Дом на краю

Вскоре мы ползли по лестнице на третий этаж девятиэтажного дома. Именно ползли, потому что иным словом наше продвижение не назовешь — слишком медленное.

Чуть ли ни через ступеньку Владимир останавливался и останавливал меня. Мы вели себя, как не желающие расставаться подростки — обнимались, целовались, говорили друг другу всякие милые глупости. Вернее Вовка говорил. Я же, хоть и парила от всего этого между небом и землей, оказалась не готова к столь фривольному поведению. Сказывалось консервативное бабушкино воспитание, окружающая обстановка смущала.

В конце концов, Владимир распахнул для меня входную дверь.

— Милости прошу, — сопроводив слова приглашающим жестом.

Оказавшись в квартире, я с любопытством огляделась.

— Так вот, значит, где ты обитаешь... — с некоторой долей иронии. Не смогла удержаться. Помнится, ранее звали погостить совсем в другом месте.

Ответом мне стала многозначительная усмешка.

— Я сейчас.

— Смотрю, ты сторонник минимализма, — когда Владимир вернулся в гостиную. Из предметов мебели только диван, кресло и тумба под телевизор — чрезвычайно спартанская обстановка.

На этот раз он в открытую расхохотался.

— Не обольщайся! С твоим минимализмом я не знаком. Это ведомственное жилье. Мы здесь втроем квартируем.

— Квартируете?

— Да.

— То есть... ты... — я в смущении смолкла, ибо уже успела сделать далеко идущие выводы о том, что Вовка кривил душой, приглашая меня к себе на Урал.

— Да, я пока не местный. Только планирую. — Он приблизился ко мне, стоящей в центре комнаты, и обнял со спины. — Что скажешь? — над ухом.

— А что я должна сказать?

— Как "что"? Где ты хочешь жить? — обжигая горячим дыханием шею.

Я покрылась мурашками с головы до пят.

— Э-э-э... дома...

Со внятностью однозначно проблемы. Думается только об одном — о близости его губ, о его близости, о том, что кроме нас в квартире никого нет.

— Яра! — в возгласе Вовки сквозит разочарование. Именно оно привело меня в чувство и развеяло волшебство.

— Да...

— Ты мне ответишь?

— На что? — не в состоянии сдержать улыбки.

— Хорошо, сформулирую иначе, — со вздохом. — Ты выйдешь за меня замуж?

Я все же прыснула. И где, спрашивается, логика?! Какая связь между первым вопросом и вторым? Как по мне — никакой.

— Что смешного? — еще крепче стиснув мой торс. Я даже поперхнулась.

— Ничего, — прокашлявшись.

— Тогда почему ты смеешься?

— Хочется. А что — нельзя?

На этом терпение Владимира лопнуло. В мгновение ока он развернул меня лицом к себе.

— Ярослава... — с предостережем.

Но я на него не повелась.

— Тебе говорили, что ты жутко неромантичный тип? — губы подрагивали от усилий сдержать улыбку.

— Не помню, — ворчливо.

Во мне проснулся бесенок. Отчего-то захотелось помучить его.

— Так вот... знай, ты жутко неромантичный тип! — несколько раз ткнув пальцем в мужскую грудь.

Он некоторое время смотрел на меня, а топом вдруг отвернулся и, не говоря ни слова, отошел к окну.

— Вов, ты чего? — озадаченная, я последовала за ним. — Ты что — обиделся?

— Нет, — после непродолжительной паузы.

— Тогда почему...

— Забудь, — прижавшись лбом к оконному стеклу.

— Забыть? О чем забыть.

— Обо всем.

— Вов, ну ты чего, как маленький? Я же пошутила, — все больше утверждаясь в мысли, что мужское самолюбие оказалось задето.

Напрасно я так себя повела! Нашла время! Он с предложением, а я...

— Вов... посмотри на меня, — так и не дождавшись реакции.

— А?— Он отозвался и только. И смех и грех — честное слово!

Вздохнув, я прижалась щекой к мужскому предплечью.

— Не хочешь рассказать, за кого именно я собралась замуж? Цыганка нагадала, что стану женой профессора, но, чует мое сердце...

Договорить мне не позволили. Оттаявший Вовка действовал молниеносно, и вот уже мы смотрим друг другу в глаза. Что на тот момент отражалось в моих — сказать сложно, а в его однозначно радость. И, господи, это непередаваемое ощущение — видеть его! Ради таких моментов стоит жить!

Но я все же решила доиграть.

— Еще один момент... Ты в курсе какая это ответственность брать женщину с ребенком? Я официально оформила опеку, — подчеркнуто серьезно.

Несколько долгих секунд Вовка хмурил брови, но в итоге обратно засиял.

— А мне плевать! — расплывшись в самой что ни на есть счастливой улыбке. — Можешь хоть десяток усыновить! Главное чтобы ты была моей!

Глава 29

Мы расписались два месяца спустя, после осенних каникул, когда вернулись с Урала, где Вовка занимался вопросом перевода по службе в другой регион. Нужно сказать, успешно. До этого момента он был временно прикомандирован к УФСБ РФ по Саратовской области.

Никакой помпезности, шумихи, только обычная регистрация. В качестве свидетелей Павел и блондинка, с которой к тому моменту я успела сдружиться.

Оксана, несмотря на род деятельности — делопроизводитель отдела дознания и административной практики — оказалась открытым и добродушным человеком. А еще она была счастливо замужем за Глебом Мартюхиным и в начале марта планировала уйти в декретный отпуск. Так что — никакая ни соперница.

Так совпало, что день до регистрации оказался омрачен для нас полученным известием — в больнице, не приходя в сознание, скончалась баба Дуся. Не то чтобы я не готовила себя к худшему. В последние недели достаточно было взглянуть на старушку, чтобы понять — она тает на глазах, но все же — для любящих, сопереживающих людей известия о смерти всегда неожиданны и печальны.

И, тем не менее, дату свадьбы решили не переносить. И скромное празднование тоже. Из ЗАГСа мы отправились в разрекламированное Глебом кафе, где даже при полном отсутствии свободных столиков все равно тихо и уютно.

Когда стол оказался накрыт, все тот же Глеб взял на себя обязанности тамады.

— Ну что... тост! За новую ячейку общества! Любите, цените, уважайте, не обижайте. В общем, живите дружно, и чтобы ни-ни. Шаг вправо шаг влево — расстрел. У них везде глаза и уши, — специально для меня, для пущей убедительности приняв заговорщический вид, понизив голос и отгородившись рукою от жены.

Отсмеявшись, все выпили, и Глеб продолжил развивать тему.

— А что? Я серьезно. Ярослава, ты хоть представляешь, во что ввязалась?

— Не-а. Во что?

— С этими жить, — мужчина поочередно указал пальцем на жену и Владимира: — проще удавиться.

— Вот те раз! Ладно-ладно... — Оксана состроила обиженную мину. — У меня как раз веревка с мылом припасены. Домой вернемся — проверим.

Мартюхин усмехнулся.

— И я тебя люблю, дорогая, но от правды не убежишь.

— И какая она — эта правда? — поинтересовалась я.

— Какая? А вот такая... О работе расспрашивать не имеет смысла, все равно ничего не скажут. Постоянные командировки. Могут дернуть посреди ночи, а ты лежи и мучайся — куда, зачем, почему. Короче, весело.

Я покосилась на Вовку.

— Это мы уже проходили, не так ли? Еще чем порадуешь? — теперь Глебу.

— Еще? — он принял задумчивый вид. — Еще они...

— Так... Хватит мне жену пугать! — встрял Вовка. — Мы еще жить не начали, а ты ее уже к разводу склоняешь! Оксана, повлияй!

И та повлияла. Притянув мужа к себе, заставила замолчать поцелуем. После чего заговорила сама.

— Кстати, о жить. Вы где планируете?

Ответил Владимир и несколько покривил душой, ибо этот вопрос все еще находился на стадии обсуждения. Мы никак не могли придти к консенсусу.

— До июня в Аткарске, а потом в Саратов переберемся.

— А зачем тянуть?

— Яра не хочет переводить племянника в другую школу посреди учебного года, — Вовка бросил взгляд в сторону туалетов, где минутой раньше скрылся Святослав. — Стресс для мальчика.

— А оставаться в этом гадюшнике не стресс? Тем более что... — Оксана смолкла, чтобы спустя секунду продолжить. — Ладно, решайте сами.

— Эй... Мне показалось, или вы на самом деле чего-то недоговариваете? — Я посмотрела на Владимира. — Вов?

— Вот... А я что тебе говорил. Начинается, — Глеб со смешком подлил масла в огонь.

Я не отреагировала, продолжала выискивать на лице Владимира подтверждение своей догадки.

Тот наградил Оксану осуждающим взглядом.

— Пойдем подышим, — мне. — Скажете Святу, что сейчас вернемся, — остающимся за столом.

— В чем дело? — когда мы, накинув верхнюю одежду на плечи, вышли на улицу — на градуснике сегодня плюс два.

Вовка тяжело вздохнул.

— Скорее всего мы взяли не всех.

— Что значит "не всех"? Почему? — зябко поежившись, не столько от прохладного воздуха, сколько из-за внутреннего холода, после его слов сковавшего грудь.

Я уже успела убедить себя, что все закончилось, что зверства остались в прошлом, а тут... Верить не хотелось.

— Яр, секты подобные этой обычно имеют достаточно сложную организационную структуру. Те, кто сейчас у нас, по сути — пешки, низшее звено. Над ними обязательно должен быть кто-то еще. Тот, кто руководит всем.

— И...

— Мы не знаем, кто он.

Он молчал некоторое время, давая мне переварить услышанное. Затем продолжил.

— По логике вещей остальные должны затаиться на время. Или даже сняться с места, что тоже весьма вероятно. Но гарантировать этого нельзя. Поэтому я согласен с Оксаной: лучший вариант для вас, нас переехать как можно скорее.

— Почему ты молчал?

— Ты была такая счастливая в последнее время, не хотел тебя расстраивать, — с виноватым видом покаялся он. — Простишь? — раскрыв объятия.

— А у меня есть выбор? — Я приникла к нему, ища защиты от собственных страхов. — Только обещай больше так не делать. Не скрывай от меня ничего, — в рубашку.

Но Вовка ответил не совсем так, как мне хотелось.

— Я постараюсь, Яр. Только Глеб прав. Будут вещи, о которых я не смогу тебе рассказать.

Я покачала головой.

— Это другое, Вов. Это работа. Здесь я не буду настаивать. Но то, что касается меня лично, моей семьи, нас — я должна знать, — задрав голову, чтобы видеть его лицо. — Обещаешь?

Он поцеловал меня в лоб, прежде чем согласиться.

— Обещаю, солнце. Обещаю.

Новый год мы встретили в новой квартире. Большой, четырехкомнатной. Как сказал Вовка — с заделом на будущий детский сад. Как в воду глядел. Через неделю после переезда я сообщила ему, что жду ребенка. Это было нечто — его реакция! Весь дом стоял на ушах.

А еще через две мы узнали, что в СИЗО скоропостижно скончалась тетя Люба. По словам патологоанатома не последнюю роль в этом сыграла недавняя травма головы. Образовался тромб, закупорился какой-то сосуд и в итоге ишемический инсульт с летальным исходом.

Я несколько дней не решалась открыть Святославу правду, а когда созрела, он воспринял это известие слишком спокойно на мой взгляд. Переспросил — баба Люба, и кивнул смиренно.

Многим хуже эту новость, со слов Павла, восприняла Ольга. Настолько хуже, я поняла через несколько дней, когда сестра попросила меня о свидании: мы так и не виделись с ней с того рокового дня в Лопуховке.

— Ну все, иди, — Вовка коротко клюнул меня в лоб. — Я здесь жду, — окинув быстрым взглядом полную народа комнату. — И постарайтесь недолго, хорошо?

Он слишком переживал за меня в последние дни. Беременность началась не совсем гладко. Мучил сильнейший токсикоз, постоянно ставили угрозу. В общем, было из-за чего. А еще плохой сон, которым я мучилась со дня его памятного признания. Раз от разу ко мне приходила Полина и пыталась что-то сказать, но я не понимала. И просыпалась в поту, боясь, что когда-нибудь кошмар перестанет быть просто кошмаром.

Я натужно улыбнулась: нервничала. И все же попыталась успокоить.

— Не волнуйся. Все будет хорошо. Я сегодня в форме. — Гримаса Владимира говорит об обратном. — Правда...

— Иди уже...

Меня сопроводили в комнату для свиданий. Я знала чего ожидать и, тем не менее, оказалась не готова. Двойное разделительное стекло. Между ними прогуливается охранник. Какие-то люди ведут диалог через телефонные трубки: кто громче, кто тише.

— Ждите. — Мне указали на свободное место.

Я осторожно присела на шаткий стул. Сердце тревожно колотилось в груди. На самом деле хотелось одного — поскорее покинуть это отталкивающее место, но я ждала.

Вскоре привели Ольгу. Даже на расстоянии заметно, что сестра выглядит не лучшим образом. Осунулась, сильно похудела, еще короче остригла значительно отросшие у корней волосы. Когда я снимала трубку переговорного аппарата, моя рука дрожала.

— Привет. — В голосе Ольги какая-та незнакомая хрипотца. Или это искажение?

Я некоторое время собиралась с силами, прежде чем вернуть приветствие.

— Здравствуй.

— Хорошо выглядишь.

На это раз возвращать нечего, и я ограничилась коротким:

— Спасибо.

— Вас можно поздравить?

— Да, можно.

Интересно с чем? Неужели Павел рассказал? Других вариантов не было, хотя и не ожидала от него подобной сердечности. Он даже во время регистрации и праздничного застолья не изменил себе — холодный, отстраненный, высокомерный.

Но Ольга не ведает о моих сомнениях. В ее словах искреннее сожаление.

— Жаль, что я не могу обнять тебя. Так хочется...

— Мне тоже.

У меня была уйма времени, как следует подумать, подготовиться, и я поняла, что не держу на сестру зла. Что все еще люблю ее, и, видимо, этого уже ничто не изменит. Ведь каждый может запутаться, оступиться, а Ольга... Ольга пыталась спасти меня.

— Правда? — Ее голос буквально звенит от напряжения.

— Конечно, — я приложила руку к стеклу и часто-часто заморгала, останавливая подступающие к глазам слезы. — Я люблю тебя, сестренка.

— И я тебя, Яр. И я тебя...

Некоторое время мы изучали друг друга. Я подметила, что Ольга как-то странно щурится. Хотела спросить, но сестра меня опередила, заговорив первой.

— Спасибо, что взяла на себя заботы о Святе.

— Здесь не за что благодарить. Он как родной мне.

— И все же спасибо. Вовчик не возмущался.

— Нет. А почему он должен возмущаться?

— Ну... чужой ребенок все-таки. Да еще мой.

— Нет, Лель. Владимир разумный и порядочный человек. Он бы не оставил ребенка в беде, — с изрядной долей категоричности. Стало обидно за Вовку.

— "Лель"... Знаешь, так приятно слышать это. Я боялась, что больше никогда меня так не назовешь.

— Почему?

— Ну... я не та сестра, которой ты достойна.

— Неправда.

Мы вновь взяли паузу, думая каждая о своем. Я размышляла над словами Ольги. Хотела ли, чтобы ее никогда не было в моей жизни? Нет, нет и еще раз нет! Да, наверное, все совсем не так, как мне представлялось, да — в наших жилах не течет единая кровь, но ведь не только она делает людей близкими друг другу. Есть множество других вещей, зачастую гораздо более крепких, нежели родственные узы!

И вновь Ольга заговорила первой.

— Яр, у меня к тебе еще одна просьба.

— Какая?

— Мать, она...

— Я знаю, Лель. Соболезную. Когда земля осядет, мы все поправим. Поставим...