Лия же напротив, в душу лезла сама и даже этого не замечала. Да и страха не выказывала, будто забыла, что перед ней наследный принц Кассии. Дерзкая, свободолюбивая кошка. Так почему же Миру это нравится?
— Рэми теперь в порядке, правда? — Лия освободила плененную Миром руку и вновь вплела пальцы в его волосы. — И тебе больше не нужен наш ребенок?
Руки Лии ласкали волосы принца и само движение было приятным, расслабляющим, совсем не таким, как ее вопросы. И ответить Мир честно не мог, и врать ей не хотел. Все было гораздо сложнее, чем думали и Лия, и телохранители.
— Если ты хочешь, — Мир, понял голову с колен Лии и чуть развернулся, чтобы видеть ее глаза. Он молился всем богам, чтобы она сказала "не хочу", — я могу избавить тебя от этой ноши.
Лия вздрогнула. Черные глаза ее на мгновение расширились, потом сузились, губы скривились, и Мир думал, что она заплачет. Но вместо этого она грубо оттолкнула принца и, явно порываясь встать, оттолкнулась ладонями от земли.
Мир пресек ее движение. Лия забрыкалась в его объятиях, но куда уж обычной девчонке против закаленного тренировками принца? И через мгновение Лия уже упала в залитую росой траву, и принц оказался на ней, туша ее гнев жаркими поцелуями...
— Не тронь меня, не смей! — вырывалась Лия.
— Дурочка, — шептал Мир, — моя маленькая дурочка...
Позднее, когда Лия остывала в объятиях Мираниса, принц прошептал ей в волосы:
— Мне нужен этот ребенок. Но тебе придется с ним нелегко...
— Пусть...
— Я... я не думаю, что имел право портить тебе жизнь.
— Пусть...
— Что ты заладила пусть, да пусть! — не выдержал принц, садясь в помятой траве. — Не понимаешь? Как и твой брат, ты ничего не понимаешь!
— Не понимаем, потому что ты не объяснил, — Лия грудью прижалась к обнаженной спине Мираниса, обнимая его за плечи. — Но все равно — пусть. За одну ночь, за один поцелуй, за одно "люблю" я готова жизнь отдать...
— Когда-нибудь ты поймешь, что отдать жизнь за что-то далеко не самое страшное, — ответил Мир, вырываясь из ее объятий, вставая и быстро одеваясь.
Лия его не держала. Все они в этой семейке такие: и Лия, и Арман, и Рэми: смотрят тебе в след глазами побитой собаки, и не держат...
А он, Миранис, ничего не может сделать...
Иногда приходится ранить даже тех, кого любишь.
В своих покоях Мир опустился на колени перед подаренным Арамом сундуком, откинул крышку и долго вертел в пальцах тонкое, незамысловатое на вид колечко. Теперь он знал, кому его отдать. И теперь он почему-то не считал Лию ребенком.
Глава 7. Два телохранителя
В покоях Тисмена Лерин послушно сел в кресло, прижимая к носу платок. Кровь идти так и не перестала.
— Дай, посмотрю, — сказал Тисмен.
Лерин подавил рвущееся наружу недовольство. Позвать бы виссавийских целителей. А нельзя. Потому что принц, видите ли, запрещает виссавийцам подходить ко всем телохранителям. Хотя на самом деле к одному. К этому психованному мальчишке.
Да и эта Виссавия уже порядком поднадоела. Эти покои, одинаковые, неуютные, серые. Только самое необходимое — ничего более. Кровать, стол, пара кресел и сундук в углу. Все.
— Лерин, иногда ты меня поражаешь, — прошипел стоявший над ними Кадм. — Что за глупости ты несешь?
— А ты скажешь, я не прав? — Лерин сплюнул в чашу сгусток крови. — Вся это семейка для нас опасна.
— Ты для нас опасен, — ответил Кадм. — Потому как однобок и видишь только то, что хочешь видеть. За что ты, прости, ненавидишь Армана? За его кровь?
— Он животное...
— И повторяй это почаще, принц оценит! Потому как тоже оборотень.
— Ты знаешь, что я прав, — Лерин внимательно посмотрел на Кадма, и тот, не выдержав, отвел взгляд. — Знаешь, а все равно никогда не признаешься. Рэми опасен, потому как может в любой момент вновь стать целителем судеб, эта девчонка носит в себе незаконного наследника... и все они вместе заставляют Мира забыть и о Кассии, и о том, что он наследный принц, а заниматься их мелкими проблемами...
— Не путай причину со следствием. Алкадий появился раньше Рэми и если бы не этот мальчишка...
— Почему ему так много чести?
— Вот что тебе болит? — Кадм схватил Лерина за воротник и навис над ним, шепча на ухо. — Ты дурак, Лерин. Завистливый дурак. Когда в следующий раз будешь завидовать Рэми, попробуй что-то покрепче удара по морде. Например знакомство с лозой Шерена.
Лерин отшатнулся, пытался вырваться, но Кадм вновь усадил его в кресло.
— Знаешь, как приятно... она вьется вокруг, нежно, ласково, осторожно, а потом вдруг витки врезаются в кожу, вырастают шипы... И все это болит, представь себе, очень. Несколько дней на грани смерти, если повезет, а не повезет — так и луны. Ты же видел каким вернулся Рэми? Ты же сам его исцелял. Помнишь?
— Прекрати, помню...
— От этого зрелые мужчины сходят с ума, — продолжал Кадм, — а мальчишка и подавно... А ты еще и донимал его своим нытьем и винил в том, что произошло. Всегда винишь. Может, хочешь поменяться с ним местами? Хочешь стать приманкой для безумцев? Сначала Алкадий, потом Элизар. На меня смотри! Ты так и не понял? Они, как и ты, ненавидят мальчишку и желают ему смерти пострашнее, чем быстрая смерть рядом с принцем. А знаешь, почему? Потому что боги умнее нас и умело нами играют. Переставляют фигурки на дощечке. Так вот — целитель судеб это наш щит. На него нападают первыми, чтобы ты, сука, мог приготовиться к битве. А не было бы Рэми... щитом был бы ты, я или Тисмен. Я — не горю желанием. А ты?
— Но если Рэми опять сорвется...
— Вы оба странные люди, — сказал вдруг Тисмен. — Подержи платок, я приготовлю тебе зелье.
Он поднялся и забрал у своего хариба резной ларец из красного дерева. Кончиками пальцев провел по инкрустированным берестой бокам, найдя в тиснении скрытые рычаги. Хрустнул механизм, медленно поднялась крышка, показывая обитое черным бархатом нутро. Тисмен достал из ларца пару мешочков с травами и продолжил:
— Вы так ничего и не поняли. Мы трое великолепно управляем своими силами. Ты, Лерин, отличный заклинатель. Ты, Кадм, — воин. Я... я люблю лес, животных, растения, я их чувствую, я с ними умею разговаривать. А Рэми? То, как он исправляет наши судьбы, меня пугает. Он сам не осознает, что делает. Он чувствует комок в нитях судьбы и его неосознанно распутывает... И он играет по правилам богов, которые нам, увы, не видны... Хуже, что и ему они не видны. Всего лишь безвольное орудие судьбы, жестокое... и, увы, полное эмоций.
Тисмен перебирал платяные мешочки, сыпля в чашу щепотку то одной, то другой травы, временами принюхиваясь к смеси и даже пробуя ее на вкус. Провел рукой над чашей, и та наполнилась дымящим отваром, который Тисмен подал Лерину.
— Вы до сих пор не задумывались, почему Виссавия позволила привязать Рэми к Миранису? Почему так долго скрывала мальчишку? Почему позволила виссавийцам ослепнуть и поверить в смерть наследника? Уж не для того ли, чтобы пробудить целителя судеб и... исцелить своего вождя? — Лерин вздрогнул, и пара капель зелья пролилась на плащ. — И сколько еще она будет его скрывать...
— Может, это и к лучшему, — буркнул Лерин.
— Не к лучшему, — ответил Тисмен, подходя к окну. — Ты можешь сколько угодно злиться, друг мой, но... Рэми нам нужен. Скажу даже большее — он нужен Кассии. Что касается целителя судеб...
Тисмен осекся и уже тише добавил:
— Мне кажется, что-то наши предшественники упустили. Мне кажется, что мы, именно мы его ранили, и что мы должны как-то это исправить. И мне кажется неправильным не привязывать к принцам крови целителей судеб и хранителей смерти... совсем неправильным... оно похоже, на... предательство, чего уж там скрывать. И потому твои необдуманные слова, Лерин, твое отношение к Рэми и целителю судеб это... все равно что ругать ворона за то, что у него крылья черные. Глупо и несправедливо.
— Когда Рэми узнает о Лие и вновь сорвется, ты иначе запоешь, — взвился Лерин. — А ведь он сорвется... он по грани ходит, не видишь?
— Когда узнает, тогда и будем решать, — холодно ответил Кадм. — А пока друг, заткнись, очень тебя прошу. Будешь донимать Рэми своей ненавистью, будешь иметь дело со мной. Потому как ты, Седой, своим нытьем кого угодно доведешь.
— Идите вы! — Лерин швырнул о землю чашу с зельем Тисмена и, выходя, не забыл как следует треснуть дверью.
Он был в ярости. И, что самое худшее, не понимал причины. Почему этот мальчишка так его доводит? Одним своим видом. Нет, одним своим существованием.
В отведенной ему спальне он опустился на колени перед домашним алтарем. Так всегда: когда он не знал, что делать, он искал успокоение в молитве... Как всегда, когда ему было плохо, он тушил все огни в спальне, оставляя только неясный свет светильника перед алтарем. Он молился Радону. Великому богу, отцу духа, которого Лерин носил в себе. И молитва всегда помогала.
Но сегодня забыться не удалось. Мучила Лерина совесть... донимали тяжелые мысли. Прав Кадм, он откровенно завидовал Рэми. За мальчишку так боролись Миранис и Элизар, наследный принц и вождь магического клана. Рэми был везде, все, что делалось в последнее время, делалось для него, с его участием или из-за него...
Но сомнение... это сомнение... что Лерин поступает правильно, третируя мальчишку. Ведь до появления Рэми принц был жалким пьяницей. Оно и понятно — повелитель, увлеченный сварой с советом, забыл о единственном сыне, Миром никто не занимался, его не замечали, о нем не вспоминали, и принц пускался во все тяжкие, ненавидел общество, ненавидел своих телохранителей и сбегал от них при первой же возможности.
Потом дозор рыскал по городу и находил наследника упившегося до беспамятства, в постели с очередной шлюхой... После Мира долго лечили, успокаивали, и принц клялся, что больше никогда... но не выдерживал и вновь сбегал из замка. Пока в один прекрасный день не был ранен...
Когда Мир в первый раз исчез на целых семь дней, Лерин и другие телохранители впервые решились пойти к повелителю и впервые тогда Лерин познал на своей шкуре гнев Деммида. Такой боли он не испытывал никогда...
Дозорные перерыли всю столицу, но напрасно... Мир явился в замок сам и начал бредить о неком мальчишке со знаками избранного... рожанине, что должен был стать телохранителем. Тогда впервые Лерин почувствовал укол ревности. Рэми еще не успел появиться, а сделал то, что много лет не удавалось телохранителям — образумил наследника. Мир увлекся поиском избранника и почему-то забыл и о побегах из замка, и пьянке.
Но Рэми умел прятаться. Найти его помогла новая случайность, а второго шанса удрать Мир мальчишке не дал.
Лерин возненавидел Рэми с первого взгляда. Невинный с виду мальчик оказался сильным, страшно упрямым магом. Лишь позднее выяснилось, что он к тому же пропавший племянник вождя Виссавии и брат Армана.
Слишком много везения для одного человека. Опальный рожанин, Рэми в один миг возвысился до архана, став телохранителем наследного принца Кассии. Что самое обидное, для Рэми этого мало. Для этого мальчишки всего мало.
Лерин на его месте послал бы и Мираниса, и Кассию, скрывшись в благополучном, могущественном клане целителей, а мальчишка упрямо прятался от своих родственников. И богиня клана ему в этом помогала. Только благодаря ей в Виссавии еще не сложили дважды два. Не вспомнили, что у их горько оплакиваемого наследника был сводный брат, Арман, что Арман теперь в Виссавии и зовется братом телохранителя принца.
Боги все могут — могут делать людей слепыми. А Виссавия еще и нянчится с Рэми, исполняет все его капризы... почему? Чем Рэми заслужил?
— Но имя... имя-то у него осталось то же... почему? — взмолился Радону Лерин. — Почему они не могут вспомнить его имени?
— Ты аж так меня ненавидишь? — вежливости мальчишку тоже никто не научил. Входит в чужие покои, как в свои, даже не стучится. — Не вспомнили моего имени, потому что в клане у меня другое имя. Мой дед... когда-то сказал, что его внук не будет носить чужого, кассийского имени, и дал мне тайное, виссавийское, запретив виссавийцам называть меня иначе. А слово вождя здесь закон.
Лерина передернуло. Он с удовольствием бы вытолкал Рэми за дверь, но знал — мальчишка так просто не отстанет. Слишком привык, что с ним носятся как с писанной торбой, так привык, что не умеет жить по-другому.
— Мы можем поговорить? — спросил вдруг Рэми.
— Можем, — согласился Лерин, поднимаясь с колен и поймав себя на мысли, что как и остальные уделяет мыслям о Рэми слишком много времени.
Он приказал вспыхнуть поярче светильнику на столе и вопросительно посмотрел на гостя. А ведь мальчишку что-то снова грызет, издалека видно. Опять похудел, хотя, казалось, дальше некуда, и эти тени под глазами... что делали его взгляд еще более глубоким и раздражающим. Виссавиец... чтоб его. У них у всех глазищи душу выжирают. А у Рэми глаза еще и огнем горят. Выдают владельца, несмотря на аккуратно поставленные щиты. А ведь Лерин думал, что жизнь при дворе научила Рэми держать себя в руках... Зря думал.
— Прости, — смущенно сказал гость. — Не хотел тебе мешать.
И тотчас добавил:
— Твое лицо? Оно все еще не...
Лерин лишь отмахнулся. Ну да, он не всеми любимый мальчик, тратить на него магию совсем не обязательно, само заживет. А виссавийцев звать нельзя...
— Дай мне...
Раньше, чем Лерин успел отшатнуться, Рэми шагнул вперед, усадил телохранителя в кресло, стал перед ним на колени и сосредоточенно присмотрелся к разбитому носу, чуть трогая его кончиками пальцев.
Странный он, этот Рэми, думал Лерин, смотря в его глубокие, черные глаза. Или глупый, или просто не хочет видеть, что Лерин его ненавидит...
Или же ему все равно...
Пальцы у него холодные. И вздрагивают. Волнуется, хоть виду и не подает. Гордый, как и все в их семейке. Вот и Лия кажется хрупкой, как цветок — тронь и нежные лепестки осыплются -, а тоже гордячка еще та. Об Армане, которого при дворе прозвали статуей из льда, и говорить нечего.
— Вот и все, — улыбнулся Рэми, вытирая испачканные кровью пальцы о платок, который Лерин все так же держал в ладони.
— Все? — не поверил своим ушам Лерин.
— Для виссавийца это нормально, — чуть смущенно ответил Рэми, поднимаясь с колен.
— Сильно ошибаешься, — Лерин потянулся к кувшину, наполнил чашу вишневой наливкой и запоздало спохватившись, посмотрел на Рэми:
— Хочешь?
Рэми кивнул. Присел на край стола и протянул Лерину чашу. При этом пухлые губы мальчишки вытянулись в неком подобии улыбки, и рука Лерина, наливающая наливку в чашу, на мгновение дрогнула. Почему он так улыбается... или и на полном серьёзе считает Лерина другом?
— Сразу видно, что ты никогда на собственной шкуре не испытывал магии целителей-виссавии, — наливка почему-то горчила. В последнее время все горчило. — Я когда-то в детстве испытал. Исцеление болело больше, чем рана. Виссавиец тогда сказал, что боль это плата за быстрое выздоровление... В этом мире за все надо платить...
