История, рассказанная в полночь

Сегодня этот тролль не в будке у ворот сидел, а стоял наверху стены и, когда разгневанная Скарабара проносилась мимо, тролль, еще мало знакомый с характером феи-фонарщицы, буркнул ей что-то.

Скарабара резко остановилась в воздухе.

— Ты кому это сейчас сказал "пролетай быстрее"?! — зловещим тоном осведомилась она. — А? Я тебя спрашиваю, кому ты это сказал?! Ты это мне сказал?!

Тролль из караульной будки у ворот поспешил на помощь соплеменнику:

— Почтенная Скарабара! — закричал он, высунувшись из окна и задрав голову вверх. — Он у нас новенький, не гневайтесь на него! Ляпнул, не подумавши!

— Не подумавши?! — бушевала разъяренная Скарабара. — А вот я его научу, как с феями разговаривать следует! Не прилечу вечером фонари зажигать, насидитесь в темноте!

Куксон увидел, что и третий тролль, что прохаживался возле ворот, пытается утихомирить фею-фонарщицу, и быстро шепнул спутникам:

— Проходим!

Помахал на ходу пропуском (тролль, вовлеченный в перепалку, только рукой махнул: дескать, проходите!), нырнул в калитку — и тюремный двор остался позади.

...Теперь, когда серые острожные стены остались за спиной, гоблин Куксон в полной мере осознал то, что совершил.

Свет померк перед его глазами: он, почтенный уважаемый гоблин — организатор дерзкого побега! Замыслил преступление, и, мало того, что осуществил его, да еще сделал это при содействии сильфа. Сильф в сообщниках — хуже и быть не может! Правда, Мейса — сильф только наполовину, да кто на это смотреть станет? Заточат его в камеру в Восточном крыле, и какой-нибудь чиновник Ведомства по делам магии (Куксона-то, разумеется, тоже посадят!) запечатает его дверь золотым треугольником.

Гоблин задрожал, взглянул на Мейсу: тот шагал рядом, уже в обычном своем обличье, и выглядел как всегда, разве что был бледнее обыкновенного, да под глазами темные тени залегли. Нелегкое это дело — держать иллюзии на территории, защищенной от магии! Много сил требует, а неопытного создателя видений и вовсе убить может.

Точно угадав его мысли, Мейса проговорил:

— Ну, Куксон, с иллюзиями на сегодня — все. Те, что я создал, поддерживать смогу, но новых видений от меня не требуй: надо передохнуть немного.

— Мейса, что мы наделали! — простонал гоблин, хватаясь за голову. — Мы — государственные преступники! В тюрьму нас, на каторгу, в кандалы навечно!

— Не паникуй, Куксон, — хладнокровно ответил сообщник. — Мы же временные преступники, понимаешь? Временные. Через три дня вернем его обратно в камеру, — он кивнул на дряхлую гоблиншу, ковыляющую рядом. — И никто ничего не узнает.

Гоблин приложил руку ко лбу.

— Да, да... но как я только подумаю, что нам еще раз все это проделывать придется, так у меня мороз по коже!

Он взглянул на "гоблиншу".

— Ты ведь управишься за три дня? — умоляюще спросил Куксон. — Выследишь призрака и уничтожишь его? Сделаешь это?

— Я же поклялся, — буркнула "гоблинша". — И небо слышало мои слова.

Мейса вздохнул:

— Ты уж не подведи, — он слегка подтолкнул "гоблиншу". — Давай, давай, шевелись! Мы тебя из камеры вытащили не для того, чтобы ты по Лангедаку разгуливал!

"Гоблинша" сердито фыркнула.

— Может, мне еще пробежаться, чтобы вас порадовать? — язвительно осведомилась она.

— Почтенные гоблинши не... не бегают, — Куксон, то и дело вытирая колпаком испарину со лба, в очередной раз оглянулся: нет ли погони. — Это сразу же вызовет по... подозрение.

— Не мог другую иллюзию создать, помоложе? — прошипела пожилая "гоблинша", метнув сердитый взгляд на Мейсу. — Непременно нужно было заставить меня ковылять по Лангедаку в виде страшной гоблинши в бородавках?

— Какая тебе разница? — удивился Мейса.

Куксон недовольно поджал губы. "Страшная гоблинша в бородавках"! Можно подумать, человеческие старухи лучше выглядят. Пожилые гоблинши-то не в пример благообразней к старости делаются: слегка зеленеют лицом, обзаводятся бородавками, а что уши покрываются седым пушком, так это только прибавляет почтенности.

Куксон снова вытер ледяной пот и натянул колпак по самые уши.

Дорога от городской тюрьмы до ночлежки "Омела" происходила для гоблина словно бы в тумане.

Никогда еще он не чувствовал себя так ужасно: ноги подкашивались, сердце то замирало, то, наоборот, начинало колотиться так, словно вот-вот выскочит из груди, в глазах темнело.

Даже какие-то звуки чудились! То он явственно слышал собственный разговор с начальника тюрьмы, и тот, будто бы, спрашивал: "А что, Куксон, не желаешь ли побеседовать с моими троллями? Или предпочитаешь колдунов бурубуру?", а когда гоблин в ужасе лепетал что-то в ответ, Мадьягар заливался зловещим смехом и говорил, что в самом ближайшем будущем тюремный живописец напишет прекрасную картину: "Гоблин Куксон, как вдохновитель и организатор побега", а он, Мадьягар, повесит ее на самое видное место в своем кабинете.

То появлялся перед мысленным взором Куксона глава Гильдии маг Хронофел, срывающий серебряные пуговицы с гоблинской курточки и с позором изгоняющий его, Куксона, со службы, то слышались крики пустившихся в погоню троллей.

Не раз и не два останавливался Куксон, в ужасе оборачиваясь назад, уверенный в том, что вот-вот покажутся из-за угла тролли-тюремщики, с воплем: "Вот они! Держи их!".

Что тогда делать прикажете, куда бежать, где спасаться?!

Однако ж, погони пока что не наблюдалось, а это значило, что иллюзия, созданная Мейсой, подозрения пока что не вызывала.

Три дня бы продержаться, только три дня!

С Синджеем твердый уговор заключен: он слово дал, что по истечении этого срока добровольно в темницу вернется и уж можете не сомневаться, слово свое сдержит. Желает он, конечно, навсегда свободу получить, но это уж не в его, Куксона, власти...

Мейса, конечно, мастер, каких поискать: иллюзия, что в камере осталась, от Синджея неотличима. Одна только загвоздка имелась: иллюзия-то не ест и не пьет. Поначалу надзиратели не обратят внимания на то, что арестант пищи не принимает, но рано или поздно заметят. Заподозрят неладное, магов вызовут, а те в два счета хитрость с видением раскусят.

И уж тогда такое начнется!

Куксон в ужасе содрогнулся. Взглянул на Мейсу и опять принялся (мысленно, разумеется, чтобы ничьего внимания не привлекать) корить себя последними словами. Что он наделал! Как мог Мейсу в такое дело втянуть? Нет ему за это прощения!

— Вот что, — как можно тверже проговорил гоблин. — Если нас разоблачат, то я скажу, что все это сам сделал. Сам ключи стащил, сам камеру открыл, все сам!

Мейса снисходительно глянул на него сверху вниз.

— И кто же тебе поверит, Куксон?

— Я убедительно скажу! — захорохорился тот. — Я — гоблин, я умею хорошо врать!

Мастер иллюзий ободряюще похлопал его по плечу.

— Не паникуй раньше времени. Все хорошо будет.

— Да, да, — с сомнением пробормотал Куксон и побрел дальше, спотыкаясь на каждом шагу.

А Мейса, оглянувшись назад, на пустой переулок, сказал "гоблинше" с веселой ухмылкой:

— Эх, надо было и впрямь помоложе тебя сделать... создать иллюзию девицы из Веселого квартала, что ли. Имеется там у меня одна знакомая...

— Скарабаре это расскажи, — буркнула "гоблинша".

Гоблин Куксон мысленно возблагодарил небо за то, что мысль о девице не пришла в голову Мейсы раньше: ведь ему, Куксону, никак невозможно ему ходить по Лангедаку в обществе персоны из Веселого квартала! Завтра же об этом все Ведомство трезвонить будет, а там и по городу слухи пойдут. А он, Куксон, за сто с лишним лет беспорочной службы никогда поводов судачить о себе не подавал, даже тогда, когда много лет тому назад одна хорошенькая ведьмочка, воспылав страстью, пыталась соблазнить молодого тогда еще гоблина прямо на рабочем месте. Но, спасибо всем гоблинским богам, и тогда он с достоинством вышел из щекотливой ситуации, хотя, честно скажем, нелегко это было!

Кстати, о богах.

Обещал им Куксон целых десять золотых нуоблов пожертвовать, ежели побег успешно пройдет. Десять золотых, гм, гм... большие деньги! А ведь если вдуматься, выйти из тюрьмы помогли не боги, а фея Скарабара...

— Восемь золотых нуоблов, — пробормотал гоблин Куксон, слегка уменьшая обещанную сумму, и выжидательно посмотрел на небо.

Небеса безмолвствовали: видно боги знали, что гоблины не любят бросать деньги на ветер, и отнеслись с пониманием к тому, что пожертвование будет чуть-чуть поменьше.

Куксон пошел дальше, невольно ускоряя шаг, а тут, как на беду, повстречался лавочник Бархамай.

Поздоровался, узнал, что Куксона навестила дальняя родственница из деревни (это уж Мейса сразу же наплел), почтительно поклонился старушке-гоблинше, посулил завтра же доставить для нее особые гоблинские лакомства: засахаренных лягушек да желе из болотной ряски. Насилу от него отвязались, Куксон уж и ног под собой от страха не чуял.

Двинулись дальше, добрались до окраинных улиц, до ночлежки — рукой подать.

Вдруг "гоблинша" небрежно поинтересовалась:

— Куксон, ты говорил, что до городка, где женщина-хоглен обитает, день пути?

Гоблин насторожился:

— А тебе-то что? Рассчитываешь еще и туда успеть? Как ты туда доберешься?

— Это уж моя забота.

— И думать об этом брось! Заклинание быстрого перемещения я тебе покупать не буду: стоит оно столько, что тебе вовек не расплатиться!

Он поправил колпак и продолжил:

— Мы тебя не для того из тюрьмы вызволяли, чтобы ты за хогленами охотился. Твое дело — помочь нам с призраком, понял?

"Гоблинша" промолчала.

В разговор вступил Мейса:

— Куксон рассказал мне историю с хогленами, — сообщил он. -Это правда?

— Правда, — ответила "гоблинша".

— Хоглена так просто не убить. Тебе придется сжечь ее живьем.

"Гоблинша" сверкнула глазами.

— Да. Мне придется сжечь ее живьем. Хочешь помочь?

— Э-э-э...

— Тогда заткнись.

Вот "Омела" видна, осталось миновать переулок!

И только Куксон дух перевел, только вздохнул облегченно, как вынырнул из-за угла микмак, зимний дух с ледяным сердцем.

И что он здесь делает, для чего вокруг "Омелы" рыскает, словно разнюхать что-то хочет?!

Скользит навстречу, глаза белые, словно из кусков льда сделанные, смотрят пристально, ресницы густым инеем покрыты, волосы снегом запорошены.

И волноваться вроде бы повода нет, не видят микмаки сквозь иллюзии, нет у них такого умения, но все равно заныло сердце у гоблина Куксона: ох, не к добру микмак попался!

Посмотрел зимний дух на Куксона, усмехнулся, взглянул мельком на Мейсу, перевел взгляд на сгорбленную гоблиншу, ковыляющую рядом.

И тут сердце Куксона тревожно стукнуло: глаза микмака удивленно расширились, ноздри затрепетали и он потянул носом морозный воздух, принюхиваясь.

Точно зверь, почуявший след, пронеслось в голове у гоблина.

Чутье у микмаков особенное, даже у оборотней такого нет. Если зимний дух когда-то встречался с Синджеем, если тот хоть мимо когда-нибудь проходил, то непременно микмак вспомнит его запах и поймет, кто направлялся в "Омелу" под видом гоблинши.

Когда микмак скрылся, Мейса тихо проговорил:

— Видел, Куксон? Он догадался, что это не гоблинша, а кто-то другой.

Гоблин кивнул.

Прошли переулок, свернули за угол: вот и до "Омелы" добрались!

...Куксон ввалился в комнату, в которой жарко пылал очаг, рухнул в старое кресло и вскричал в отчаянии:

— Грогер, мы с Мейсой преступники! Нас ждет виселица!

Услыхав в голосе старого друга истерические нотки, Грогер тут же сунул ему в руку кружку до краев наполненную темной дымящейся жидкостью. Куксон сгоряча выпил залпом и некоторое время сидел молча, выпучив глаза.

— Повременим, пожалуй, с виселицей, — просипел он, когда снова обрел способность говорить. — И без того дел полно!

— Молодец! — одобрительно сказал Грогер.

— А то! — браво ответил Куксон и вскочил на ноги.

Неизвестно, каким напитком попотчевал его приятель, но только действие оно оказало прямо-таки удивительное.

По жилам ураганом пронесся огонь, мысли в голове сделались четкими и ясными, а страх и сомнения исчезли.

— Так, — проговорил гоблин Куксон голосом полководца перед решающим сражением. — Сиджей здесь, так что можно приступать!

... Однако ж, приступить к делу мгновенно, как Куксон того желал, не получилось.

Сначала арестантом завладел Грогер, неукоснительно соблюдающий обычаи гоблинского гостеприимства. Он настоял на том, чтобы Синджей мог привести себя в порядок после тюрьмы, умыться, переодеться. Одежду, приготовил заранее: поделился своей, хотя, как прекрасно знал Куксон, гардероб у приятеля был небогат. Но таков уж Грогер: последнее отдаст!

Потом пригласил Синджея к трапезе, хотя Куксон считал, что это лишнее. Три дня — это вам не три месяца или года, надо торопиться, а не за столом рассиживаться! Однако ж, спорить с Грогером не стал: понимал, что тот прав. "Омела" — его дом, а Синджей — гость, а каждый уважающий себя гоблин должен сначала угостить того, кто заглянул к нему в жилище, а уж потом — говорить о деле, даже если дело это касается убийства дорогого гостя: и такое бывало. Убить же гостя не накормив, не напоив — значило, навеки запятнать себя несмываемым позором.

Куксон плюхнулся на стул и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

Действие волшебного напитка заканчивалось и гоблином снова овладело беспокойство.

Более всего на свете он желал, чтобы все закончилось как можно быстрее: беглый призрак — выслежен и уничтожен, неумирающие друзья снова оказались в безопасности, а он, Куксон, вернулся бы к прежней спокойной и приятной жизни.

И хоть твердил порой внутренний голос, предупреждал, что не будет больше прежней жизни, спокойно и приятной, гоблин его не слушал и стоял на своем: будет!

В конце концов, Куксон не выдержал, выскочил из-за стола и забегал по комнате.

— Куксон, Куксон! — заверещали говорящие поганки. — Не желаешь грибочка отведать?

— Цыц, проклятые!

— Ой, напугал, напугал! Говори лучше, будешь грибы есть или нет?!

— Отвяжитесь!

— Не хочешь, как хочешь. Спросить нельзя, что ли?

Куксон рысцой добежал до очага и повернул обратно, бросив взгляд на Синджея: долго он еще трапезничать собирается? Чай, не на торжественном обеде в Гильдии, можно и поторопиться! Иллюзию Мейса с него снял, потому что из постояльцев в ночлежке имелся только странствующий оборотень, который круглые сутки спал и просыпался только ровно в полночь, перекусить сырым мясом.

Остальные же жильцы разбрелись кто куда.

Наконец, миски опустели. Куксон уселся напротив Синджея, вытащил из кармана потертый кожаный браслет, протянул бывшему арестанту.

— Держи. Два года он тебя дожидался!

Синджей надел браслет, провел пальцем по серебряным накладкам.

— Тут все твои старые заклятья, — торопливо объяснил Куксон. — Я добавил еще парочку — для личной охраны. Если нужно еще что-то, только скажи.

— Посмотрим, — неопределенно сказал Синджей. — Грогер, призраки в твоей ночлежке все те же? Надо с ними поговорить, расспросить.