Осколки

* * *

Йен

"— Ты мой сын, Адам, и никуда ты не уйдешь!

— Ты так уверена? Смотри-ка, а что я сейчас делаю? Я же ухожу, мама, так что твой дар пророчества на меня, кажется, не работает. Вот это облом, да?

— Адам, — ее голос доходит до утробного злобного рычания, от которого по спине пробегают ледяные мурашки. — Волк принадлежит стае от рождения и до смерти. Если я сказала, что ты — мой, то ты — мой! Хочешь стать одиночкой? А ты знаешь, что такие не живут и дольше двух лет?

— Что ж, я стану первым. Ха! Да я и не Волк совсем, ты что, забыла, что вы с отцом со мной сделали? — я сплюнул. — Это все? Или мне снова попытаться тебя убить?

— Ты последний из моей семьи, Адам, не заставляй меня тебе приказывать.

— У тебя еще есть Ева, вот ее и контролируй, а я сваливаю.

— Ты не посмеешь!

Я оскалился. Медленно вытащил из ножен серп.

— Это мы еще посмотрим..."

— Кажется, я тебя люблю, — с глупой улыбочкой, в которую вмещалось вся ее легкомысленность и неизбитость жизнью, она чмокнула меня в щеку и обвила шею руками, прижимаясь все сильнее и сильнее. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и я задохнусь. Девчонка, были-и-ин!

— Это хорошо, — я попытался изобразить самую счастливую из всей своей галереи ухмылок, но вышло как-то криво, однако эта овц... животина ничего не заметила, пожирая меня взглядом. Честно говоря, мне стало даже как-то жутко.

— Что?

— Хорошо, говорю, что любишь. Полезно.

— А ты меня любишь?

— Да.

— Очень-очень?

Я попытался подавить подступающий к горлу стон.

— Очень-очень. А не хочешь ли ты прогуляться, моя дорогая?

— Прогуляться? Сейчас?

Я взглянул в окно. За стеклом, мирно постукивая по крышам низких черепичных домов, шел мелкий ночной дождь. Его капли медленно сползали вниз, образуя самые замысловатые узоры, и выделяли мрачные черные тучи, нависшие над городом.

М-да, погодка не для любовных похождений к близлежащему холму. Но что поделать, я торопился, а охмурить до такого состояния нормальную девушку с моей-то рожей не так-то просто. Значит, сейчас.

— Не бойся, я тебя закрою от всех ненастий.

Видит сам Холхост, я тогда действительно чуть не заржал во весь голос! Но девчонка, кажется, поверила. Она прижалась ко мне еще сильнее и блаженно закрыла глаза, пристроившись сбоку.

Я медленно выдохнул сквозь зубы. Черт, никогда так больше не буду делать. Уж лучше сразу сдохнуть.

Выскользнув из ее медвежьих объятий, я поднялся и бесшумно прошел к туалетному столику, разглядывая в зеркало свое осунувшееся мрачное лицо, окутанное танцующими тенями.

Полночь. Сейчас или никогда.

Более-менее спокойная жизнь проводника не принесла мне ничего хорошего. Я жил, работал, избавлял людей от всяких тварей и им подобных и отдыхал так, как мог (ясен пень, это не всем нравилось, ну да ладно). А что в итоге? Убит собственной же ученицей и тем, кого я всегда считал врагом, но от кого не ожидал удара в спину.

Новая жизнь — новые правила. И чтобы сохранить свою потасканную тушку и разобраться во всей этой магической белиберде, я должен стать сильнее. Может, хоть в качестве Волка у меня что-то да выйдет.

Как говорится, не имеет значения, кем ты родился... А нет, стоп, имеет!

Громыхнула молния. Она на одно лишь мгновение осветила комнату, но даже этой доли секунды мне хватило, чтобы заметить в своих глазах безумный желтый блеск.

Мне почему-то вспомнилась Марианна. Только при виде нее мое сердце, наконец, вновь забилось, но тут же разбилось вдребезги, когда я узнал о ее муже. Муже, нет вы слышали? Она, Холхост ее побери, последний, мать ее, эльф, а связалась с каким-то слащавым тупым ублюдком!

А разве я лучше? Я оставил ее, думал, что она умерла, и со спокойной душой ушел жить своей жизнью, а все оказалось не так. А она ждала. И я не вернулся. Поверил словам этой проклятой предсказательницы...

Я пошатнулся. Свалился на колени и схватился за голову.

— Йен, ты в порядке?

Я не знал. Я никогда не чувствовал себя настолько сокрушенным и обесчещенным. Я не представлял, что могу пасть так низко.

Что это? В первый раз со мной творилось нечто подобное. Руки тряслись. Испарина покрыла лицо, пот струился по телу, и мысли как в лихорадке метались в моей голове, каждый раз наталкиваясь на стену тьмы.

Марианна...

Нет, хватит! Я сильнее, чем какая-то там любовь. И сегодня я окончательно решу свою судьбу. Пусть это не мой выбор, пусть меня вынудили это сделать, но сегодня я стану тем, кем хотела видеть меня мать.

После смерти некоторые вещи переосмысливаются. Одно я знаю точно: все мои враги падут. Эта ночь станет началом их конца.

Пересилив непонятную боль, я кивнул.

Мягкие нежные руки легли на мои плечи и затем обвили торс. Ее голова прижалась к моей, губы что-то тихо шептали. Красавица и чудовище... Чертова сказка. Я улыбнулся. А не стоит ли мне переписать ее конец?

— Ну что, идем? — для пущей уверенности я положил на ее руку свою и страстно поцеловал в губы. Естественно, она не устояла.

— Идем!

* * *

Дождь лил как из ведра. Моя одежда мигом промокла, что ни говорить о платье Цианны (Холхост, и почему все мои женские имена кончаются именно на "анна"? Ну, кроме Ольхи, конечно), поверх которого был надет легкий полушубок.

На ее месте я бы давно свинтил домой, но она с счастливой миной жалась ко мне и послушно шла вперед и даже не возражала, когда мы пересекли черту города.

К счастью, по пути мы не встретили ни стражей, ни пронырливых любопытных людей, которые могли бы обломать мне все веселье.

— А куда мы идем? — когда дорога вконец стала говеной, и ноги начали месить одну грязь, увязая в ней по щиколотку, Цианна, наконец, подала голос. Вообще мне повезло, что я ее встретил: с любой другой мне пришлось бы убить вдвое больше времени.

— Это сюрприз, — я должен был как-то ее подготовить, чтобы она не убежала с криками и ором. Для ритуала мне нужна спокойная, полная любви душа, а не визжащая девятнадцатилетняя девчонка. — Я всегда хотел это попробовать, но боялся... что ты меня не поймешь.

— Да что ты говоришь, Йен, — уже в который раз ее губы расплылись в мечтательной улыбке. — Я всегда буду на твоей стороне. Сюрприз, так сюрприз!

— Угу. Это ты сейчас так говоришь, — пробормотал я себе под нос.

— Что?

— Нет-нет, ничего. Осторожнее, тут камни.

* * *

К нашему приходу все уже было готово.

Посреди лысого холма, на котором даже не росла трава, а были разбросаны одни угловатые острые камни (пару раз даже я чуть не вывихнул лодыжку), стоял длинный прямоугольный алтарь, выполненный в виде одной большой мраморной плиты сумеречного цвета.

Поверхность камня оставалась чиста. Мне не требовалось никаких рун или заклинаний — все это лишь для дилетантов и стихоплетов, — да и за красотой я не очень-то и следил. А зачем мне она сейчас? Я собираюсь убить, а не устраивать женские посиделки с пивом.

В полутьме лунной ночи промелькнула какая-то тень. Пока ее не заметила Цианна, я оскалился и разозлено мотнул головой, прогоняя домового прочь. Вот идиот, чуть не спалился!

Девчонка неуверенно остановилась.

— А это что?

Я закусил губу, стараясь выдумать что-нибудь правдоподобное, но потому тупо решил прикинуться темным субъектом с такими извращенными фантазиями.

Я встал напротив и положил руку на ее талию, корча из себя уязвленную невинность.

— Ну, понимаешь, я всегда мечтал попробовать что-то новое... Что-то такое. Я подумал, что раз ты меня любишь, то позволишь. Наверное, теперь ты даже со мной разговаривать не будешь, да? Считаешь меня уродом?

Для пущей убедительности я, кажется, даже пустил слезу. Вышло непроизвольно и только потому что в глаз попала пылинка, но зато сработало.

Цианна положила свои ладони на мои щеки и чмокнула меня в верхнюю губу, встав на цыпочки.

— Нет, что ты, — покачала она головой. — Просто я не думала, что ты хочешь делать это под дождем и в такой мороз. Холодно...

Стиснув зубы, я прижал ее к себе и крепко поцеловал в губы.

— А я тебе на что? Так ты согласна?

Как удивительно дурманит твой мозг любовь. Я, конечно, и раньше знал, что все бабы в этом смысле все тупые наглухо, но не до такой же степени.

— Да, конечно, — после нашего поцелуя вся нерешительность из ее глаз ушла. Как просто.

Я подвел ее к жертвеннику и помог лечь на прохладный гладкий камень, а затем поднял с земли веревки и стал со всех четырех сторон натягивать ее на специальные штыри, вбитые во все углы.

— Веревки-то зачем? — тоненьким дрожащим голоском спросила Цианна. Наверное, она уже всерьез думала, что я какой-то там маньяк-убийца. Хотя в какой-то мере я им и был. Вот это новость!

— Не бойся, — я еще раз прикоснулся своими губами к ее щеке.

А ведь все могло быть иначе. Если бы я оказался достаточно сильным, чтобы выжить. Если бы оказался достаточно умным, чтобы не доверять всяким сумасшедшим рыжим девицам, с которыми меня сводит судьба. И если бы не цена, выплаченная мной той, что кличут в народе Проводницей (это не совпадение, я вас уверяю), то сейчас я бы уже загорал где-нибудь на пляже на самом западе Карантании и не знал бед. Но — Холхост бы вас побрал, дурацкие предсказания! — все вышло иначе.

— Ой! — она охнула, когда я слишком туго перетянул веревки.

— Прости.

Всю мою проклятую жизнь меня считали каким-то клоуном. Даже родители. Даже мать, когда я обратил всю нашу семью в прах, все равно не стала относиться ко мне с уважением. Может быть, в этом и есть моя ошибка? Настало время стать другим — тем, кто сможет бороться.

— Ты меня любишь? — еще раз спросил я, не желая больше тянуть.

Она улыбнулась. Прошептала губами это заветное слово, а в следующую секунду в ее сердце вонзился острый костяной кинжал.

Сверкнула молния. Я смотрел, как из ее глаз уходит жизнь.

* * *

Могу поспорить, оборотни уже достали всех, кого только могли. Ну что они могут? Это до ужаса заезженная тема. Наверное, двухсотлетняя старая ведьма даже менее заезженная, чем эти слабоумные тощие волколаки!

— Куда катится мир, — пробормотала какая-то бабка справа от меня и перекрестилась.

— Угу, угу, — с готовностью поддакнул я. — Даже какая-то вшивая проститутка на Бульваре уже стоит два серебряника. Инфляция, мать ее за ногу!

Бабка сплюнула в мою сторону и поспешно ретировалась, прихрамывая на правую ногу.

Во-во. И оборотни как эта хромая бабуля — так же немощны и невзрачны по сравнению с истинным Волком, безжалостным и всемогущим.

Так, я это... заговорился чутка.

Прикрыв ладонью глаза от солнца, я снова оглядел позолоченные купола главной церкви города и пожевал губу. Долбаный Морис. И надо было ему засесть именно здесь, пронырливая же ты сволочь!

Я еще немного потоптался на месте и отправился в корчму — пить, кутить и веселиться. Как ни странно, а пойло на меня в последнее время действовало уж слишком сильно. Вот, к примеру, выпил я вчера какую-то рюмку самогона (да в меня раньше в сто раз больше вмещалось!), а очнулся у пруда по пояс в тине и с водяным ужом в трусах. Как я там очутился? Что я делал? Туман!

М-да, и в этот раз покутить как-то не удалось. После одной только кружки проклятого пива меня унесло, и очнулся я уже в объятьях двух местных громил, выбрасывающих меня из двери в наплывшую за вечерний дождь лужу.

— Были-и-ин, — простонал я, умываясь теплой дождевой водичкой. — Что ж мне теперь трезвенником становиться, что ли? Я же сдохну со скуки. Тьфу ты!

Я поднялся. Заметил на себе неодобрительный взгляд какой-то влюбленной парочки и со своей фирменной улыбочкой показал им средний палец.

— Пошли отсюда, — шепнул своей девке паренек, но даже отсюда я его прекрасно слышал.

— Идите, идите, милсдари, а я еще тут посижу.

Конечно, я врал. Просто так сидеть у обожаемой мной корчмы и плескаться в грязи как свинья — это не по мне. А что по мне? Вот это.

Натянув на голову капюшон, я сжал в ладони угловатый обсидиановый кинжал и медленно вдохнул ночной воздух, чуя все ароматы этой ночи. Эх, как прекрасен этот мир, когда ты ощущаешь себя богом! А как ужасен тот факт, что ты все-таки не бог...

Я поправил на спине серп и побрел к местному храму религии, где старенькие попы днем и ночью тягали из бочек отборное столетнее вино, а толстенькие священники чахли над своим златом и выискивали рыбьими глазенками из толпы очередную симпатичную послушницу.

Воздух в эту полночь был чист как горные вершины. Прохладный, он мягко обдувал лицо и нежно обволакивал все еще горящие от ритуала легкие, даря спокойствие и уверенность.

Но внутри я все равно не ощущал, что изменился. Как я был тупым клоуном, так и остался. Ну, не беда. Люди и без мозгов живут, и ничего ведь!

Я сам не заметил, как добрался до церкви. Остановившись у высоких железных ворот, заканчивающихся острыми треугольными пиками (не, ну кто еще, кроме воров, догадается лезть ночью в обитель богов?), я стиснул пальцами холодные прутья и вгляделся в высокие стрельчатые окна, в которых едва горел свет. Отлично. Спят, дорогуши, так зачем их будить? Я всего лишь проберусь внутрь и кокну одного из вас, ничего личного.

Я попытался протиснуться внутрь, но у меня ничего не получилось. Тогда придется по старинке.

— Ых!

Слава Холхосту, в детстве у соседей росла отличная яблоня, а забор ну точь-в-точь стоял такой же. Естественно, без позолоты, но все же решетчатый, совсем как в тюряге, так что перемахнул я через него без труда. Как два пальца обоссать!

Я медленным спокойным шагом поднялся по лестнице.

— Э, куда прешь, мужик? — в мою сторону выступили два латника с длиннющими острыми алебардами, чьи серебряные наголовники смешно светились в седых лучах луны.

— Так это, бабушку проверить, да!

— Чего-о-о-о?

Пока они ничего не поняли, я резко сделал рывок вперед и схватил оружие правого у самого конца древка, перенаправляя силу его удара влево.

— Извини, — я ухмыльнулся, а в следующую секунду скругленная часть алебарды отрубила его напарнику голову. Он на миг замешкался. Легко отразив его следующий удар тыльной стороной ладони, я толкнул его плечом в грудь.

Алебарда подлетела вверх.

— Ну, да, я плохой человек! Что ж поделать?

Вот в чем проблема всех этих доспехов: ты расслабляешься. Хороший панцирь способен выдержать непрямой удар меча, а шлем — защитить от летящей стрелы, но вот прикрытая дряблой кольчугой шея все равно остается уязвимой, и если за ней не следить, то исход будет... каким-то таким.

— Эх, хорошо-то как!

Я щелкнул ногтем по торчащему из трупа древку и бесшумно открыл ворота.

Охраннички, были-и-ин!

Конечно, вы, наверное, задумаетесь, почему одну из самых больших и значимых церквей всей Карантании охраняют снаружи всего два дебила, и я отвечу: потому что ни один идиот — кроме, конечно, вашего покорного слуги, — не осмелится нарушать покой служителей богов. Из-за чего? Ясен пень, из-за Мориса и тех, с кем он трется целыми днями в своих спаленках.