Полуночные тени (общий файл)

Марти ожидал боли, но крика сдержать все равно не сумел. Гиннар хмыкнул довольно, когда королевский пес рухнул перед ним на колени; а Игмарта, сквозь боль, стыд и ненависть, обожгла вдруг надежда. Ведь здесь столица, не лес глухой, и свои не бог весть где, а рядом, всего-то за стенкой! Аскол навряд ли успел далеко уйти, он может услышать! Услышать и вернуться... Аскол, вернись, пожалуйста...

Но капитан не возвращался, и по виду Гиннара ясно было, что клятый маг обезопасил себя от лишних свидетелей. Наплел, небось: ворожба серьезная, орать будет — не берите в голову, так и надо...

— Ты слишком быстро забыл, щенок, какова власть богини, — прошипел Гиннар.

В следующий миг боль стала настолько острой, что мысли вышибло из головы. Внешний мир исчез, сжался в расплавленный комок, захлебнулся огнем и могильной стынью... но багровая тьма небытия, вожделенная, манящая, дразнила издали, не даваясь в руки, и сквозь собственные хриплые вопли Марти отчетливо слышал полный удовлетворения голос проклятущего мага:

— И не надейся сдохнуть. Не выйдет. Будешь жить и служить, и делать, что прикажу.

Пытка длилась ровно до того мгновения, пока Марти мог хоть как-то осознавать происходящее. Едва тьма приблизилась вплотную, все кончилось. Остались только гладкие доски пола под щекой, терпкий запах пыли, смутные цветные пятна, плавающие под закрытыми веками. И ненавистный голос:

— Неужто ты и впрямь надеялся так просто ускользнуть от нашего договора? Не-ет, Игмарт. Уж поверь, когда придет нужный нам день, я сумею обеспечить твое присутствие рядом с королем. И уж тем более — исполнение приказа. А будешь фордыбачить — только себе хуже сделаешь. Кстати говоря, тебе ведь Ульфар обещал кой-чего? Не за бесплатно ведь рискуешь, королевский пес... так вот, на первый раз я ему не скажу, что ты с поводка сорваться пробовал. Ренхавен прав, за страх и за сладкую косточку служится веселей, чем просто за страх. Думай почаще о своей косточке, будущий барон Герейн.

Маг не отказал себе в удовольствии пнуть лежащего под ребра. Уронил брезгливо:

— Сейчас ты встанешь, умоешься, разденешься и ляжешь спать. Проспишь до завтрашнего вечера. Когда проснешься, скажешь, что тебе было худо, но теперь лучше. Скажешь... Герейна встретил, скажешь, едва удрал — так ведь и было, верно? А вскоре после того и начались с тобой все эти странности. — Гиннар обронил смешок. — Что, кстати говоря, тоже чистая правда. Видишь, и врать не придется. Всего лишь сказать ту часть правды, которая годится к случаю... И начнешь следить за собой, как у вас положено, чтоб никаких нареканий! Ясно?

— Да, — выдохнул Марти. Он еще помнил, слишком хорошо помнил, что на вопросы Гиннара — по крайней мере, на этот вопрос, — лучше отвечать.

— То-то же.

Мэтр неторопливо прошелся туда-сюда, остановился перед самым лицом Марти, покачиваясь с пятки на носок; туфли из дорогой кожи чуть слышно поскрипывали, посеребренные пряжки мерцали ласковым матовым блеском.

— Ты больше не станешь уклоняться от караулов во дворце. Понял?

— Да.

— Вставай. Сеанс лечения, — Гиннар ухмыльнулся, — окончен. Надеюсь, обойдется без рецидивов. Ради твоей же пользы.

Развернулся на каблуках и вышел.

На сей раз хлопок двери показался Игмарту самым прекрасным звуком на свете. От счастья расплакаться впору, съехидничал в собственный адрес королевский пес и, пошатываясь, поплелся к умывальнику. В полном соответствии с приказом Гиннара, бесы б его драли через три колена.

"Все, что здесь произошло и произойдет, все, что ты сейчас узнал и еще узнаешь, все наши приказы и запреты — тайна. Ты не расскажешь о ней, и не напишешь, и не намекнешь, и не станешь отвечать на вопросы, если твои ответы, правдивые или лживые, смогут выдать эту тайну или хотя бы намекнуть о ней.

Ты не попытаешься вызвать какие-либо подозрения на твой счет, дабы тебя допросили, или заперли, или отослали. Ты не попытаешься сказаться больным или же взаправду заболеть, покалечиться или навредить себе еще каким-либо образом.

Ты не будешь добиваться нашей смерти или еще какого-либо вреда и ущерба для нас, ни самолично, ни чужими руками".

Игмарт помнил поставленные Гиннаром условия. Слишком хорошо помнил. Будто не маг, а сама богиня в память впечатала. Казалось, нашел лазейку: вынуждать Аскола из раза в раз отправлять его вместо дворцовых караулов навоз грести или воду таскать почтенный мэтр запретить не догадался, а беспорядок в одежде никак нельзя было отнести к "заболеть, покалечиться или навредить". Но... эх, угораздило же капитана из всех столичных магов позвать именно этого!

Ничего, упрямо пообещал себе королевский пес. Если сейчас мне кажется, что больше лазеек нет, это вовсе не значит, что их и в самом деле не осталось. Надо думать. Надо искать.

Он очень смутно помнил, как добрался до своей койки. Рухнул поверх одеяла, закрыл глаза. В багровой тьме плавали цветные пятна. Начало знобить. Пришлось вытягивать из-под себя одеяло, укутываться — до самых ушей. Укрывшись, Марти по-детски свернулся клубочком и наконец-то заснул.

Известие о провале подготовленного Вильгельмой покушения и о разгроме мятежа барон Ренхавенский получил, что называется, из первых рук. Золотоволосая принцесса прискакала в замок Ульфара глухой ночью, обложила в три колена стражу за сон на посту, привратников за нерасторопность, конюхов за непочтительность, и рухнула в обморок на руки выбежавшего на шум хозяина. Что ж, зло подумал барон, этого следовало ожидать. Гаутзельм, его хитромудрое величество, сработал четко. Сам Ульфар в отправленном королю письме обошелся почти без подробностей: мол, у мятежников не слишком-то в доверии, что мог, то разузнал, а вместо остального — уверения в преданности. Но ведь было еще донесение Игмарта...

Мысль о королевском псе, как ни странно, барона взбодрила. План Вильгельмы провален? — что ж, тем лучше, потому что план Ульфара Ренхавена непременно принесет победу! Вильгельма будет обязана короной лишь ему, ему одному, а не своре наглых прихлебал! И не только короной, — еще и спасением. Видят боги, все складывается как нельзя лучше.

Благородный барон Ренхавенский с некоторым усилием отогнал видение блестящих перспектив и кликнул служанок. О внезапной гостье следовало позаботиться.

Разговор состоялся ближе к полудню, когда беглянка в достаточной мере пришла в себя. Едва приставленные к высокой гостье служанки доложили хозяину, что ее высочество изволили принять ванну, подкрепить силы вином пополам с бодрящим зельем и потребовать обед, Ульфар поспешил к принцессе.

— Ты уже слышал? — Вильгельма подняла взгляд навстречу любовнику. — И твои люди тоже?

— Я догадываюсь, — ответил барон. — Новости до нашей глуши ползут долго... к счастью. Нет, госпожа моя, ни я, ни мои люди ничего не слышали. Расскажешь?

— Что рассказывать! — в голосе Вильгельмы слышались злые слезы. — Ты был прав, королю донесли! А что не донесли, до того он сам додумался, хитрый бесов сын! Он подстроил нам ловушку, и мы в нее вляпались, как... как... боги, да что говорить, как самые что ни на есть наивные простачки! Все кончено, все...

Вильгельма подавила рыдание, резким взмахом ножа оттяпала кусок печеного окорока и впилась в него зубами.

— Ешь пока, — сочувственно предложил барон Ренхавенский. — Ешь и слушай, я же знаю, о чем ты первым делом спросишь.

Принцесса кивнула, не прекращая жадно жевать.

— Твой конь совсем плох. Гнала, не жалела? О нем, конечно, позаботятся, но если ты хочешь бежать, придется брать другого.

— Дашь? — сглотнув, спросила Вильгельма. За коротким вопросом легко угадывался второй: "Или купишь королевскую милость, выдав главную заговорщицу палачам?"

— Двух дам, — спокойно ответил Ульфар. — А про твоего, если что, скажу, приблудился. Или, если боишься такой след оставлять, бери и его с собой. Налегке, пожалуй, выдержит... хотя я бы не советовал.

Вильгельма отрезала еще кусок мяса, потянулась к вину. Ульфар, опередив, наполнил бокал. Помедлив мгновение, налил и себе.

— Куда ты теперь? К Орзельму?

Принцесса замялась.

— Не хочешь, не говори, — пожал плечами Ульфар. — Если тебе теперь в каждом будет предатель мерещиться...

— Я...

— Но, извини, не обижайся, если я не смогу быстро тебе сообщить о переменах.

— О чем?..

— Видишь ли, Вильгельма, — барон разлил еще вина, расчетливо выдерживая паузу, — у меня остался один не разыгранный козырь. Очень может быть... да, очень... что нам все-таки потребуется новый король. Видишь, я тебе доверяю. Но если ты не желаешь, чтобы твои друзья могли тебя найти... что ж, дело твое.

Думай, принцесса. Жизнь или корона? — один раз ты уже поставила все на кон, тебе ли трусить, когда боги дают еще один шанс? Кем ты будешь у Орзельма — приживалкой у ступеней чужого трона? Да и не сказано, что вчерашний союзник завтра не выдаст тебя победителю. Тебя поддерживал, пока надеялся на снижение пошлин, но теперь — захочет ли терять ту малость, что имеет при Гаутзельме? В конце концов, он обоим вам дядя.

— К Орзельму, да, — выдохнула принцесса. — Я знаю, Ульфар, ты мне друг... быть может, единственный друг. Я буду молить всех богов за тебя и твой козырь. И если... тогда — проси, чего хочешь!

— Кроме короны, — улыбнулся барон. — Твою любовь, госпожа моя. Ну и, быть может, еще кое-что...

— Мою любовь ты можешь получить хоть сейчас. Она твоя, ты ведь знаешь. — Вильгельма встала, потянулась соблазнительно, бросила взгляд на двери спальни. — Только сначала отдай распоряжение насчет коней и припасов в дорогу.

— Конечно, госпожа моя.

Лишь за дверью Ульфар позволил себе улыбнуться. Пусть любовь синеглазой принцессы так же лжива, как его собственная, — трезвый расчет куда вернее чувств. Все складывается замечательно. Просто превосходно.

Взгляд Аскола обежал строй, чуть задержавшись на Игмарте. Парень выглядел безупречно. Вот только...

Тоска в глазах никуда не делась.

— Ты как, Марти?

— Хорошо.

И голос — никакущий. Нет, непорядок с парнем... чего-то Гиннар недоделал, недотянул.

— Может, отдохнешь день?

— Как скажете, капитан.

Тьфу, бесы тебя язви! Со всеми твоими врагами и всеми магами заодно! Или ты страдать вздумал, задним-то умом? В виноватого играть?

— Ступай в казарму. Освобожусь, поговорим.

— Слушаюсь, капитан.

И пошел-то, как на параде. Образцово-показательный манекен. Чучело. Ну, ты ж меня только дождись!..

С утра капитану личного королевского отряда не так просто освободиться. Караулы развести — полдела, и приказ на день получить — невелика морока, его величество только с интриганами придворными в задумчивость играет; но есть же еще повара, прачки, конюхи и прочая обслуга! Интендант, три сотни бесов ему в печенку!! Казначей!!! Щенки сопливые мечтают до капитана дослужиться, думают — слава, королевское благоволение, бои, победы и прочая тому подобная дребедень. Как же! А счета проверять не хотите ли? Ругаться о недостаче, выбивать задержанное жалованье, первым успевать на конские и оружейные ярмарки, да еще, будто всего этого мало, вправлять мозги остолопам вроде Марти? Иногда Аскол очень хотел перенестись каким-нибудь чудом лет на пятнадцать назад. Заснуть, скажем, и проснуться молодым, глупым, беззаботным и, главное, снова в рядовых... счастье!

Но подобного счастья капитану королевских псов не светило, а потому ближе к полудню он шел в казарму, намереваясь вытрясти из Марти дурь. Порчу маг снял, за все безобразия, что парень себе позволял, винить следует не его, а чары; так чего ж теперь-то страдать? Плюнул, забыл и пошел служить! Нет, он повиноватиться решил, бестолочь! "Слушаюсь, капитан", "Как скажете, капитан"... ну так я ж тебе скажу! Много чего скажу...

Марти сидел на кровати, уставясь не то в стену, не то вовсе в никуда. Такой взгляд, отсутствующий и напряженный сразу, капитану случалось видеть у своих людей перед штурмами, дуэлями, опасными вылазками, — но не вот так, ни с того ни с сего. Что-то тут нечисто, подумал Аскол. Но выказывать мысли не стал. Пинком придвинул табурет, сел напротив, велел:

— Рассказывай.

— Что рассказывать? — тускло спросил Марти. — Я же все рассказал уже... когда Гиннар ушел...

Аскол поморщился.

— Гиннар сказал, порчу с тебя снял. А ты снова сам не свой. Что, соврал чароплет?

Игмарт неопределенно повел плечом: не мне, мол, судить. А капитан подумал снова: нечисто дело. Парень-то глаз не поднимает. Что-то знает он, знает, да сказать не хочет!

— Вот что, Марти. Я тебя, засранца, с сопливого щенячества знаю, и невинной рожей ты от меня не отделаешься. Или ты сейчас же расскажешь, что с тобой еще, кроме той порчи, творится, или...

— Или, — чужим равнодушным голосом подхватил Игмарт, — останусь жив.

Будь у беседы свидетели, или пребывай Марти в обычном состоянии духа, эта сцена наверняка вошла бы в историю славного отряда. Так эффектно, тремя словами, заткнуть настроенного на разбирательства капитана не удавалось еще никогда и никому. Аскол, осекшись, молча глядел на Марти, а тот медленно, сквозь зубы, выдыхал, — и капитан понял вдруг, что парень и после этих-то невинных слов ждал для себя чего-то весьма неприятного.

Ты полагал, капитан, что дело тут нечисто? Так вот, ты ошибался. Все еще хуже.

Аскол, конечно, не отличался быстротой мышления, но завистники, за глаза честившие его тупым служакой, псом, за которого король думает, сильно ошибались. Думать капитан умел, и весьма основательно.

— Та-ак, — протянул, наконец, капитан. — Выходит, ничем тебе Гиннар не помог. И объяснить ты ничего не можешь.

Игмарт молча прикрыл глаза.

— Хотел бы я знать... — Когда Аскол говорит таким голосом, невольно отметил Марти, жди трупов. Верная примета. — Очень я хотел бы знать, почтенный мэтр просто на деньги нас развел, или...

— А он вам не говорил, прежде чем меня... лечить... — Если Гиннар правда следит, подумал Марти, и мой вопрос сойдет за намек, будет весело. И все сразу станет ясно. И, бесы меня дери, почему бы нет? Тоже выход. — Не говорил, скажем, на крики внимания не обращать? Отойти подальше, под дверью не слушать, в окна не заглядывать?

Капитан глядел на Игмарта, и на лице его медленно, но верно проступали понимание и ужас. Марти вцепился пальцами в край кровати — аж костяшки побелели. Пойми же! Догадайся! Кто угодно пусть тебя тупым считает, но я-то знаю!..

— Так он...

Марти вздрогнул, напрягся.

— Чего ты?

Королевский пес едва заметно мотнул головой: ничего. В голове билась единственная мысль: получилось? Сумел? Боги великие, неужто сумел?!

— Та-ак... Да не трясись ты, язви твою душу, понял я уже, что кое о чем лучше помалкивать! Главное понял, а чего нет... жаль, что рассказать не можешь, ну да не так уж это и важно. Прорвемся. Погоди, дай подумать.

Аскол вскочил, заметался по казарме. Игмарт глядел, как тот хмурится на ходу, то убыстряя, то замедляя шаги, как знакомым жестом трет подбородок — те, кто знал капитана достаточно хорошо, именно по этому жесту определяли, что мысли его заняты какой-нибудь сложной задачей. Глядел, и ощущал явственно, как разжимает тиски ставшее уже привычным отчаяние. Он сумел. Он теперь не один. Капитан наконец-то понял, наконец-то затеял этот разговор... И уж кто-кто, а капитан точно что-нибудь придумает!