— Попадись мне этот мерзавец! — Разомкнуть замок не удалось, хотя было приложено максимум стараний. — Убить мало!
За такие капканы пойманных с поличным штрафуют, так как они запрещены Королевским Уложением об охоте. Но это полиция. Помещики же, если поймают браконьера с капканом, суют в него самого человека, заставляя его на своей шкуре испытать все то, на что обречено бедное животное. А все из-за того, что охота есть дворянская привилегия, капканы же переводят животных не хуже стрел, лишая настоящих охотников забавы.
"Жаль. Мама будет ругаться. Отец сменит коды на замке в хранилище. ... Наверное, заставят заниматься без продыху... Лишат сладкого, как в детстве".
Слава Богам, что куртка сделана из прорезиненной ткани и не промокнет на траве, сырой от утренней россы. А вот с брюками не все так хорошо, как хотелось бы.
"Ну, ничего. Надо расслабиться и получать удовольствие. Буду вспоминать".
Охотник считал, что детство, позволяющее по утрам лежать на травке и придумывать всевозможные фигурки из облаков, давно уже осталось в прошлом. Это все для малолеток. По-взрослому было бы сейчас оценить те моменты охоты, которые привели к возможности нажать на курок и подстрелить косулю. Но и об этом думать тоже не особенно хотелось — потное чувство неуверенности в себе, неуверенности в своей меткости были еще слишком свежи.
— Что вспоминать-то? — На помощь пришел школьный курс социальной психологии, будь она неладна. — "Вот когда эльфы попадают в человеческие города, то у них период адаптации к изменившимся условиям жизни длиться примерно год. Они не выносят скученности и тесноты. Забавно! ... Какой-то "мудрец" написал, что эльфы живут замкнутыми коммунами в отдельных кварталах, чтобы показать свое презрение к чужой, победившей их расе. Ха! Идиот! Написать такую большую, нудную книгу о характерах нелюдей и совершенно не знать изучаемого предмета! У эльфов, да будет вам известно, достопочтенный господин профессор Барт... Точно, профессор Барт!..."
Внимание ушло на мягкий шелест листвы и травы. Рядом проскакал кузнечик, пчелка уже летела на поиски цветка, жаждущего ее внимания. Прожужжал недалеко солидным баском жук, а теплый ветерок прилетевший с юга разогнал утренний туман.
Прекрасное голубое небо блестело лазурью в лучах поднимающегося солнца. Где-то в стратосфере оставлял белый след дракон.
"Сегодня будет прекрасный день. ... Да. О чем это я? Ах, да! Эльфы. У эльфов нет и даже не было намерения показывать свое пренебрежение к человеческой культуре. Просто психологический шок от того, что они становятся частичкой многолюдной толпы, настолько их травмирует, что они начинают испытывать что-то вроде агорафобии с неизбежной психологической инкапсуляцией. В течение года они просто вынуждены не вылезать за пределы круга своего общения и своего квартала, где проходят курс адаптации. Вот. ... А у троллей... А что у троллей? ..."
Но мысли о горном народе сформулировать до конца не удалось. Все спуталось.
"Наверняка мама уже волнуется. Люди бегают по дому, обыскивая каждую комнату. ... Скоро завтрак. Есть хочется".
Рядышком журчал ручей, напевая самую древнюю колыбельную песню на свете.
"Красивая была косуля. ... Да".
Пришли розовые облака на фоне белого неба, дракон, летящий выше облаков, и шум ветра, такой сильный, будто несешься на самом резвом скакуне по чистым, только что убранным полям. Море, море и опять кони. Фырканье лошадей.
"Лошадей?"
Кто-то дернул за ногу.
— Вы давно здесь, прелестная девушка? — Человек пытавшийся освободить ее вовсе не показался неудачливой охотнице принцем, сошедшим с иллюстрации любовного романа. Это был настоящий бродяга, с которым уважающая себя девушка ни за что бы не заговорила. Весь обляпанный грязью, небритый и явно давно не мытый.
"Фу-у-у!"
Рядом фыркнула лошадь, пьющая из ручья.
— Вам повезло с сапогами. Обычно эти капканы режут мясо. — Щелкнул замок, и девушка оказалась на свободе.
— Вы совершенно правы, сударь. Спасибо. — Учтивость и вежливость разговора все же не заставила девушку снять палец с курка и опустить парализатор, который смотрел своим дулом в грудь бродяги.
— Как же вы решились пойти гулять так рано одна и без достойного оружия, прекрасная Диана?
— Это был комплимент?
— Я польстил Диане, а не вам. Вы в комплиментах не нуждаетесь. — Бродяга старался показать галантность рыцаря. Он принялся растирать ее затекшую ногу, чтобы снять онемение. Вскоре девушка смогла самостоятельно подняться.
"А ведь он молод и достаточно красив ... Если его вымыть".
— Я хотел бы вас проводить до дома и сдать с рук на руки вашей дуэнье. — Он попытался накинуть на нее свой длинный черный плащ.
— Вот еще! — фыркнула девушка и отодвинулась от назойливого спасителя. — Во-первых, у меня нет никакой дуэньи, а, во-вторых, я и сама дойду до дому.
— Но...
— И, в-третьих, мне достанется гораздо больше, если узнают, что я с вами общалась.
Бродяга рассматривал ее еще минуту, а после быстро ушел с линии огня, молча взял в охапку и одним усилием посадил на лошадь. Девушка ойкнула от неожиданности. В человеке, несмотря на видимую усталость, было много физической силы и ловкости.
— Коня зовут Вихрь. Езжайте и скажите своим замечательным родителям, что к ним идет сотрудник.
"Ну вот еще! Ха! Сотрудник идет". — Девушка поблагодарила уже после того, как пришпорила скакуна. — Спасибо!
Ловец постоял еще минуту, глядя вслед удаляющейся всаднице, и пошел следом. Он был один. Сашка, окончательно выбившийся из сил, остался в харчевне. Приютили убогого добрые люди.
Все же есть везение на свете. Если бы не эта девчонка в узнаваемой одежде, Ловец еще долго бы плутал по окрестностям, по косвенным признакам выясняя местонахождение нужных людей.
"Теперь все будет хорошо. Она, естественно, никому ничего не скажет. А следы лошади приведут меня куда надо. Так что все будет хорошо".
* * *
Солнечные лучи пробивались сквозь плотные красные шторы. Было уже далеко не раннее утро, дом уже давно жил раз и навсегда установленной усадебной жизнью и в комнату доносились звуки неспокойной тишины делового утра. Все уже позавтракали и приступили к исполнению своих обязанностей, а время еще не успело подкатить к предобеденному безделью.
Не хотелось даже пытаться думать о том, где находишься и почему наполнен ощущением безопасности. В соседней комнате явно кто-то был. Ловец почувствовал это почти сразу, но этот "кто-то" определенно являлся принадлежностью дома.
— Мне надо идти, — девушка выпорхнула из-под одеяла и скрыла свое тело, быстро завернувшись в свою легкую накидку. Разметавшиеся в разные стороны светло-русые волосы, карие глаза, чуть курносый крестьянский носик. — Мне прийти завтра?
Тишина комнаты была нарушена ее голосом.
— То есть я имею в виду сегодняшний вечер? — спросила она, кокетливо наклонив голову.
— Да.
— Если ты будешь в нормальном состоянии, то приду. На самом деле, ты еще очень слаб. — Девушка улыбнулась. — Тебе надо было просто снять напряжение.
"Наверное, надо бы поблагодарить". — Ловец восхитился ее умелой, почти незаметной заученности движений, даже некоторой грациозности. — "Интересно, как ее зовут".
Он уже хотел было спросить ее имя, но не успел. Девушка упорхнула, улыбнувшись ему на прощание.
Ловец почувствовал себя окончательно ожившим. Эта была прекрасная ночь. Вставать не хотелось, не хотелось одеваться, но пришлось сделать то и другое. Накинув халат, он подошел к плотно зашторенному окну и отдернул занавеску, из-за которой брызнул в глаза солнечный свет.
"Почти полдень. ... Есть хочется. Очень. Нет не очень, а просто чудовищно хочется есть".
Оглядевшись, он вышел из "Красной комнаты". Видимо, у хозяев этот цвет был любимым. Красные стены, паркетный пол красного дерева, красные портьеры — по-другому и не назовешь эту комнату. Нет цвета, какой бы лучше мог передать экспрессию любви.
"Наверняка у комнаты есть еще более интимное название. Ха! А может быть, даже вовсе неприличное".
Ловец смотрел в зеркало, глупо улыбаясь своему бритому и подстриженному отражению. Он где-то слышал, что одна герцогиня была очень недовольно зеркалами и, пользуясь авторитетом, объявила всех зеркальных дел мастеров в своем городке заговорщиками из-за того, что ее отражение резко ухудшилось. Мастеров казнили, зеркала публично побили, а она в скорости умерла. И было этой герцогине аж восемьдесят три года.
— Нам ведь умирать еще рано. Так?
Зеркало не ответило.
— Вас ждут к завтраку, — прервал процесс самолюбования голос дворецкого. Он стоял у двери в тени портьеры и казался элементом мебели в своем черном наряде господской тени. — Ваша одежда здесь, гере.
— Спасибо. — Ловец решил последовать примеру слуги и остаться невозмутимым, принимая все как нечто само собой разумеющееся. — Вы меня проводите?
— Да, гере. — Ах, как редко Ловец слышал это уважительное обращение! Чаще ему самому приходилось выказывать почтение всем и каждому.
— Как вас зовут?
— Зовите меня Иоган, гере, — дворецкий произнес свое крестьянское имя так, словно оно было родовым именем дворянского клана.
— Скажи Иоган. У вас давно заведено подкладывать каждому гостю специально обученную девочку?
— Нет, гере. Это делается только по особому распоряжению милорда графа. — С лица, украшенного бакенбардами, можно было бы писать портрет древнего повелителя времени бога Крона.
"Молодец!" — восхитился Ловец.
Иоган действительно был молодцом. Он служил всю свою жизнь, пойдя по стопам своего отца, и за свою долгую, безупречную работу усвоил замечательное универсальное правило, что на вопросы полевых агентов лучше всего отвечать честно и прямо. Впрочем, в этой тихой заводи таких "варягов" можно было увидеть не часто. А этот действительно матерый "варяг".
Ладно скроенный камзол пришелся Ловцу в пору. В нем он более походил на скромного, обедневшего дворянина, пришедшего на службу к влиятельному сеньору, нежели на ремесленника лекарского цеха. Чувствовалась необычная легкость в движениях, ничто не сковывало тело, — никто в королевстве так шить еще не умел, да и покроя такого еще не было и в помине. С виду все как у всех, те же пуговицы, складки и швы, но это только с виду.
"Так одеваемся только "мы". ... Мы? ... Да, давно я так не наряжался. Во всяком случае, это лучше, чем то, что на мне было и изрядно поистрепалось в пути".
— Прошу сюда. — Дворецкий пошел впереди, мягко шагая по красной ковровой дорожке. Повсюду висели картины с нездешними пейзажами, домами, людьми и животными.
"Много пыли и приятные воспоминания. — Дорожка напомнила Ловцу коридоры Аналитического центра и Центра управления на Базе. — Наверное, сентиментальность в человеческой природе. Все ищут частичку родины, как частичку успокоения".
Он не помнил, каков дом снаружи, он так устал, что у него не было времени и особого желания всматриваться, но то, что усадьба внутри абсолютно не подходит месту и времени, Ловец заметил сразу. Видимо, здесь, вдали от столицы было настолько безопасно, что конспирацией могли пренебречь.
Деловой интерьер типичного учреждения, где бывают люди особого круга из особых служб, резко контрастировал с самим словом "усадьба". У помещиков дома соревнуются в вычурной пышности и помпезности убранства. Здесь же отсутствие лишнего, простота, красная дорожка и...
"Функциональность" — Ловец все же нашел слово, которое более всего говорило об обстановке дома. Все на своих местах, все продумано для удобной жизни, а не для отражения атак буйных соседей или многолюдных маскарадов. Очень напоминает базу отдыха в горах, где ему приходилось бывать: спокойная торжественность аскетичного интерьера, почти лишенного украшений.
— Вас ожидает милорд граф.
Раскрылись двери, и он оказался в залитой светом белоснежной столовой.
— Привет тебе, Ловец! — Граф встал из-за стола и направился к гостю. — Я рад, что с тобой все в порядке.
— Здравствуй, Учитель. — Ловец еле сдержался, чтобы не вскрикнуть от удивления и радости, но многолетняя привычка к сдержанности сделала свое дело. — Признаться, я тоже доволен, что со мной все в порядке, милорд граф.
— Все шутишь.
— Нисколько. — Ловец все же позволил себе улыбку. — Я счастлив видеть Вас.
— Тебя заметили еще в монастыре. Есть там у меня один человечек, который по совместительству стучит в Надзор. Сам понимаешь, обо всем необычном сообщают немедленно, а такой, как ты, и есть нечто необычное в наших местах. А уж твой спутник, то есть Александр-Сашка, так вообще страшно загадочная личность. — Учитель сделал неопределенный жест рукой, призванный обозначить особую степень загадочности студента. — Не волнуйся. Мы его тоже подобрали. ... Что, ошарашен?
— Честно говоря, да. Я думал, Учитель, что вы по-прежнему делитесь мудростью с курсантами и готовите смену.
— Перестань, Ловец, на мудрость я не претендую. Пусть высокомудрствованиями занимаются на кафедре философии в Роканском университете. Я давно уже бросил это неблагодарное занятие.
— Какое именно?
— Как какое?! Философствование, конечно. — Он еще раз обнял Ловца. — Ты, наверное, голодный. Садись поешь, а потом поговорим.
Ловец проходил тренировку для долгого голодания и мог бы проявить приличия, сидя за столом, после гораздо более длительного воздержания, но решил этого не делать. В конце концов, он же почти что дома, то есть там, где можно иногда пренебречь условностями за столом, буквально ломившимся от разнообразной еды. Учитель явно не бедствовал, находясь в отставке.
"Ну нет! У нас в отставку не выходят". — Это правило Ловец знал твердо. Отставка только на тот свет, ибо, как гласила надпись в одном из коридоров училища: "От призвания человек отказаться не может". А раз мы находимся на этой планете, то наше призвание — эта планета. Отсюда вывод: "Каждую минуту жизни отдай призванию!"
— Такое впечатление, что ты был самым отстающим на курсе по этикету. — По сравнению с изголодавшимся полевым работником Граф-Учитель к еде не прикасался. Все больше тянул из бокала благородный светло-коричневый напиток безо льда. — Даже не верится, что я видел тебя совсем юным, неоперившимся мальчишкой.
Ловец, меж тем, налегал на салат, жадно поглядывал на что-то рыбное и мечтал о десерте. В региональных станциях наблюдения, а он считал, что попал именно на одну из таких станций, можно было позволить себе некоторые излишества по части еды, комфорта и всего остального, что недоступно простым оперативным агентам, постоянно выполняющим задания, которые почти всегда обозначались, как задания особой важности.
"Заданий не особой важности у нас нет", — любил повторять когда-то в лучезарные школьные годы преподаватель по организации информационной сети.
— Учитель, вы давно здесь? — Ловец начал разговор раньше, чем прожевал кусок мяса, поспешно засованного в рот.
— Даже очень давно. Слишком, неоправданно, чудовищно давно. Выпьем за твое здоровье.
