— Получишь лучшую птицу. Город заплатит. Ну, спасибо тебе, мой мальчик, порадовал!
Он от избытка чувств даже прослезился. И люди радовались. Все. Когда победители получили награды и официальные церемонии закончились, откуда-то появились музыканты, сначала всего трое, из городского оркестра, и заиграли. Музыки поначалу вовсе не было слышно из-за шума, но потом звуки стали различимы, и вот уже образовался круг, и в нем появился городничий под руку с какой-то пышнотелой купчихой. Их примеру тут же последовали другие, подтянулись еще музыканты, и скоро вся площадь плясала под нестройную музыку импровизированного оркестра. Вокруг музыкантов бегал господин Второй Городской маг, он же глава гильдии музыкантов Аша, и пытался с помощью магических пассов хоть немного улучшить исторгаемую ими какофонию, но кого это особенно волновало? Аш праздновал.
Когда Ардай с дядей, Валентой и Креем добрались наконец до дома, у порога их встретила взволнованная, похожая на растрепанную наседку тетушка Мизина, в клетчатом фартуке прямо поверх праздничного платья — она ушла раньше, чтобы распорядиться по хозяйству. А пройти через неширокую улочку к порогу было делом непростым. Мостовая перед домом оказалась заставлена корзинами с фруктами и всякой всячиной, мешками, тележками, кувшинами, бочонками, запечатанными бутылями...
— Несут и несут! — всплеснула руками экономка. — Подарки! Да нам этого до осени не съесть...
— Ты выгодный племянник, дорогой мой, — хмыкнул дядя Ильмар. — Что ж, не будем закупать запасы на зиму. Что можно, сносите в кладовку, солите, варите варенье. И не забывай благодарить. Мне, что ли, учить тебя, Мизина?
И часу не прошло тех пор, как расчистили улицу — ее заставили опять. Корзинами, мешками, ящиками, коробочками...
А Ардай с Креем закрылись в комнате, и вот, вроде бы играли.
— Наверное, тетка Сарита права, — сказал Крей, — насчет того, что ты демон. Только не обижайся. Я никогда не стану относиться к тебе хуже. Я не боюсь.
Ну, он и сказал. У Ардая даже холодок меж лопаток пробежал.
— Так прямо и демон? Ай, спасибо, — пожал он плечами. — Ты же говорил — я заклятый, или как там?..
— Не я, а Сарита, — нахмурился Крей. — И потом, это почти одно и то же. Сам подумай, разве может наездник замучить насмерть руха? Лошадь — да, руха — никогда такого не бывало.
— Наверняка дело в рухе. Может, он больной был. Они, в столице, обучают рухов с помощью магии.
— Точно знаешь?..
— Наверное. А я просто хотел отлетать не хуже других. И больше ничего, — опять повторил Ардай.
Сколько раз ему придется теперь говорить одно и то же?
В дверь стукнули, и тут же, бочком, вошла Валента с огромным подносом, нагруженным более чем заманчиво: целой горой свежеиспеченного сладкого печенья и чашками горячего травника с медом.
Она поставила поднос прямо на одеяло рядом с ними.
— Спасибо, — Крей первый сунул в рот хрустящую печенюшку. — Это нечто!
В другой раз и Ардай бы не терялся, но теперь он и смотреть не мог на эту исходящую сливочным ароматом вкуснятину.
Валента тоже уселась на одеяло и бросила брату на колени сложенный вчетверо листок бумаги.
— Вот, тебе принесли.
Он развернул.
"Сегодня, в шесть часов пополудни, у кузнеца".
И все. Ни обращения, не подписи. Изволь понимать по своему разумению.
Конечно, это от Шалы. А кузнец — известно кто.
Шала предлагает отправиться в Обитель к Эйде прямо сегодня?!
Он тут же вскочил на ноги. Время пока есть.
— Мне уйти нужно! Давно это принесли?
Валента только плечами пожала.
* * *
Шала ждала его. Сидела на пороге с женой кузнеца, а на ее коленях подпрыгивал ребенок, норовил поймать выбившийся из платка рыжий локон. Шала опять была другой. Как тот диковинный зверек, который, если верить сестриной книжке, жил где-то в иноземных лесах. Зверек этот, перенеси его на новое место, менял и расцветку и форму на те, что более подходили обстановке. Вот и Шала, в лесу была растрепанной лесной ведьмочкой — ни за кого больше и не примешь. Во дворце наместника она превратилась в знатную даму, а тут, на улице кузнецов, больше всего походила на жену или сестру зажиточного мастерового: кофта из тонкого полотна, пестро расшитый жилет, красная с черным полотняная юбка. Голову ее покрывал белый шелковый платок, а маленькие кожаные туфельки, хоть она их и сбросила, валялись рядом.
— Пришел? — весело спросила Шала, отдавая ребенка матери. — Уж прости, нельзя было откладывать. Мы уезжаем завтра, на рассвете. Дантан так решил.
— Что-то он раньше не мешал тебе шастать тут поблизости. Не пойму я тебя, — не удержался Ардай.
Шала расхохоталась.
— Что ж, сын именя! Правильно, что не поймешь. Я не только чужие секреты храню, я и свои кому попало не доверяю. Идем, что ли?
Она за руку и завела Ардая в дом, а жена кузнеца с ребенком осталась на крыльце, и даже на них не взглянула, как будто не она была здесь хозяйкой, и кто бы ни заявился к зеленоглазой — ее это не касалось.
В крошечной комнатке окно было плотно завешено полосатой занавеской, а всего обстановки — большой сундук с устроенной на нем постелью: тюфяком, подушками, и брошенным поверх всего пестрым лоскутным одеялом. И еще зеркало висело на стене, большое, овальное, немного тусклое, в деревянной раме.
— Тут и переоденемся, — заявила Шала.
— Э... вместе? — смешался Ардай. — Давай ты сначала, я выйду. И ты не сказала, какая нужна одежда.
— Да погоди ты, — Шала выдернула из-под подушки два маленьких цветных платка, один повязала Ардаю вокруг шеи.
— Смотри в зеркало.
Он глянул и отшатнулся: в зеркале рядом с Шалой отражался совершенно другой человек, старше его лет на двадцать, и вовсе непохожий. И костюм на нем был чужой.
— Хороша одежка? Или не нравится? — хохотнула ведьма.
— Это... я?
— Ну а кто же? А вот это я, смотри, — она повязала и себе платок, и тут же раздалась, превратившись в дородную матрону лет тридцати.
— И как, нравлюсь? — на незнакомом пухлом лице смешливо блестели те самые зеленые, Шалины глаза — они у нее одной такие.
— Вижу, нравлюсь. Ну, вот и хорошо. А как, ты думал, мы пройдем в Обитель? Только в чужих личинах и можно. Зато нас хорошо встретят, не волнуйся. Уже ждут. Мы — дальние родственники твоей ненаглядной, понял? Ее дядюшка и тетушка, какой-то там воды на киселе. Ты купец, владелец хлебных барж и лабаза. А еще ты ее отца душеприказчик, понял?
Ардай только вздохнул.
— Неважно, — махнула рукой Шала. — Да не хмурься. Вы повидаетесь, о житье-бытье расспросить имеешь полное право. На вот еще, держи, — она вытащила оттуда же, из-под подушки, кошелек, сунула ему в руку. — Настоятельнице отдашь. Только молчи, очень тебя прошу, говорить с отшельницами я буду. А то брякнешь какую-нибудь глупость, а мне расхлебывать.
— Ладно, — не стал артачиться Ардай.
Можно подумать, он только и мечтает, как бы почесать языком с этими сумасшедшими тетками-отшельницами. Век бы их не видеть вместе с их Обителью...
Его другое беспокоило.
— Так значит, я должен буду выдавать себя за ее дядюшку? И что мне за радость, если Эйда не поймет, кто я? Как же мы поговорим?
— Я попробую устроить, чтобы нас оставили одних. Тогда снимешь ненадолго платок, и предстанешь в своем обличье. Что, опять не доволен?
Ардай покачал головой.
— Ты Эйду не знаешь. С ней лучше безо всякого колдовства. Если я начну на ее глазах менять облик, она испугается, решит, что и правда...
— Что — правда?..
— Что я — ненормальный, зачарованный, заколдованный, проклятый, демон, исчадье преисподней, и так далее. Ей матушка, небось, об этом все уши прожужжала.
Шала улыбнулась.
— Ну, так что же? Так и есть.
— Что?! — его даже пот холодный прошиб, опять. — Кто я — исчадье и демон?..
— Нет, конечно, — махнула рукой Шала. — Но ты — не такой, как она. У тебя другая суть, хочешь ты этого или нет. Хотя, — она в задумчивости покачала головой, — не такая уж и другая. Просто у тебя ее больше.
— Чего — больше? Ты прекратишь загадками говорить?! — рассердился Ардай. — Почему бы тебе просто не объяснить мне все, что знаешь? Что ты хочешь, денег? Чего? Все, что только смогу — отдам, только прекрати мучить меня загадками!
— Перестань, — Шала ласково погладила его по руке, и гнев, как по волшебству, утих.
Как она это умеет, ведьма...
— Не могу я объяснить. Не могу, и все. А эта девушка... Ты же не сможешь ее постоянно обманывать. Она должна знать, какой ты. И верить тебе. И не бояться.
— Так и будет, — кивнул Ардай. — Просто ей нужно время. У нее сестру драконы слопали. Эйда, она такая — ты не представляешь!
— Ладно, как скажешь, — Шала отвернулась. — Я могу забрать ее страх, это легко. Не навсегда, но во время встречи она ни бояться, ни волноваться не будет, и поверит всему, что ты скажешь. Я лишний раз не трогаю чужие чувства, но если тебе это поможет — сделаю.
— То, что надо, — обрадовался Ардай. — Ты чудо, Шала.
— Вот еще что: будем в обители, без меня — никуда! Понял? Школа находится в доме Моля. Там есть комнаты, которые тебе могут быть очень вредны.
— Слышал я что-то такое, — Ардай усмехнулся. — И в комнате такой был. Обошлось. Мне даже понравилось, — это он ерничал, конечно. — Зато одну девчонку видел — вот ей там точно все было вредно. И что это за Моль такой, а?
— Про Моля можно в библиотеке почитать, — в тон ему ответила Шала. — Если вкратце, это был очень сильный волшебник, который тратил свои умения и деньги, чтобы держать в повиновении жену-колдунью. Для этого нужна особая магия и особые средства. По дому Моля в стены замурован драконий камень. Вот поэтому и вредно. А что до Ордена Отшельниц, главный пункт устава у них — ненависть к драконам. И к колдунам, естественно. Там своя история, очень душещипательная. Поэтому они и заполучили себе дом Моля. Если хочешь подробностей, действительно, ступай в библиотеку. А нам пора. И помни, о чем я сказала, это серьезно, понял? — она повысила голос, и зеленые ее глаза потемнели, теперь смотрели так, что желание возражать у Ардая напрочь пропало.
— Понял, — согласился он. — И дышать буду, как ты велишь. Пойдем.
Странно, он уже не замечал чужую личину Шалы — как будто не полная добродушная купчиха стояла перед ним, а все та же бедовая ведьмочка. Верно она сказала — личина эта всего лишь одежка, и только.
Пусть ее. Он сейчас увидит Эйду, вот что главное.
Совсем скоро он обнимет Эйду.
До обители от кузнецова дома было всего ничего, но они с Шалой-купчихой отправились в экипаже, широком, добротном, недавно перекрашенном. А в дверь Обители, тяжелую, окованную железом — такую и тараном с первого раза не вышибешь, — им даже стучаться не пришлось. Лишь лошади остановись у крыльца, как дверь распахнулась, и привратница выскочила с самым приветливым выражением на физиономии.
— Ах, господин Вен, госпожа Венна, мы уж заждались. Хорошей была ваша дорога?
Ардай лишь собрался сказать в ответ что-то сообразно случаю, как Шала ткнула его кулаком в бок и пропела:
— Спасибо, сестра, Провидение с тобой. А нам-то оно покровительствовало в пути! Какое же счастье наконец оказаться в этом благословенном месте!
Ардай покосился на ведьму, и решил — ну и славно. Велено молчать — он будет молчать, рассыпайся сама мелким бисером, у тебя хорошо получается.
Правда, после еще одного тычка в бок, стало ясно, что от него все-таки не безучастное молчание требуется. Тогда он глубокомысленно покряхтел, закатил глаза и кивнул. Шала ободряюще улыбнулась — молодчина, дескать. Подумают монахини, что родич Эйды дурень дурнем — да пусть думают, ему что с того? Посмотреть на все это со стороны — вот уж, должно быть, посмеялся бы...
В просторной комнате с красно-коричневыми коврами на каменном полу и на стенах — не слишком-то скромная обстановка, надо сказать — их ждала пожилая монахиня, сидела в кресле возле круглого резного стола.
— Это настоятельница, — шепнула Шала.
Та ответила на почтительные приветствия легким кивком и показала на стулья напротив
— Рада встрече, добрые господа. Наверное, вы проголодались и устали с дороги?
Тут откуда-то из боковой двери появилась знакомая Ардаю отшельница — повариха, которая тогда, после колки дров, кормила его похлебкой. Повариха принесла чашки с горячим винным напитком и целую кучу свежих медовых булочек. Шала сразу подхватила чашку, попробовала и рассыпалась в благодарностях, Ардай лишь вздохнул и отвел глаза. Он по-прежнему видеть не мог съестное, да и вообще, в этой комнате с низким потолком ему было тяжело и душно. Выйти бы на воздух, на ветер...
— Должна предупредить вас, — говорила тем временем монахиня. — Это неразумное дитя еще надеется. Но нельзя допустить, чтобы кровь вашей семьи оказалась испорченной...
Тра-та-та... Опять. Вот они, наверное, спелись с Саритой, славно поняли друг друга!
Ардай сжал под столом руку Шалы, умоляя быстрее заканчивать. Шала понимающе улыбнулась, и, улучив момент, вкрадчиво сказала:
— По правде говоря, сударыня, нам бы так хотелось поскорее увидеть нашу девочку, — и украдкой хлопнула Ардая по карману, в котором лежал кошелек. — Я же со своей стороны сделаю все, чтобы ее убедить, успокоить. Мы ни в коем случае плохого не допустим, не сомневайтесь.
Ардай вынул кошелек и... нет, чтобы просто вручить, так его любопытство разобрало — что там? Он дернул за шнурок кошелька и высыпал перед старухой груду монет. И даже опешил от неожиданности: не серебряные дирры рассыпались по столу, а новенькие, блестящие сардарские даргоны. Золотые. Ничего себе! Чьи это деньги, кому не жалко золота для того, чтобы Ардай Эстерел повидал свою девушку?
Настоятельница, кажется, даже немного смутилась, но определенно обрадовалась.
— О, спасибо, господа, Провидение с вами...
Она не спеша собрала золото, и сказала, в задумчивости потирая пальцы.
— Конечно, мы позаботимся, чтобы помолвка прошла хорошо. Девочка будет вести себя, как должно. У нас есть сестры, которые отлично разбираются в этом предмете. Но позвольте дать совет: может, еще не поздно немного изменить ваши планы? Это было бы лучше, я полагаю...
Ардай застыл, поедая глазами отшельницу. О чем это она?
— Несмотря на то, что выбранный жених — во всех отношениях человек достойный, вы не находите, что он слишком... зрел для шестнадцатилетней девушки? Конечно, у него приятная внешность, он — в расцвете сил, но юность пока не в силах оценить благородную зрелость...
Ардай сразу уразумел смысл витиеватой фразы: не выдавайте девушку за пожилого! Не ожидал подобного. И сразу проникся к старой монахине горячей симпатией.
— Все можно уладить с помощью денег, — добавила настоятельница. — Может быть, не стоит спешить, и подвернется вариант, более удачный для всех?
Что характерно, монахиня смотрела на Шалу-купчиху, видимо, признав ее главенство в этой парочке.
— В одном ее мать совершенно права, — добавила монахиня со вздохом, — если есть сомнение в чистоте крови, нельзя допускать брак.
