Существование

— Лавровый лист принесли? Лаврушку?

Пока Трэш выгружал трофеи, Сыч оглашал список добычи:

— Специй тебе разных набрали. Так что давай, старайся, тут все не дураки вкусное порубать. Водки ящик целый затарили. Водка, ничего так, пьется хорошо и на живчик пойдет, только так. А я тебя не забыл, сухого винца прихватил. Ты же будешь? Ну, отметить такое дело надо. Слыхала, что в городе творилось? Трэш там чисто Содом и Гоморру устроил, ты бы видела, что он с бэтэром сделал, он его порвал на лоскуты. Ну вообще мощь. Я такое первый раз вижу, не парень, а чисто Годзилла.

Обернувшись на урчащего Чавка, Трэш оценил его раздувшийся живот и обгладываемую баранью кость во рту, после чего спросил:

— Чем ты тут занимался?

— Второй кушал.

— Ну в этом я не сомневался. Ты женщину не трогал?

— Зачем Второму трогать женщину? Женщина делает невкусную еду для первого, Второй смотрит, чтобы женщину никто не съел. Тут такое случается.

— Я заметил. То есть, ты вообще ее не трогал? Какой же ты молодец. Я тебе газировки принес. Будешь?

— Второй будет. А вкусное мясо Первый не принес?

— Да куда тебе влезает, ты же уже по швам трещишь?!

— Для вкусного у Второго место найдется.

— Вот ведь прорва бездонная...

Присев на стопку захрустевшей под такой тяжестью фанеры, Трэш ухватил кусок баранины, забросил его в рот и, начал пережевывать. Покосился в одну сторону, затем во вторую. Слева Чавк жадно давится газировкой, справа Сыч звенит бутылками и посудой, высказывая в адрес поварихи однотипно-примитивные суждения на темы полового размножения и невысокой социальной роли женщины в современном обществе. Вон на плите кипит бадья с очередной порцией баранины, вон свалены трофеи, в том числе, несколько десятков вожделенных споранов.

Приятно на все это смотреть, настоящий дом, в который нравится возвращаться.

Но все же Трэшу чего-то не хватает в такой сытной и богатой приятными событиями жизни.

Что-то здесь не так.

Но вот что?..

Глава 22

Сыч отложил ложку в сторону, ухватил большую стеклянную банку обеими руками, вылил мутное содержимое в эмалированное ведро, не переставая при этом сыпать словами:

— Я, бывает, чистоган употребляю, нормально это. Можно и тебе так попробовать, если крепкого захочется. Это, чтобы водяру не портить. Сколько же ее в ведро влезет?.. Десять литров, да? Это, получается, двадцать бутылок. Ох да нихрена себе! Да ты, парень, невыгодный, получается. Двадцать бутылок за раз, это же, вообще... Сюда я пять пустил, остальное вода. Жидковатый живчик получился, как для девочек. И уже хрен добавишь, полное ведро. Ну так что? Пить будешь? Или на две порции разделю и водяры добавлю. На два раза получится, покрепче на спир, пожиже на спораны.

Трэш медленно покачал головой. Жидкость, которую Сыч назвал свежеприготовленным живчиком, его смущала. Да, она ошеломляюще благоухала именно живчиком, но всё равно смущала. А дело в то, что в предыдущих случаях выглядела гораздо чище.

Почему в ней столько мути? Из-за того, что она свежая? Притащить фанеру и расспросить Сыча? Но ведь и без допроса понятно, скажет, что именно так и надо. Трэш уже привык к скользкой манере общения то ли пленника, то ли спутника, поэтому, мог с высокой точностью предугадывать его ответы.

Смысла терять время на общение нет. Вот он, вожделенный живчик в огромных количествах. Целых двадцать горошин растворены в десяти литрах смеси водки с водой. Большую часть добычи пришлось извести на единственную порцию.

Это того стоило. Добыча — ерунда. Будет еще. Трэш теперь знает, откуда извлекается основной компонент — спораны. А что до алкоголя, его, в отличие от тушёнки, везде полно, повышенным спросом не пользуется. Даже если вынесли из супермаркетов при массовом разграблении, всегда можно отыскать в мелких магазинах.

Осторожно ухватив ведро обеими лапами, Трэш поднял его, чуть наклонил, жадно припал губами, стукнув по краю выпирающими костяными бляшками, прикрывавшими ротовое отверстие. Животворящая смесь хлынула по пищеводу, наполняя желудок, откуда по всему телу начала растекаться волна приятной расслабленности.

Но почему расслабленности? Должен быть прирост сил, ведь именно такой эффект наблюдался в случае с Мазаем.

Вылив в рот последние капли, Трэш с сомнением уставился на открывшееся дно. Это что там за каша осталась? Похожа на неприглядные последствия гнойной диареи. Откуда столько осадка взялось? Ни у Мазая, ни в трофейных фляжках даже намека на него не наблюдалось.

Трэш начал разворачиваться, намереваясь сходить на кухню за углем и фанерой, чтобы расспросить Сыча по этому вопросу, но тело, внезапно, само по себе завалилось на колени, а затем и вовсе рухнуло на живот. Голова при этом неудобно задралась вбок, благодаря этому Трэш уставился на подозрительно примолкшего спутника.

Глаза у того выглядели испуганными и одновременно торжествующими. Что это значит? Опоил Трэша какой-то незаметно подсыпанной дурью? Ну сейчас он этому отравителю покажет...

Вот только показать не получилось, потому что тело стало совершенно непослушным. Почти как в самом начале жизни, когда его круглые сутки держали в состоянии паралича. Не было ни боли, ни малейших неудобств, просто руки и ноги отказались слушаться. Даже рот перекосило в одном положении, и веки отказывались опускаться. Спасибо, сердце не остановилось, удары его продолжают отзываться в ушах, да и легкие продолжают прокачивать воздух.

Но все остальное отказало полностью. Трэш сейчас только и мог, что смотреть на отравителя с усиливавшейся с каждым мигом яростью.

Причем, пустой яростью, ведь сделать тому ничего не мог.

Сыч, суетливо вскочив со скрипучего стула, навис над головой Трэша и злорадно осведомился:

— Ну как тебе мой живец, падаль?

Ответом ему была лишь тишина, но это мерзавца не смутило.

Ухмыляясь, пояснил беспомощной жертве подробности происходящего:

— Прости, Трэшак, совсем из головы вылетело. Забыл, понимаешь, тебе сказать. Кое-что сказать. Важное. Понимаешь, тут такое дело, раствор процеживать надо. Фильтровать. Можно через несколько слоев бинта, или хотя бы тряпку нормальную. Главное, чтобы в растворе не осталось хлопьев. Они чистая отрава и для иммунных, и для вас, тварей поганых. Мы от него сразу дохнем, вы, когда мелкие, тоже, а вот с такими кусками дерьма, как ты, быстро отмучаться не получится. Парализует вас наглухо, на несколько часов. Жаль, пули этой дрянью смазывать нельзя, нагрев хлопья не держат, но с тобой, дебилом, и так прокатило. Что, за последнего лоха Сыча держал? Да? И кто теперь из нас двоих лох? Отбросов ты мешок, а не кваз. Шутил я за кваза, ты понял? Я сразу срисовал тему. Картинка с твоей уродской рожей на каждом перекрестке подвешена, и за тебя много чего обещано. Думаешь, ты весь из себя броневой? Непробиваемый? Не знаю, как ты такой получился, это внешние пускай разбираются, они не просто так за тебя награду дают. Зато я знаю, как таких минусовать. У всех вас, уродов, затылок — слабина. И ты такой же. Знаешь, что теперь будет? Начну с того, что разберусь с тобой. Потом также разберусь с твоим тупым дружбаном-лотерейщиком. Тот даже не заметит, мне всего-то и надо, сзади подойти и врезать, сам знаешь, куда, пока он мясо трескает. Разберусь с ним, позабавляюсь с бабенкой и сдам твою тушу, кому надо. Уж извиняй, но висит на мне много чего всякого, приходится от всех ныкаться. Но вот за такое все простится. Надоело уже по норам сидеть, чай не крот я, а человек. Получается, ты для меня, счастливый билет в нормальную жизнь. Гы-гы-гы. Ну что, билет, готов к полету?

Последние слова Сыч произнес, зайдя сзади и наклоняясь к голове. А затем затылок взорвался настолько чудовищной болью, что сознание отключилось в один миг.

* * *

Мгла отступила также мгновенно, как и навалилась. Трэш увидел стремительно перемещающуюся картину. Он мчался на разогнавшейся тяжелой машине, одной рукой ловко выкручивая трясущийся руль, а другой возясь с закрепленным на приборной доске планшетом. Позади и сверху грохотали выстрелы, то и дело по корпусу колотили пули, но он не отвлекался, он продолжал заниматься своим делом.

Стоп? Почему он? Это не Трэш сидит на водительском сиденье, это обычный человек, с человеческими руками. Он смотрит его глазами, но не может воздействовать на происходящее. Просто зритель.

Но зритель, слишком многое понимающий. Он откуда-то знал, зачем человек, попавший под обстрел, в такой момент уткнулся в планшет. И еще знал, что это ему не поможет.

Последнее знание почему-то сильно взволновало, заставило напрячься, попытаться вспомнить, что здесь не так, почему он так сильно переживает.

И начали проявляться новые воспоминания.

Человек слишком поздно сел за руль. Он предполагал, что когда-нибудь такой момент настанет, готовился к нему уже не один месяц. Но бежать ему надо было вчера, или, в крайнем случае, ранним утром. В полдень — слишком поздно, этим он лишь развязал руки врагам.

Но человек за рулем, в отличие от Трэша, не знал, что фатально опоздал. Он все еще на что-то надеялся. Управляя машиной одной рукой, он торопливо водил пальцем по сенсорному экрану тактического планшета. Техническая служба уже успела сменить пароли к системе управления автоматизированными турелями, но для себя он, естественно, оставил потайной ход. Уровень сигнала на этом отрезке дороги неплохой, всего лишь минута, ему нужна только одна минута.

Минута на то, чтобы получить доступ к турели номер сто шестнадцать и перевести ее в режим ручного управления. После этого в его распоряжении окажется расположенное на высокой точке стабилизированное тридцатимиллиметровое орудие с запасом подкалиберных снарядов из обедненного урана. Такие медленно теряют смертоносную скорость, они даже за километры способны справиться с броней начинающего, а то и среднеразвитого элитника.

Трэшу невольно захотелось почесать место, по которому недавно вскользь прошелся один из таких снарядов, неожиданно вылетев из ночного мрака. Даже так, едва задев, он сумел наделать бед и сильно озадачить. Очень хотелось узнать, что же это случилось.

Почесать, конечно, не получилось. Зато Трэш, наконец, выяснил, что же именно его тогда покалечило.

Человек продолжал возиться с планшетом. Он фатально не успевал, — вертолет стремительно нагонял машину, да и наземные преследователи висели на хвосте, то и дело постреливая на прямых участках дороги.

Но ничего. Несколько очередей. Всего лишь несколько пушечных очередей и с ними будет покончено.

А дальше безоглядный рывок на восток, насколько хватит горючего. По дорогам, где поначалу можно будет воспользоваться одной или несколькими турелями автоматизированной сети контроля территории. Оптика под управлением умной электроники отслеживает инфракрасную активность в зоне поражения. Зараженные, с их невероятным метаболизмом, уже на начальных стадиях температурят, а чем дальше, тем горячее становится их кровь. Во многих случаях даже в жаркий полдень способны выдавать себя издали этим показателем.

Распознав цель, система просчитывает баллистику, наводит оружие и открывает огонь. Но есть и ручной режим работы, именно к его интерфейсу человек пытался получить доступ.

Он бы успел. Обязательно успел. Даже то, что он слишком поздно ударился в бега, не могло помешать. Вмешалось то, чему, в такой ситуации, трудно что-то противопоставить, — вертолет. Несмотря на сложную обстановку по черноте, преследователи рискнули поднять его в воздух.

Именно сверху ударила роковая ракета. Трэш зажмурился за миг до взрыва, потому что он все вспомнил.

А затем мир заполонило грохотом, перед глазами завертелся ворох невнятных картинок, скрывающихся в дымном полумраке. Нормальное изображение проявилось некоторое время спустя. Человек уже никуда не ехал, он подползал к обочине, волоча за собой перебитые ноги. Оглядываясь, видел, как чадит перевернувшаяся бронемашина, всю ее заднюю часть уже объяло пламя.

А рядом, урча моторами, останавливались еще две такие же машины.

Человек мало что понимал от боли и оглушающих последствий близкого взрыва. Но тут настал миг прояснения, он осознал, что со зрением что-то не то. Не веря, поднял руку, провел по лицу, обнаружив, что его больше не защищает маска респиратора. И краем глаза увидел, как из остановившихся машин выскакивают фигуры в зеленом.

Маски на них были.

Потянулся к поясу, но не обнаружил кобуру. Похоже, сорвало, неизвестно где валяется, значит, застрелиться не получится. Почти не раздумывая, на непонятно откуда взявшемся автоматизме, оттянул застежку браслета, открыв крохотное потайное отделение. Выкатил из него крохотный красный шарик, торопливо поднес ко рту, проглотил и обессилено завалился на спину, уставившись в небеса с безумной улыбкой.

На этом все. Теперь они смогут лишь убить, не более. Не сказать, что приятный вариант, но альтернатива куда хуже.

Хуже не придумаешь.

Над человеком замерла фигура в зеленом. И несмотря на расплывающуюся картинку, Трэш ее узнал.

Он уже видел его. В тот день, когда впервые осознал себя, как личность, лежа беспомощным овощем с обожженным электричеством затылком. Тогда этот тип тоже носил маску, как и те, кого он с собой привел.

Полковник Зелот, так его называли.

Простояв несколько секунд неподвижно, военный покачал головой и с издевательской укоризной произнес:

— Нэш, Нэш... что же мне теперь делать?

— Сходи в задницу, развейся хоть немного, — равнодушно ответил человек, не переставая таращиться в синь небес.

— Ценное предложение, но, вообще-то, я имел в виду тебя. Что мне с тобой делать? И что ты там успел проглотить с таким довольным видом?

— Не тяни... просто убей, я больше ни на что теперь не сгожусь, — произнеся последние слова, человек искривил губы в злорадной усмешке.

Свою жизнь он не спасет, зато избавится от такой участи, которую врагу не пожелаешь.

Полковник вновь покачал головой:

— Дай угадаю: ты съел жемчужину? Красную или черную? Впрочем, можешь не отвечать, это уже неважно. Нэш, ты отличный техник. Возможно — лучший техник Стикса. Но ты не биолог. И еще ты дуралей. Наивный дуралей. Понимаешь, если начал дышать чистым воздухом Стикса, спасти тебя может только белая жемчужина, а ее у тебя нет и не могло быть. Это предмет строгой отчетности, секретный, о нем у нас болтать не принято, чтобы не возникали дурные мыслишки... у некоторых. Таких, как ты.

— Врешь, — заволновался человек. — Я ведь читал дневники Ноя, там сказано, что жемчуг спасает, если вовремя принять.

— Ты читал их отредактированную версию, — усмехнулся Зелот. — Сильно отредактированную. Стикс — ужасное место, но жизнь в нем, потенциально бесконечна, а это соблазн. Потому, не надо, чтобы все знали такой секрет. Так что, радуйся Нэш, ты не умрешь. И ты поправишься. Ты станешь сильным.

— Нет...

— Да, Нэш... да. Твои ноги станут здоровыми сами по себе, без врачей. Тебе теперь, вообще, врачи не нужны. Ты будешь жить. Не знаю сколько, но будешь. Но здесь есть одна тонкость — это будет не жизнь, а существование. Ну... ты же все сам прекрасно понимаешь.