— И-й-йух! Залупонь моя гола! Ух какая стоебушка была! По ебалу малафья потекла! Накатила суть! Агаааа! — отжаривал петух что-то бессмысленно-похабное. Гребень его поднялся и заалел.
— Не могу молчать! — не выдержал волк. — Ща спою! — пообещал он и обещанное немедленно исполнил, издав протяжный, душераздирающий вой. Пьяный конь открыл глаза и повёл окрест взором, исполненным какой-то блудной тоски.
Базилио молча встал, подхватил мешок и отправился в сортир — отлить и передохнуть от галдежа и непотребства.
В сортире он обнаружил Попандопулоса и гуся. Гусь выглядел довольным, у козла были масляные глаза. Кот понял, что Септимий не только профессионал задних дел, но и их же любитель, а проще говоря — жопник. К мужеложцам Баз, как христианин, относился крайне отрицательно, хотя и был вынужден мириться с их существованием. Присвистнув сквозь зубы, он задрал повыше хвост и помочился в напольный лоток для крупных существ, подпустив в струю секрет из прианальных желез — что называется, пометил территорию. Амбре поднялось такое, что порочная парочка спешно покинула помещение, не завершив начатого. Кот проследил за ними через стенку и увидел, что любовники скрылись в биллиардной.
Добравшись в своих воспоминаниях до этого момента, Базилио попытался припомнить, зачем он, собственно, это сделал. Кот отлично знал, что его метящий секрет практически невыводим и что он, по сути, испортил помещение, причём надолго. С другой стороны, гусь и козёл не сделали ему ничего плохого, даже наоборот. Базилио полагал, что никогда не следует причинять лишнего зла, вредить без выгоды или необходимости — эта доктрина соответствовала и Святой Библии, и жизненному опыту. Наконец, нанесённый самим жопникам вред был невелик: так себе, мелкая шкода, даже не помешавшая извращенцам завершить начатое. Как ни крути, а подобное поведение свидетельствовало о потере самоконтроля. Возможно, решил он, виной тому была кристалловка, чистая только на вкус... Но, так или иначе, в общий зал он вернулся уже на взводе.
То, что он там увидел, умиротворённости ему не прибавило.
В зале стояла полная тишина. Все сидели ровно, не дыша, уткнув морды кто куда — кто в стол, кто в соседа. Петух, с обвисшим бледным гребнем и дрожащими ногами, сидел враскорячку посреди зала, держа в руках балалайку. С треснувшей деки свисала, подрагивая завитком, оборванная струна — длинная, блестящая. Рядом с петухом валялась мёртвая свинка, из окровавленного рыла торчал обломок флейты, забитой в горло.
А вокруг — и в зале, и у двери, и возле биллиардной — стояли шерстяные.
Их было не меньше десятка, все одинаковые, в новеньком нахнаховском камуфле. У старшего была кривая сабля, у прочих — какие-то железки. У одного в ноздре болталась бронзовая серьга.
Обезьяны были некрупные и выглядели не страшно. Но в зале висела кислая вонь смертного ужаса.
Кот оценил ситуацию. Судя по всему, кучка нахнахов решила подудолить 'Щщи' — а потом, по своему обучаю, учинить резню или что-нибудь похуже. Это было против всех понятий, но шерстяные были беспредельщиками и понятия не ставили ни во что. Неясно было, правда, каким образом стая подонков, которая, по всем известным историческим закономерностям, должна была бы давным-давно загнуться от собственного беспредела, сумела не только выжить, но и набрать такую силу. Тем не менее им это удалось, и теперь они успешно прессовали всех, до кого могли дотянуться. Вот и сейчас случилось то же самое: несколько шерстяных пришли в чужой дом, убили гостя и явно намеревались продолжать в том же духе. При полном отсутствии какого-либо сопротивления.
Базилио понял, что замечен, и выступил чуть вперёд, одновременно просчитывая пути отхода. Отметил про себя, что нахнахи расположились довольно бестолково и даже беспечно: будь здесь другая публика, можно было бы взять их толпой на рывок. Но никакой толпы не было. Были испуганные до потери пульса существа, каждое из которых надеялось только на то, что не повезёт кому-нибудь другому.
Начальник нахнахов повернулся, посмотрел на кота внимательно, что-то решил и отвёл глаза. Кот понял это так, что его оценили и не будут мешать уйти. Что, разумеется, и следовало сделать.
— Эй, шерсть, — услышал кот собственный голос. — Это зачем? — он показал на мёртвую свинью.
Главный обезьян приподнял брыли, показав жёлтые клыки.
— Харам, — показал он на свинью. — Куфр, — волосатый палец уткнулся в петушиную балалайку.
Базилио понял, что влип — чёрт знает как, но влип, причём на ровном месте. Он не собирался геройствовать, судьба трусливых и подловатых аборигенов ему была совершенно безразлична, мнение шерстяных о собственной персоне — тоже. По-хорошему, заедаться в такой ситуации было совершенно незачем. Надо было просто уйти, вот только ноги приросли к полу, а шерсть встала дыбом.
— Что такое харам? — зачем-то спросил он.
На его удивление, тварь с саблей и вправду задумалась.
— Харам — это чэго нэ любит нащ Тарзан, — наконец выдал шерстяной определение.
— А что любит Тарзан? — кот понимал, что безнадёжно влипает, но остановиться не мог.
— Тарзан любит халяль, — пасть шерстяного расплылась в подобии ухмылки.
— А что такое халяль? — кота несло.
— Я же гаварю — это чэго любит нащ Тарзан! Ты глюпый, да? — удивился зверь.
— Не знал, что Тарзан не любит свиней, — Базилио удалось немного взять себя в руки, и он твёрдо решил, что уйдёт сейчас же, пока не поздно. Что такое 'куфр', он решил не выяснять.
— Падажды, — ухмыльнулся нахнах, когда кот повернулся к нему спиной и начал пробираться к выходу. — Ты мнэ нэ заплатиль. За... — он покрутил в воздухе волосатыми пальцами, пытаясь вспомнить сложное слово, — за кансультацыю.
Кот повернулся и посмотрел шерстяному в глаза.
— За какую консультацию? — почти ласково спросил он.
— Я тэбэ сказаль, что харам и что халяль. Это закон твоэй жызнь. Будэщь жить, если будэщь нащ закон. За это, щто ты узналь закон, ты должен платыт.
— И сколько же? — осведомился кот, снимая очки.
— Всё, — лаконично ответил шерстяной, показывая на мешок.
— Знаешь, — улыбнулся Баз, — я лучше отработаю.
Первый зелёный луч раскрошил нахнаху левый глаз, второй — поджарил правый. Нахнах схватился за морду и взвыл.
Кот прыгнул на стол, уклоняясь от брошенной кем-то железяки и выигрывая пару секунд на перезарядку конденсаторных каскадов. Следующий лучик пробил щёку бросавшего и вышел из уха. Тварь упала на пол и задёргалась — видимо, луч не убил её, а только повредил мозговую ткань. Ещё одному нападающему кот засадил импульс в позвоночник. И его, похоже, сломал.
На этом везение закончилось. Шерстяные поняли, что имеют дело с опасным бойцом, и рассредоточились по залу, укрывшись за спинами гостей.
Кот попал в идиотское положение. В рентгене он видел скелетики шерстяных и мог бы поджаривать каждого по одиночке. К сожалению, между каждым обезьяньим скелетиком и лазером имелась прокладка из совершенно постороннего мяса. За жизнь которого по отдельности и в совокупности он в любое другое время не дал бы и гнутого сольдо. Но вот только не сейчас.
Нахнахи тоже оценили ситуацию. Один взял на заточку сисястую зебру и, прикрываясь ею как щитом, вышел на относительно свободное место.
— Гэрой, да? — раздалось из-за зебры. — Слющай, гэрой, — в сиську зебры уткнулась острая железка, вошла под основание, по шерсти мгновенно расползлась тёмная кровь. Зебра дико, до боли в ушах, закричала.
— Э? Чё за дела? — раздалось из угла. Это проснулся пьяный конь-первоход, пропустивший самое интересное.
— Воха, — бросил прячущийся за зеброй. — Разбэрись.
Конь тем временем что-то понял, решительно сбросил пальто и встал в боевую стойку, гордо помавая копытами. Тут ему в горло вошёл метательный нож, и наивный тушняк с грохотом рухнул, опрокинув сразу два столика. Второй подарочек от Вохи прилетел волку, вжавшемуся в угол — ножик вонзился в стену, пригвоздив к ней волчье ухо. Волчара смешно заскулил, но даже не рыпнулся. Третий нож пошёл криво — Баз выцепил в инфракрасном диапазоне волосатую лапу и на очередном замахе отстриг ножевику кончики пальцев.
Базилио, однако, не обольщался. Ситуация была патовая. Электрический Кот был шерстянке не по зубам, но и помешать нахнахам заняться любимым делом — резнёй — он тоже не мог. Играть в пятнашки среди трупов можно было долго. Вот только уверенности в том, что сейчас к шерстяным не подгребёт подкрепление, не было.
— Сэйчас, дарагой, — как будто услышал его мысли шерстяной, — здэсь ещё нащи будут, ты нэ тарапись, всё равно нэ убэжищь. Ми тэбэ много интэрэсного сдэлать. А пока послющай мюзыка.
Нахнах ещё раз наколол зебре сиську, та снова издала дикий крик, совершенно такой же, как и в первый раз — будто у зебры внутри срабатывала какая-то машинка, воспроизводящая именно этот звук.
Внезапно петух, о котором все забыли, вскочил на ноги и схватил балалайку.
— Эхма! — заорал он, перекрикивая зебру. — Лето не зима! — две оставшиеся струны отчаянно задребезжали. — Похотища-блякота, растуды качель-пизда! — он загреготал, запрыгал, ноги засучили по воздуху.
Шерстяные от такого опешили секунды на две. Этого времени хватило, чтобы петух в немыслимом прыжке перелетел за спину шерстяному. Раздался характерный звук удара балалайкой по черепу и вкусный хруст ломаемой шеи.
Зебра тем временем набрала воздуху в лёгкие и снова заорала — на сей раз, видимо, от избытка впечатлений.
Петух вылетел вперёд, держа в клюве нахнаховскую заточку, крутанул головой чуть ли не на триста шестьдесят градусов и, найдя взглядом кота, коснулся пальцами предплечья. Кот сомкнул когти, сделав 'понял'. Шлёпнул себя по бакенбарду и сложил пальцы четвёркой — за спиной Защекана прятались четверо шерстяных. Петух снова прыгнул спиной, завернув голову назад под немыслимым углом. Гребень его раздулся и стал ярко-малиновым.
Зебра, до которой наконец дошло, что она свободна, упала на четвереньки и тремя огромными прыжками достигла раздаточного столика, под который и забилась, трясясь всем телом.
— Ннняяяка! — заголосил петух, падая на пол и втыкая заточку в ногу подставившемуся шерстяному. Тот не нашёл ничего лучшего, как вонзить своё оружие в ближайшее подвернувшееся мясо — им оказался енот, прижавшийся к столу и накрывший голову лапами. Енот заорал не хуже зебры, к его воплю добавился захлёбывающийся вопль нахнаха, которому кот срезал лазером ухо и полщеки.
— Эй ви! — заорал укрывшийся за стойкой шерстяной. — Давай гаварить будэм!
Кот инстинктивно, не думая, отпрыгнул. За жизнь он успел выучить, что означает у беспредельщиков подобное предложение.
Он не ошибся — в пол воткнулся арбалетный болт. Нахнахи оказались не такими самонадеянными болванами, как он думал. Они всё-таки выставили внешнюю охрану, да ещё и вооружённую редким оружием.
Баз оставил прочих врагов на петуха и развернулся лицом к стреляющему, одновременно расширяя диапазоны — и увидел здоровенного обезьяна в железном шлеме. Тот стоял на гостевой площадке с самострелом и неторопливо прицеливался.
'Них-хуя ж себе вундервафля!' — только и успел подумать Базилио, заряжая обезьяну в лоб пикосекундным импульсом. Шлем не пробило, но вмятина образовалась хорошая, вместительная. Шлемоносец рухнул с лестницы, по пути попав ногой в аномалию, та прокрутилась, и ногу защемило. Нахнаха с размаху приложило мордой о дерево, и он затих.
Решив не тратить электричества на добивание врага, кот прыгнул, перевернулся — и увидел, что петух лежит на полу и меленько-меленько дёргается, а из клюва течёт пена. Гребень его набух багровым.
Из-за стойки появилась торжествующая морда нахнаха, а за ней — совершенно бесшумно, как тень — кротовая лапа. Баз не успел удивиться, как лапа сделала неуловимо быстрое движение, когти вошли в шею над волосатым кадыком. Нахнах тихо булькнул и осел.
Остальные бойцы шерстяных, видя такую скорую убыль личного состава, подрастерялись. Кот успел убрать двоих, прежде чем третий попытался взять заложника. К несчастью для себя, он выбрал волка. С этим позорным кадром Базилио церемониться не стал и проткнул обоих одним лучом.
Тут образовалась новая проблема — вусмерть перепуганная, казалось бы, публика слегка очухалась и зарыскала в поисках спасения.
Сначала дёрнулся выхухоль. Базилио осадил его взглядом, тот понял и вжался в стену. Потом гозман попробовал было тихо выползти из-за стола, отчаянно заскрипел отодвигаемым стулом. Кот повернул голову — и в этот самый момент какая-то шальная коза в пёстрой блузе сорвалась с места и с неразборчивым мемеканьем поскакала через зал, закрыв коту сектор обстрела. Налетев со всей дури на корчащегося на полу петуха, она споткнулась, ёбнулась рогами о стойку и сползла на пол. Это, похоже, немного охолонило прочих. Но Баз понимал: в любой момент вся эта толпа может ломануться на выход, и тогда будет ой-ёй-ёй. На всякий случай он погрозил кулаком сидящим, показал пальцем вниз — сидите, мол, — и для убедительности скорчил страшную рожу. Неизвестно, какое это произвело впечатление, но желающих повторить козью выходку не нашлось.
Мелкий шерстяной с серьгой в ноздре — судя по обожжённой руке с косо срезанными пальцами, тот самый Воха, — нырнул в дверь сортира, громыхнул щеколдой. Видимо, он рассчитывал найти другой выход или просто забаррикадироваться. Кот улыбнулся — и точно, через пару секунд оттуда послышалось сдавленное рычание и звуки рвоты. Ядрёный запашок сработал — незапланированно, но очень удачно.
Внезапно осмелевший Боба — он, оказывается, всё это время прятался под стойкой — неожиданно ловко запустил в воздух бутылку с водкой, метя в шерстяного, который нагнулся за валяющейся на полу заточкой. Бутылка оказалась кстати — зверь потерял равновесие и бухнулся на колени. Коту осталось только прожечь у него в маковке аккуратную дырочку.
Этот был, похоже, последним. Базилио осмотрелся, совмещая оптику и рентген, заодно глянул и на петуха — и убедился, что Защекан не дышит.
Кот осторожно обошёл помещение (сидящие за столиками косились на него с ужасом) и добил подранков. Маякнул кроту, чтобы тот занялся латоносцем, подобрал стрелу, обнюхал. Стрела не пахла ни мочой, ни кровью — выпустивший её даже и не думал об отпечатках ауры, по которым стрелявшего можно было бы найти. Такое мог позволить себе только тот, кто действительно никого не боялся.
Баз срезал лазером с петель дверь сортира и выволок оттуда полузадохшегося, облёванного Воху. Его он уложил на пол, вывернул ему руку и уселся с удобством сверху.
