Спасти Ссср ч2

...

— Мы все считаем себя таким вот великим народом. Который много дал миру и еще сколько даст. Но мы не великий народ. Мы возомнили себя великими, не имея к тому оснований. Страшный суд будет проходить на грузинском языке... кто только посмел такое придумать. На самом деле мы маленький народ. Маленький народ, обуреваемый низкими страстями.

— Ты не видишь у себя под носом Мераб.

Мамардашвили вернулся в мир из своих невеселых мыслей.

— Что я не вижу?

— Кто-то ведь борется с этой грязью. И этот кто-то — мы. Партия. Коммунисты.

...

— Кто как не мы послали тебя туда. Кто как не мы ищем выход из тупика?

...

— И Мераб, не смей говорить про низкие страсти. Да, нас коммунистов во многом можно обвинить. Но мы всегда стремились к высокому...

Мераба домой не отпустили — Раиса постелила ему на диване, он там так и уснул. Я прошел на кухню, подумав, достал настойку, которую мне с Чехословакии товарищи прислали. Разлил по чашкам. На кухню вошла Раиса Максимовна, за ней — старший смены. Я показал — ничего нам не надо, уходи.

Прикрепленный вышел.

— Будешь?

Раиса взяла чашку

— Как страшно Миша...

Я усмехнулся

— То ли еще будет...

— Мы ведь жили...

...

— Мы ведь жили рядом с этим. Грузия — это совсем рядом со Ставропольем.

...

— Как же они живут?

— Самое страшное Рая, это когда принадлежностью к народу начинают оправдывать преступления. Они считают, что им все можно. У них пустил корни национализм.

— И что делать?

— Расстреливать — сказал я, думая о своем

Опомнился, когда увидел, как Раиса Максимовна с ужасом смотрит на меня

— Да нет, не наркоманов. Этих лечить надо. Расстреливать, кто торгует.

— Может не надо так...

— А как? Каждый из них десятки жизней сломал. Пусть отвечают.

Припомнился американский опыт. Американское общество — это, кстати, крайне жестокое общество, там не стояло и не стоит задачи перевоспитания преступника. Вопрос лишь в том, как изолировать тебя от общества.

Надолго? Или навсегда?

Кстати, когда... ну когда все со мной случилось — в Америке процент зэков был как в сталинском СССР. Там ГУЛАГ. Высокотехнологичный, но ГУЛАГ.

Да, расстреливать.

— Проведем указом Президиума Верховного совета. Об усилении уголовной ответственности за наркоторговлю.

И подумал — у нас же ее нет как явления.

Вот б...

— А нам что делать?

...

— Институту.

— Между нами.

...

— Готовь научные группы. Тема — национализм. Обязательно — Грузия, Армения, Молдавия, Украина, Прибалтика.

...

— Выбирай авторитетных ученых оттуда, социологов, психологов. Оттуда — это из союзных республик. Обязательно бери с таким прицелом, чтобы не просто ученый, а авторитет, авторитетный общественный деятель, желательно депутат, но если не депутат, то это легко и поправить. Надо не просто отслеживать националистические поползновения — но создавать альтернативу национализму, обязательно из авторитетных жителей тех же республик. Тех, кто не просто будет повторять бездумно догмы из учебника — но будет при необходимости отстаивать советский и социалистический выбор своего народа перед лицом буржуазного национализма.

Вовремя остановился — а то бы такого наговорил. Но и того — хватило...

06 июня 1985 года

СССР, Москва

— Не спится?

Он не ответил. Он просто стоял в лоджии и смотрел на огромную летнюю луну над крышами

— Егор, расскажи...

— Иди спать...

Жена обиделась и ушла. Наверное, зря он на нее сорвался, обидел ее. Извиниться бы...

Наверное, завтра.

Если вспомнится.

Члену Политбюро ЦК КПСС Егору Константиновичу Лигачеву сегодня не спалось. И вчера он тоже плохо спал.

С какого-то момента он ощущал раздвоенность и это ему не нравилось. Сегодня неприятное чувство нахлынуло с новой силой. Проблема в том, что он во многом был согласен с опасениями Романова...

Лигачев понимал, что он — человек Горбачева. Горбачев его провел из зав отделом и кандидата до члена КПСС — без этого он и на пенсию мог уйти кандидатом. Более того он понимал что сейчас он третий человек в стране. Если не второй. Оставив на Громыко Верховный совет, Михаил Сергеевич явно оставлял на него важнейший участок — партию.

По негласной договоренности — он подписывал на обратной стороне карандашом все бумаги по партийной линии, какие шли на стол Генеральному. И он понимал, что это значит — что фактически право подписи отдано ему. Без борьбы он достиг такого положения в Партии, какое в свое время было у Михаила Андреевича Суслова.

То есть за Горбачева ему надо держаться двумя руками. Полетит Михаил Сергеевич — его, выскочку — не простят.

Тогда почему так тревожно?

Непонятно почему Михаил Сергеевич так равнодушен к партийным вопросам и в то же время так озабочен вопросами экономики. За что не возьмись, о чем не заговори — все сводится к экономике, к деньгам? Это правильно?

Кто знает?

Лигачев, к сожалению, был типично советским человеком...

Одна из особенностей американцев — они обожают деньги.

Деньги это мерило всего. Если ты такой умный, то почему такой бедный — тут в этом вопросе нет никакого юмора. Если ты беден — значит ты не такой уж и умный, раз не смог конвертировать свой ум во что-то за что другие хотят платить. Здесь, например миллионером стал человек, который придумывал затачивать крайний зубец у вилки, чтобы можно было вилкой мясо и резать и накалывать. А почему нет то?

Американцы никогда не стесняются богатства. Если кто-то разбогател — его будут слушать, его будут изучать, на него будут равняться. Американцы обожают поговорить о том, как они сэкономили или какой пенсионный план или выгодную страховку выбрали.

В СССР о деньгах не знали ничего, а говорить о них было неприлично. Вопрос даже не в том, что привлечешь внимание ОБХСС. Просто неприлично, считалось, что интеллигентный человек не должен быть оборотистым.

Все это перекочевывало и в область государственной политики. В области денег американская домохозяйка порой была умнее и опытнее советского академика. Но этого никто не понимал, все просто жили как птицы божьи, не думая о будущем. Как аристократы с наследством — не думая о деньгах, считая, что они просто есть.

А если нет, то будут.

Лигачев не понимал в экономике ничего за исключением того что надо снабжать людей тем и этим — но его коробило отношение Михаила Сергеевича...

Как будто он идет на поводу у спекулянтов и рвачей.

Собственность... земля, большие мичуринские участки. А кто работать будет?

И получается — если мы разрешаем частную инициативу — мы расписываемся в том, что государство не справилось, так?

А как?

А там ведь вопросы куда масштабнее вырисовываются. Если мы расширяем частную собственность — мы все еще идем к коммунизму?

С какой жадностью хватали участки. В ЦК даже! Как же так, неужели даже в ЦК забыли, что служат народу?

С самого начала — этот проклятый вопрос частной собственности стоял ребром, не давал покоя. Нет решения, как не крути. Ну не могли больше люди жить как раньше — в бараках и коммуналках. В конце концов, для кого страна — для людей. А чем больше стало личной собственности появляться — тем больше ее надо.

Он никак не мог понять — Горбачев прав или нет в том что с этим не надо бороться? А дальше еще вопрос вырисовывается — ведь все эти меры, мичуринские участки — они вынужденные. И вынуждены они тем, что государство не справилось с задачей обеспечения граждан. Ну и граждане спросят — если сами не можете и нам не даете — и какая вы власть? Идите-ка тогда...

И что они ответят народу? Партия — она ведь народная. Все во имя народа, все ради блага народа.

Но вопрос — партия должна вести за собой народ или идти за ним?

Он чувствовал, что с Горбачевым что-то не то, что он не коммунист. Но все это разбивалось об одну простую мысль — партия не справилась с обеспечением народа. Не справилась с построением народного хозяйства, которое смогло бы обеспечить людям достойную жизнь. Планка этой достойной жизни все время повышается — и они за ней не поспевают.

И если народ таков что он погнался за материальным — то он таков, потому что они его таким воспитали. Семьдесят лет прошло со времени революции — ссылаться на прошлое больше нельзя.

Следующая мысль родилась в голове — Горбачев, судя по его уверенным действиям, знает что делает, вон — вносит на Политбюро столько вопросов, что секретариат не справляется, раньше за полгода столько рассматривали сколько сейчас за месяц. Если не по нему — то как? Есть у тебя план, есть — альтернатива?

Нет.

Так ничего и не придумав путного, терзаясь чувством вины и неправильности, Егор Кузьмич Лигачев пошел спать.

07 июня 1985 года

СССР, Москва

Утро — началось с давно откладываемого события — коллегии Министерства обороны.

С военными я оттягивал встречу сколько мог. И не только потому, что когда-то и сам был военным, сколько потому что... сложно все будет. Сложно. Минобороны стоит на пути революции, прежде всего кадровой. Должны уйти все кто воспитан на опыте Второй мировой и прийти те, кто воспитан на опыте Афганистана. Процесс этот будет болезненным — придется ломать и структуру. Потому что мы готовимся к той войне, которой не будет — а к тем, что будут ни хрена не готовы.

Правда в том, что со стороны Европы на нас никто не собирается нападать... в общем то и не собирался никогда. НАТО — это инструмент защиты, они сами нас боятся. Наше превосходство в Европе — даже излишнее, поскольку поглощает ресурсы. Для сохранения стратегического паритета — нам достаточно сформированного и постоянно модернизируемого ядерного арсенала и средств его доставки.

А вот к тем войнам, которые уже есть и будут еще, мы не готовы. У нас промышленность изготовила и продолжает изготавливать танки и наготовили их больше шестидесяти тысяч — но у нас нет ни армейского грузовика с бронированной кабиной, ни нормального БТР, ни нормального армейского джипа, тоже пригодного под бронирование. У нас есть шесть крупных патронных заводов, но нет ни одного нормального порохового — наши пороха по качеству до сих пор соответствуют уровню Второй мировой если не хуже, и многие проблемы в стрелковке начинаются с этого. Огромные средства тратятся на программу Абакан, хотя американский опыт подсказывает, что лучше дать солдату современный прицел на каждый автомат и поработать с патронами. Опыт Афганистана выявил что наш 5,45 сильно недоделан и в современном виде никуда не годится. Наши ВДВ в современном виде никуда не годятся, потому что самолеты с десантом собьют еще в воздухе, а их легкие бронемашины на броне из алюминия с магнием при попадании РПГ сгорают как свечи. Но этого никто не видит и не понимает, что надо по опыту Афгана создавать ДШБ со своими, а не приданными вертолетными частями. У нас куча подводных атомных ракетных крейсеров, которые пригодятся только в один день — судный, но нет ни одного авианосца, которые полезны и в мирное время. Нашу морскую пехоту можно расформировывать, она бесполезна, потому что у нее нет ни одного нормального десантного корабля типа "Тарава" и они не обладаю стратегической мобильностью. В армии процветает дедовщина, что вызвано как нездоровым состоянием общества, так и изъянами в самой системе военной службы, в частности слабостью сержантского состава. В сущности, армию можно оставить и призывной хотя бы частично — но необходим сильный институт сержантов, и это должны быть только контрактники, а без нормальных сержантов, призывники — не более чем стадо. У нас нет нормальных частей специального назначения, которые должны быть созданы немедленно на базе штаба "Экран", который управляет и координирует действия советского спецназа в Афганистане. Прошедшие Афганистан военнослужащие либо возвращаются в свои части либо увольняются, что уже через пару лет создаст серьезные проблемы на гражданке — а надо из офицеров и наиболее талантливых срочников создавать профессиональные части постоянной готовности — а значительную часть кадрированных частей надо расформировывать за ненадобностью, они только ресурсы поглощают.

Проблема в том, что никто из тех, кто будет присутствовать на коллегии — кроме как может быть некоторых представителей десанта и спецназа — этого не понимает.

А еще мне стыдно. Стыдно за то, что именно эта армия — брала Берлин в сорок пятом. И что осталось от той победы, если так, с пристрастием посмотреть.

Но если у меня не получится... Дальше будет намного страшнее. Дальше будут палатки в поле и высаженные из автобуса офицеры, у которых нет денег оплатить проезд. Будут Фергана, Баку, Грозный, Вильнюс.

Вот что будет, если не получится.

Расширенная коллегия МО — собиралась в здании Генерального штаба на Маршала Шапошникова...

Когда офицеры открыли двери, мне стало не по себе — я ведь был в этом здании, только в другом качестве. Когда-то давно, в девяносто третьем — мы тут ждали штурма здания красно-коричневыми... а они повернули на Останкино. Попытка захватить узел связи ВС СНГ все же была днем ранее...

Чеканя шаг, подошел дежурный, отрапортовал. Я дослушал до конца, сказал встречающим — давайте, начнем, мало времени — и мы пошли в один из залов...

Выступал я вторым — после министра обороны. Соколов говорил коротко и невнятно — не умеет. Вечная наша проблема... офицеры наши, детский сад по сравнению с латиноамериканскими... и даже с американскими. В США до сих пор помнят посла США при Сталине, генерала Уолтера Беделла Смита (он потом стал директором ЦРУ). Гарри Трумен приказал найти для этой миссии самого бедного генерала, какой только есть в армии США. Нашли — сын фермера. Смит потом оставил воспоминания, как он налаживал жизнь дипломатической миссии — выбил у советского правительства разрешения завести птичник и цыплят, потом завел целую ферму, чтобы прокормиться...

Я это к чему. В таких странах как Пакистан или Чили или Греция, да и любая страна Латинской Америки — в армии служат не случайные люди. Это аристократия. У них есть поместья, есть навык хозяйствования, есть политические взгляды и многие из них — годны и для государственной службы*. Тот же адмирал Мерино — он только начинает реформы, которые сделают Чили самой богатой страной Латинской Америки**. А вот в России — и СССР это перенял и усилил — офицер при безусловной храбрости в жизни совершенно беспомощен. Как в 1917 году не смогли спасти страну, так и в девяносто первом ее не спасут. Многие из тех людей, которые сидят передо мной — клялись защищать страну, но не сделают ровным счетом ничего, когда ей будет угрожать опасность...