кормил. Рисовался? Рисовался. Привирал? Привирал. Она думала, связалась с солидным ухажером, а не с зеленым мозгляком. А тут раз, и ошибочка вышла. Женщине нужна надежность и черепичная крыша над головой, а не романтика в шалаше под звездами.

— Знала она, с кем связалась, я не скрывал, — огрызнулся Веч. — Если женщина приходит на все готовое, на какой ляд она нужна? Такая при первой же возможности сбежит к тому, у кого кошель толще. А мне нужен надежный тыл. Чтобы не предала и не чуралась трудностей.

— А с тобой согрешить твоя краля не испугалась? — ухмыльнулся Крам. — Значит, ей было что терять. Значит, не вытянул ты, в чём-то не допер, коли она струсила в последний момент и выбрала другого.

Чем усерднее защищал новоиспеченный викхар* бывшую кралю Веча, тем раздраженнее делался тот, да так и остался непоколебим в своем мнении. Как ни оправдывай юную и глупую, её выбор в глазах Веча до конца жизни останется предательством. Та, которую любил безмерно и готов был вырвать сердце из груди, чтобы преподнести в ладонях, не оценила подарка. А тут вдруг неожиданно приснилась — румянец по щекам, кудри по плечам. Манит, за собой зовет.

О, Лайлин, ненаглядная моя!

Что за морок напал? Наверное, это Доугэнна к себе зовет. Сын мой, говорит, травы соками наливаются, а пасти стада некому, рыба на нерест пошла, а забрасывать неводы некому, дети в клане подрастают, а учить их жизни некому. Жду, сын мой, без тебя тоскую.

И тоска взаимна.

Веч проснулся в поту, не сразу сообразив, где находится. В вечерних сумерках на светлом квадрате окна выделялся темный силуэт, это мехрем, закутавшись в покрывало, смотрела молча на улицу. И была грустнее, чем обычно, даже ужин, приготовленный по особому заказу Веча, не выправил ситуацию.

— Что не так? Кто-то расстроил? — начал заводиться Веч. Не далее как два часа назад было терпимо, и вдруг на пустом месте появились капризы.

— Дочка который день привередничает, вспомнила о кукле и кошке... которых нет, — пояснила с запинкой мехрем, помешивая суп. Возила-возила ложкой, но так и не притронулась к яству.

— Эка невидаль, найдем новую куклу. И кошку, — пообещал Веч.

— Она хочет только Динь-дон и Кнопу.

Найдем такую куклу, какую хочет твоя дочь, только не грусти, пообещал Веч. Все?

Нет, не всё. Мать недомогает уж какой день, давление скачет, сплошное беспокойство.

И с Г'Оттином поговорю, подберет правильное лекарство, заверил Веч. Утешилась?

Мехрем улыбнулась благодарно, но так печально, что у него защемило сердце. Эх, чтоб тебя, зараза! Веч должен радоваться скорому возращению домой, а вместо этого беспокоится за мехрем. Что за упрямая женщина? Не раз ей говорил: нет ничего ужасного в том, чтобы уехать с ним в амодарскую столицу, а оттуда в Доугэнну. Ну да, поначалу будет нелегко освоиться, непривычно. Ну, поплачет, погрустит и свыкнется, никуда не денется. Зачем взвинчивать его на ровном месте?

— Кстати, Аама, когда отправляемся в твою столицу? Нужно заказать транспорт для переезда.

— Покатай меня по окрестностям, — попросила она вместо ответа.

— Ты что, женщина? Распутица ведь, колеи неустойчивые, завязнет машина, кто вытянет? — вспылил Веч и, увидев расстроенное лицо мехрем, возвел глаза к потолку: — Ладно, так и быть, устрою.

И устроил. Выделил для себя машину, от сопровождения отказался, но захватил автомат и рацию, мало ли что. Дежурного предупредил: если что, отправляйте тягач — вытаскивать из рыхлого снега.

Денек оказался отличным, ни туч, ни ветерка. Штиль и солнце. Весна в Амодаре такая же, как и местные женщины — невнятная, несмелая. Слабой волной накатывает, незаметно зиму подтачивает. В Доугэнне весны стремительные, обрушиваются штормовым валом, обжигают жаркими ветрами.

— Куда поедем? — Веч выкрутил баранку, вывернув на центральную улицу.

— На станцию, — попросила мехрем.

Пожалуйста, — пожал плечами. Куда прикажете. До станции идет укатанная колея, машина не просядет в снегу. Доедем как по маслу.

Мехрем приклеилась к окну и безотрывно смотрела на окрестности. Чего там высматривать? Ничего интересного, в обе стороны лес, правда, основательно прореженный.

Подъехали к станции, Веч помог мехрем выбраться из машины.

— Прыгай, поймаю, — велел, когда она замерла в нерешительности на высокой подножке.

Прошелся, разминая ноги. Эх, хорошо! Тишина, птицы щебечут как оголтелые. Вдоль дороги прохаживается караульный. Отдал честь, завидев Веча, и двинулся дальше по маршруту.

Мехрем оглядывалась озадаченно. Оно и понятно, здание станции есть, которую дежурная группа охраняет, глаз не смыкая, а шпал и рельс нет, в обе стороны уходит широкий тракт, разъезженный сотнями колес.

— А где железная дорога? — растерялась мехрем. — Как уезжать... в столицу?

— На колесах поедем, — ответил Веч и окликнул караульного: — Когда следующий караван?

— Ближайший через десять минут в Доугэнну, — отрапортовал тот.

— А как амодары уезжают... в твою страну? — спросила мехрем с заминкой.

— В миграционной службе назначают день и час, и отсюда амодаров отвозят на машине до поезда.

— Железная дорога действует? — удивилась она.

— Да, рабочая станция в сутках езды в сторону Доугэнны.

— Зачем убирать рельсы? Разве они мешают? — не унималась мехрем.

— Так нужно, — коротко бросил Веч.

Не объяснять же ей, что железная дорога даст преимущество ривалам*, и они прямиком прикатятся по ней к границе с Доугэнной. Ривалы, конечно, прикатятся, но не сразу. Пока проложат собственные пути сообщения, Доугэнна успеет подняться с колен после опустошительной войны. По крайней мере, таков план Совета командоров.

— Садись, поедем дальше.

Мехрем не сразу послушалась. Присев, сгребла рукой грязный снег с обочины и сжала в ладошке.

— Поедем, — согласилась после недолгого раздумья. Веч лишь глаза закатил, но ничего не сказал.

Тронув машину, повел вдоль рощ и перелесков, точнее, пнистых полян, усыпанных ветками и хвоей.

— Остановись, — внезапно попросила мехрем, и Веч послушно заглушил мотор.

Выбравшись наружу с его помощью, мехрем подошла к краю поляны. Головой крутила, оглядывая местность, а в глазах застыла тоска — осязаемая, щемящая. Вечу вдруг стало неловко и стыдно. За чужую страну, поруганную его стараниями и стараниями земляков.

Тьфу, — сплюнул он, прочь жалость, ей не место в стане врага. Кто бы родину Веча вот также пожалел?

— Ты женат? — спросила мехрем, не поворачивая головы.

— Да, — удивившись вопросу, ответил Веч. Он ожидал, что мехрем опять начнет вытягивать из него правду о будущем своей страны. Или озаботится судьбами пленных амодаров. Или снова станет допытываться о цели визита ривалов в гарнизон. Чего угодно ожидал, но не этого. Неужели ревнует? — ухмыльнулся Веч. Женат или нет — не имеет значения, главное, то, вернее, та, о которой все помыслы. Его краля. Терпение его задергала напрочь, не решаясь оторваться от мест, где родилась.

Мехрем продолжала изучать окрестности, вытянувшись в струнку — гибкая, как деревце.

— И дети есть? — спросила ровно.

— Сын, — ответил Веч. Семь лет исполнилось мальцу этой зимой. Давно его не видел, правда. Как бы нюнястую девку не скроили из пацана без отцова пригляда.

Есть сын, и еще настругаем, Г'Оттин понапрасну не обманет.

От этой мысли страсть как захотелось покурить, и Веч вытащил портсигар. Эх, жаль, не удалось сделать ей ребёнка здесь, в проклятом краю. На благословенной земле Триединого обязательно получится, уж он-то, Веч, постарается.

И настроение сразу поднялось от таких мыслей.

— Поедем? — предложил Веч. — Покажу кое-что. Должно понравиться.

Мехрем не стала упираться, согласилась кивком.

Веч направил машину маршрутом дозорных групп и выехал на высокий обрывистый берег. Внизу, делая крутой поворот, протекала река. В обе стороны — простор, макушки тощих деревьев, непригодных к распилу, и снег, вобравший скромное тепло амодарского солнца, утративши отражающую способность. Большую часть русла сковывал лед, но и промоин образовалось немало. У противоположного берега на перекатах плавали и ныряли птицы.

Мехрем, видимо, прежде не бывала в этих местах. Разволновалась, подалась вперед с трепетом, впечатлившись увиденным. Веч, искоса наблюдая за ней, похвалил себя за спонтанную идею.

— Что за птицы? Отсюда не различу. — Она возбужденно схватила Веча за рукав.

— Сейчас узнаем.

Веч вернулся машине и, достав бинокль из бардачка, приник к окулярам. Ничего особенного, утки, гуси, пара лебедей, однако ж, мехрем оживилась, чего с ней давно не приключалось. Наверное, с полчаса глазела по сторонам, приложив бинокль к лицу, и притопывать начала, сапоги-то на рыбьем меху, и зубы начали постукивать. Но уходить не хотела, пока Веч не приказал:

— Хватит мерзнуть, так недолго и заболеть. Марш в машину.

В салоне он обхватил ее ладони своими и согревал, обдувая горячим дыханием.

— Завтра начинаем сборы. А послезавтра уезжаем в твою столицу, — объявил беспрекословным тоном.

Мехрем замерла.

— Не хочу быть обузой для тебя и отвлекать от службы. Мы сделаем документы здесь и уедем в какой-нибудь из ваших городов.

— Церкал, — поправил он машинально.

— Ну да. Ехать в столицу нет нужды.

— То есть, хочешь отсюда прямиком в Доугэнну? — неприятно растерялся Веч.

Он и сам не понял, что задело в словах мехрем, неужто нежелание сопровождать его в столицу? Так-то сиди и радуйся, что не пришлось уговаривать и, возможно, шантажировать. Веч давно настроился на неприятный разговор и заготовил парочку-другую убедительных доводов, чтобы мехрем передумала и поспешила в Доугэнну впереди паровоза. А тут на тебе, обошлось без слез и драмы.

И все же неудовлетворенность не отпускала.

— И какой церкал у тебя на примете? Кхаран или Беншамир? — спросил недовольно.

Видать, грозно, к тому же, спросил, потому как мехрем испуганно вздрогнула.

— Я пока не выбрала.

— А в столицу почему не хочешь? Ты говорила, что мечтаешь там побывать, — продолжал Веч с недовольством. Заодно и он выгадал бы несколько дней для оформления документов семьи мехрем на эмиграцию.

— Когда-нибудь. Не сейчас, — покачала она головой.

— Потом будет поздно.

— Пускай, — упорствовала мехрем.

Невозможная женщина. Если что вобьет в голову, нервишкам Веча приходит каюк.

Все-таки они увязли в снегу на просеке, на подъезде к городу. Машина забуксовала, выбрасывая из-под колес фонтаны снега вместе с грязью. Чертыхнувшись, Веч вызвал по рации тягач, кратко обрисовав координаты местоположения.

— Подождем, скоро приедут.

Мехрем отстраненно кивнула. То ли устала, то ли задумалась.

Так они и дожидались подмоги молча. Веч постукивал по оплетке руля, а мехрем, застыв рядом недвижимой статуей, нервно мяла пальцы.

— Хорошо. Галопом оформляем документы твоей семье, и ты уезжаешь в тот церкал, на который я укажу, — нарушил тишину Веч. Хотя и сам пока что не представлял, сможет ли заставить миграционную службу работать в ускоренном режиме. И погоны подполковника бесовым бюрократам не указ, у них свои распорядки и правила. А еще Веч не представлял, каким образом договорится с кланом выбранного церкала о правах на свою мехрем. Над второй проблемой он подумает позже. — Сядешь на поезд, а я закончу дела в твоей столице. И приеду за тобой.

Сказал — и опешил от несмелой улыбки. Потому что меньше всего ожидал такой реакции от мехрем в этом месте и в этот час. Как и благодарного поцелуя.

— Спасибо... Веч.

* * *

Всего три слова. Сказанных во сне — с трепетом, с нежностью.

Раньше он никогда не говорил во сне.

Потому что раньше не рвался домой, словно необъезженный скакун из стойла. Держал нетерпение в узде. А тут повернулся во сне и забросил руку, обняв Айями.

— Lailin, gelit dir*, — по-домашнему пробормотал на ухо.

Три слова. Ожидаемых. Неожиданных.

Впрочем, в последнее время неожиданности стали привычным делом.

Подспудно Айями ждала этих слов, рано или поздно они бы прозвучали. Но дни сменяли друг друга, а господин подполковник помалкивал, в беседах не оговаривался, и Айями решила, что лучше ей не знать. Потому что так спокойнее. А на деле попросту струсила, побоявшись взглянуть правде в глаза, отсрочивая неизбежное. Амидарейцы — нация трусов, сказал он как-то. Следовало давно набраться решимости и внести ясность в отношения с господином подполковником. Хотя бы для того, чтобы здраво оценить будущее — своё и близких.

Его ненаглядная. И встреча господина подполковника с ней всё ближе час от часу.

Зачем ему Айями? Для чего он настойчиво тянул за собой в Алахэллу, а оттуда, словно это дело решенное, в свою страну?

Наверное, для того, чтобы устав от повседневных забот в клане и семье, вспоминать об экзотическом трофее из завоеванных земель и время от времени навещать, старательно выполняя приказ руководства страны о пополнении численности населения. А может для того, чтобы похвастать перед сородичами, вот, мол, смотрите, поверженная держава легко и позорно пала на колени, и её женщины с такой же позорной легкостью отдались на милость победителей.

Каждый день он смотрит на Айями и видит в отражении глаз желанную свою... Любимую жену.

И ребенок, к тому же, есть. Сын.

Ничего удивительного. У даганнок он был завидным женихом, без сомнения. И выбрал самую-самую. Ненаглядную.

И на том спасибо, что оказался честен с Айями, не стал скрывать правду. И не обещал большего, не будучи в силах выполнить.

Теперь я знаю, и меняет ли это знание что-нибудь? — спрашивала она себя, глядя на отражение в окне, задумчиво кусающее губу.

Меняет и многое. Сейчас не то время, чтобы придерживаться своих принципов и оскорбленно топать ногой, задирая высокомерно подбородок. На первом месте — безопасность семьи, здоровье Люнечки.

Скоро он опять позовет — на третий этаж или в гостиницу. И будет фантазировать наяву. Обнимая Айями, представлять вместо неё другую. И в который раз попытается заменить местной подделкой ненаглядный даганский оригинал.