После третьей ночи советское командование предложило гитлеровцам сдаться. Предложение было сделано утром, в десять часов. Время на обдумывание — двенадцать часов. И когда в двадцать два часа того же дня ответа так и не поступило, на аэродроме, где базировался полк, загудели моторы.
Бомбардировщики вылетали ещё дважды, и только после этого Манштейн отдал приказ о капитуляции, а сам на маленьком самолётике удрал куда-то в сторону любимого Рейха.
После того как 11-я армия капитулировала, группа Колычева провела на полуострове ещё некоторое время, собирая и уточняя сведения по потерям, как своим, так и противника (особенно по уничтоженной вражеской технике), после чего волею начальства оказалась выдернута под Москву, в один из только что созданных учебных лагерей осназа. Как сказал Нарком на встрече перед выездом к очередному месту базирования, в таких лагерях сейчас ведётся обучение будущих инструкторов, которые, отучившись и сдав зачёты, станут потом учить других бойцов. А в этом лагере (а потом развёрнутой на его базе школе) будут учить тех, кому потом предстоит действовать в средней полосе. То есть, в том числе, умению договориться с лешим и другими подобными ему существами. И учить, как надеется Советское Правительство, будет сам князь. Хотя бы самый первый набор.
Нет, если товарищ Кощей решит, что ему это не по чину, то Советское Правительство его поймёт и обиду держать не станет...
Товарищ Кощей, изобразив задумчивость, задал товарищу Наркому несколько вопросов, уточняя, прежде всего, чему учить (на усмотрение товарища Кощея), кто будет отбирать кандидатов и, главное, что делать с теми, кого сам князь сочтёт неподходящими.
Последние два вопроса для некоторых товарищей явно были очень даже животрепещущими, поскольку означали возможность пристроить поближе к князю нужного человека. Пусть на короткое время, но это сначала. А потом, глядишь, и в постоянные ученики попасть получится. А там...
И если об этом догадался даже Гусев (Сергей не считал себя глупым, но признавал, что до недавнего времени безоговорочно верил всему, что говорилось от имени Партии старшими товарищами. И до сих пор полностью от этой привычки не избавился), то уж напарнику, как говорится, сама Мать-Земля велела. Подозрения Гусева — что это всё не просто так и затеяно не ради одной только подготовки осназовцев — подтвердило поведение Наркома. Лаврентий Палыч упорно не желал предоставлять князю право отчислять неподходящих по его (Кощея) мнению курсантов. Однако же напарник тоже закусил удила. При этом как товарищ Берия не желал (или не мог?) проявлять власть и отстранять несговорчивого "товарища" от преподавания, так и сам этот "товарищ" явно не собирался заявлять, что ему на таких условиях учить "невместно". Хотя было у Сергея подозрение, скажи Кощей так, и Нарком отступится.
Наконец Берия, устало выдохнув, откинулся на спинку кресла и проговорил то ли осуждая, то ли восхищаясь:
— Ну, княже, ты и упёртый...
На что Кощей, приподняв... бровь, насмешливо поинтересовался:
— С кем об заклад бился?
— Н-ну-у... — Лаврентий Павлович отвёл глаза, как бы случайно мазнув взглядом по потолку...
Если бы Гусев верил в бога, он сравнил бы время пребывания в учебном лагере с адом. Причём не только для курсантов, но и для инструкторов. Потому что какой у нас самый лучший способ обучения? Правильно! Личным примером! Правда, им, оперативникам группы Колычева, в этом отношении было намного проще — сказывались занудство и настойчивость князя, с которыми он не давал им отдохнуть в перерывах между выходами. Да и Сила, как ни крути...
Но о ней не говорили. Кому нужно и можно, знали и так, остальным же не стоило забивать голову. Кроме прочего ещё и потому, что, как убедились не только Гусев, но и другие колычевцы, верность делу Ленина-Сталина ещё не означает... (Сергей долго думал, как назвать это свойство, чтобы и не обидно, и точно, и в конце концов остановился на "способности к обучению").
Другими словами, кому-то достаточно было объяснить-показать один раз. Кому-то — три-четыре. А кто-то и после десятого раза повторить не мог. Начальник лагеря, на которого из-за нехватки кадров свалили всё, что могли, включая и общее руководство учебным процессом, во время ежевечерних докладов только руками разводил: мол, что есть, с тем и приходится работать.
Однако разницу в подготовке, буквально бросающуюся в глаза, требовалось как-то объяснить, и Гусев с разрешения князя показал курсантам несколько упражнений на "укрепление духа" (их так Кощей назвал). После чего в ежедневном учебном расписании появились два часа — один утром и один вечером — на их выполнение. За счёт сна...
Сам князь тоже дурака не валял, стараясь посещать занятия по тактике, подрывному делу, радиоделу и так далее, что Сергея совершенно не удивляло — напарник и раньше живо интересовался нынешними способами ведения войны. Тем более что на Курсах в качестве учебников по некоторым предметам использовались разработки товарища Старинова. О котором Командир рассказал Гусеву с князем под большим секретом, как об очень умелом и знающем (а главное — везучем) диверсанте.
Спустя две недели после начала занятий Кощей затребовал себе командировку на фронт на пару-тройку суток и ещё слоников (можно и шариков, но слоников лучше). На вопрос Сергея, нужно ли и ему тоже ехать, пожал плечами — мол, сам смотри. И объяснил, что ничего интересного там не будет, одно только простое заполнение слоников (и если будут — шариков) Силой. Потому что то, что он вывез из Крыма, уже почти подошло к концу.
После недолгого размышления большое начальство выдвинуло два условия. Первое — с князем отправится майор госбезопасности Гусев в качестве обеспечивающего. Второе — не учинять на фронте и вражьих тылах ("В этот раз", — уточнил Кощей) ничего масштабного.
Начальство уточнение князя сочло просто проявлением занудства и согласилось. Так что Гусев неожиданно получил аж целых три дня отдыха. Всех дел было — вдвоём с напарником вырезать пару сотен гансов в два приёма. Точнее, гансов упокаивал князь, выпивая Силу и тут же сливая её в одного из слоников, а Сергей в это время собирал зольдбухи и, если попадались, офицерские планшеты.
Наутро после второго выхода их доставили на аэродром, и вскоре после полудня Гусев опять увидел ненавистные домики учебного лагеря...
Во второй половине апреля Кощей, объявив, что леший проснулся, устроил показательную пробежку по тропе как для курсантов, так и для преподавателей. При этом туда половина участников бежала как обычно, а вторая — по проложенной лешим тропе. А обратно — наоборот.
Результаты пробежки впечатлили всех. И даже комиссар лагеря, поначалу пытавшийся мутить воду, заткнутый полномочиями князя, но всё равно не унявшийся, вынужден был пересмотреть свои взгляды на "товарища Кощея" и "пропагандируемые им суеверия и мракобесие". Вместо этого он стал агитировать "товарища Кощея" за вступление в Коммунистическую Партию (большевиков). И всякие "мелочи" вроде того, что Кощей князь или что он иностранный гражданин, его не смущали. Мол, история Революционного Движения видывала и не такое...
Первое Мая, День Международной Солидарности Трудящихся, в лагере отметили, как и положено, торжественным митингом. Ради этого даже отменили занятия в первой половине дня. Правда, во вторую половину попытались упущенное время наверстать, но это никого не смутило и не возмутило, потому что в конце того же торжественного митинга было объявлено о скором окончании обучения — война ещё не закончена и враг ещё силён.
В качестве выпускного испытания было решено устроить учения, в которых с одной стороны выступали выпускники и инструкторы учебного лагеря, "кроме товарищей Кощея и Гусева", а их противником — "молодёжь" из контрразведки, которой в качестве усиления придали полк НКВД.
Участникам поставили задачи, дали несколько часов на подготовку и выход на исходные позиции и дали отмашку. После чего судьи и "болельщики" расположились рядом с финишем и принялись ждать, наслаждаясь такими редкими часами покоя...
Первая группа, таща на себе еле живого от усталости посредника, вышла к финишу через сорок часов после старта. Что вызвало нездоровое волнение среди наблюдавших за учениями. Затем, через четыре с половиной часа после неё и тоже таща выдохшегося посредника, вышла вторая. И после этого как мешок прорвало — группы стали выходить одна за другой. Когда вышла последняя, до планового конца учений оставалось ещё больше суток.
Конечно, были попытки поставить результаты под сомнение, но... Вялые. А если точнее, попытался представитель контрразведки, которому не понравился проигрыш с сухим счётом ("Одно место зачесалось!"), однако он сразу пошёл на попятный, стоило главному судье предложить подать рапорт с официальным протестом. Пожав плечами, главный судья спросил, есть ли желающие опротестовать итоги учений официально. Таких не оказалось, и победу присудили диверсантам.
А на следующий день состоялся выпуск.
На торжественном построении (князь, понятное дело, в строй не становился, потому как не военнослужащий, а вот Гусеву пришлось) сначала выступил гость из Управления, затем — довольный до ужаса (после такой победы лагерь уж точно преобразуют в Школу. А это наверняка повышение) начальник учебного лагеря. Ну и, само собой, комиссар (тоже довольный. По той же причине) — ему по должности положено выступать в любом месте и по любому поводу.
Потом курсантам торжественно вручали свидетельства об окончании курсов. Потом поощряли инструкторов, сумевших в короткий (что такое два месяца?) срок подготовить таких специалистов. Главным образом, объявляли благодарности, а Пучкову и "новичкам" даже дали новые звания. Но тут ничего удивительного, потому что первая пришедшая к финишу группа как раз из них троих и состояла. Так что во время банкета, состоявшегося после торжественной части, обмыли за одно и первые "кубари"* боевых товарищей.
*Звание сержанта ГУГБ НКВД приравнивалось к званию младшего лейтенанта РККА.
Перед следующим назначением традиционно заехали в Москву, но теперь — вчетвером. Командир, князь, сам Гусев и Найдёныш. Вообще-то Пучкова брать не собирались, но он, узнав, куда отправляется любимое начальство, смотрел так жалостно, что железное сердце старого чекиста не выдержало.
Остановились в подаренной Сергею квартире. Все, кроме Колычева. Иван Петрович предпочёл гостиницу, сказав, что ему так привычнее. Тем более что и мебель у Гусева на такое количество постояльцев не рассчитана. А вот после войны...
На следующий день в Управлении (поехали все, но Найдёныша оставили в приёмной) довольный до ужаса Нарком сначала несколько минут расхваливал князя с помощниками, а потом предложил Кощею и дальше заниматься подготовкой бойцов.
Кощей, понятное дело, отказался, однако Лаврентий Палыча отказ не огорчил. Наоборот, услышав его, Нарком испытал облегчение. Впрочем, внешне это никак не отразилось, и Гусев подумал, что старшие начальники о некоторых способностях некоторых подчинённых до сих пор не догадываются. Иначе бы не тратили силы на притворство.
С другой стороны, это могло быть следствием привычки, бороться с которой товарищ Народный Комиссар не считал нужным. В конце концов, сотрудников с повышенной проницательностью очень мало и встречаться с ними приходится редко, а вот обычные по нескольку раз на на дню попадаются. Но как бы то ни было, обсуждать это с кем-то, кроме напарника, может быть опасно. Мало ли? Вдруг верно именно первое предположение?
Тем временем Нарком описывал обстановку на фронте, потому что политинформации, конечно, дело хорошее, но вот комиссары всего рассказать не могут. Просто не знают. Поэтому товарищ Берия и счёл необходимым, несмотря на занятость, потратить часть своего времени на введение союзника в курс дела.
По традиции товарищ Народный Комиссар начал с севера. С Кольского полуострова, на котором, как с гордостью сообщил Лаврентий Павлович, враг, несмотря на упорные непрекращающиеся попытки, так и не смог прорвать оборону советских войск и ступить на землю нашей Родины!
Сообщив об этом, Берия сделал паузу, чтобы дать слушателям проникнуться и порадоваться, потом перешёл к Карельскому перешейку и Ленинграду. И там, и там вражеские войска, получив зимой по... В общем, получив, всё ещё зализывают раны, при этом немецкие войска большей частью отошли, оставив своих союзников-белофиннов почти без поддержки.
Примерно такая же картина складывается и на Московском направлении. Но там, вдобавок ко всему, до сих пор бродят слухи — тут Лаврентий Павлович позволил себе усмехнуться — о нечистой силе. И по сообщениям наших разведчиков, хотя борьба с этими слухами ведётся, но почти безуспешно.
И опять последовала пауза, но теперь Наркома интересовала реакция князя. Или он просто давал возможность союзнику что-нибудь сказать. Однако Кощей промолчал, и товарищ Берия продолжил.
Теперь он перешёл к Крыму, что сразу заставило Гусева (и не только его — от Командира тоже повеяло удивлением. Слегка) встрепенуться: после Москвы должна была идти Украина! А вот напарник то ли ничего не понял, то ли ему это было не интересно. А может, закрылся наглухо...
Тем временем Нарком закончил хвалить группировку советских войск в Крыму и наконец перешёл, как понял Гусев, к тому, из-за чего их сегодня пригласили. Прокашлявшись, он глубоко вздохнул и начал:
— Товарищи! Двенадцатого мая, то есть уже завтра начнётся операция по освобождению города Харькова!
Если Берия надеялся произвести впечатление, то он его произвёл. Вот только, как показалось Гусеву, не совсем то. Или, точнее, совсем не то — Командир, к примеру, поморщился. Мысленно, конечно, так что ощутить могли только князь с Сергеем, но всё равно. Кощею все эти операции были безразличны, пока его не приглашали в них поучаствовать, а самому Гусеву...
Нет, понятно, что он должен был радоваться. Вот только что-то мешало. Что-то неуловимое. Может, те самые предчувствия, над которыми Сергей посмеялся, когда они за генералом ходили?..
Размышляя о странностях в своём отношении к миру и происходящим в нём событиям, Гусев в то же время внимательно слушал, что говорит Нарком. А тот рассказывал, что операция, которая начнётся завтра, это продолжение зимней, в результате которой получился Барвенковский выступ и которую пришлось остановить из-за весенней распутицы. И что генералы, вдохновлённые успехами под Москвой, в Крыму и под Ленинградом решили не останавливаться на достигнутом и сделать Советскому Народу ещё один подарок. И поскольку таких было большинство, Он в конце концов согласился.
Вот только те, кто против этой операции возражал, хоть и были в меньшинстве, но уже успели показать себя знающими и — не последнее качество — удачливыми военачальниками. И Он их мнение не может не учитывать. И потому просит князя присмотреть за операцией. На всякий случай.
Вот они и... присматривали...
Семнадцатого мая, на шестой день наступления советских войск, 1-я танковая армия фон Клейста нанесла удар под основание Барвенковского выступа, прорвав оборону 9-й армии и отрезая наступающую на Харьков группировку от основных сил.
