Родные миры

Ведьма. Как есть — ведьма!

Яроника Верг.

— Жизнь ужасно несправедлива, — проворчала я, лёжа на кровати и не имея сил пошевелить ни рукой, ни ногой. Возмутительно довольный и бодрый Кварг как раз вышел из санблока, на ходу вытираясь.

— Почему? — полюбопытствовал он.

— Потому что после такого пробуждения именно ты должен был здесь лежать и не иметь возможности пошевелиться. А получается, ты вчера надо мной поиздевался, потом ещё сегодня удовольствие получил, а страдаю в итоге опять я!

— Ну, извини, — виновато вздохнул он, присаживаясь рядом со мной на край кровати. Хоть бы ширину улыбки поубавил, что ли; я бы тогда ещё может поверила. — Хочешь, я тебя на руках поношу? В знак признательности.

— Только если не с такой ехидной рожей, — фыркнула я. — Хочу. И помыл. И покормил с ложечки.

— Смотри, ловлю на слове, — рассмеялся он и наклонился, собираясь действительно поднять меня на руки. Правда, его прервал стук в дверь. — Ты кого-то ждёшь? — иронично вскинул брови мужчина.

— Да. У меня свидание с землянином, — сообщила я. И, выдержав короткую драматическую паузу, добавила: — Даже, подозреваю, с несколькими. И ещё с группой неплохо знакомых тебе лиц. У нормальных людей эта оргия ещё завтраком называется. Может, откроешь уже?

Он усмехнулся, поднялся, обернул бёдра полотенцем и действительно пошёл открывать.

— Кхм. Кварг? Доброе утро, — прозвучал от двери несколько озадаченный голос Сергея. У меня откуда-то резко прибавилось сил; во всяком случае, их вполне хватило, чтобы соскрести своё бренное тело с кровати и, завернув его в одеяло, на всякий случай подтащить поближе к двери. Мало ли, до чего мужчины сейчас договорятся? Кар конечно вроде бы успокоился, но лучше перестраховаться. — Я хотел предупредить, что через полчаса завтрак, и там произойдёт знакомство с теми лицами, с которыми вам предстоит общаться в ближайшем будущем. А, скажите, Яроника...

— Тут я, тут, и всё слышала, — на всякий случай сразу вмешалась я, протискиваясь под бок к Кару. — Доброе утро, Сергей.

Это, конечно, было слишком откровенно и демонстративно, но мне сейчас меньше всего хотелось нервировать Кварга и давать ему поводы для ревности. А какой самый простой способ выделить мужчину и успокоить его самолюбие? Правильно, сделать это демонстративно, при потенциальном сопернике. Иногда бывает уместно сделать это ещё и неприлично; на мой взгляд, сейчас был как раз тот случай. Перед землянином было немного неудобно, — кажется, я ему действительно понравилась, — но не до такой степени, чтобы сейчас щадить его чувства, рискуя быть неправильно понятой.

Нет, у меня стояла конкретная задача: продемонстрировать нашему капитану так, чтобы навсегда отложилось в его синей голове, что я хорошая девочка, и ревновать меня не надо. Пусть человек порадуется, что его воспитательные методы работают.

Конечно, нельзя сказать, что вчерашний долгий вечер мне не понравился: я вообще не представляла, что подобное удовольствие возможно. Однако повторения я бы предпочла избежать. Во всяком случае, в ближайшие месяц-другой, потому что... ну, это в самом деле слишком. Определённо, есть нечто притягательное в ощущении, когда твоё тело принадлежит уже не тебе, и живёт не своей жизнью, а чужими прикосновениями; но делать это нормой жизни мне не хотелось. Тут как с пряностями, главное, не переборщить.

Зато теперь я знаю, что мне стоит делать, если захочется забыться в состоянии более блаженно-нездешнем, нежели любая наркотическая эйфория: спровоцировать Кварга.

— Доброе утро, Яроника, — очень озадаченно кивнул землянин, с любопытством меня разглядывая. Даже думать не хочу, что у меня там на лице написано и какие следы вчерашнего порока на нём видны. А то вдруг краснеть научусь? И так всё более чем однозначно: капитан в полотенце, и я, придерживающая на груди сползающее одеяло.

— Не надо меня искать, я не терялась, — тем временем старательно забалтывала я неловкость. — Извините, мы вас не предупредили, что нас нужно в одной комнате селить; мы с Каром просто немного поругались. А теперь вот помирились, — я тщательно изобразила смущение, прильнув к боку капитана как будто в поисках поддержки. И тут же была нежно приобнята и к этому самому боку прижата.

Хм. А приятно!

— Рад за вас. Молодожёны что ли? — понимающе ухмыльнулся Сергей. Похоже, его ко мне симпатию я переоценила; оно и к лучшему.

— Да, — сообщил Кар. Не знаю, как я удержалась от того, чтобы недоумённо на него вытаращиться при этих словах, а опять изобразила лёгкое смущение.

— Всё с вами понятно, — рассмеялся землянин. — Через полчаса, так что не увлекайтесь, — сообщил он и ушёл.

— Молодожёны? — насмешливо уточнила я, когда дверь закрылась.

— Тебя это расстраивает, потому что тебе не нравится подобное положение, или потому что это неправда? — ехидно уточнил он, отнимая у меня одеяло и подхватывая меня на руки с целью отнести всё-таки в душ.

— Ты нахал, ты в курсе? — вежливо уточнила я.

— Не помню, — он беспечно пожал плечами. — Психа, извращенца, милого и хорошего помню; про нахала не было.

— Тьфу. Уговорил, всё меня устраивает, ври что хочешь и кому хочешь, — отмахнулась я, не желая вступать в полемику.

— Какая жалость. А я надеялся, ты всё-таки ответишь, — усмехнулся он.

— Вот когда будешь звать замуж, тогда и надейся, — пренебрежительно фыркнула я. — А на глупости твои отвечать я не буду.

— И на какой же ответ мне стоит рассчитывать в том случае? — серьёзно поинтересовался мужчина, намыливая меня с очень сосредоточенным видом. Я бы даже купилась на напряжённый тон, но его выдали глаза: они смеялись.

— Ты сначала спроси, — отмахнулась я. Больше мы к этой теме, к счастью, не возвращались.

Я даже не стала указывать Кваргу на то, что столь прямолинейную и откровенную ложь прекрасно можно проверить: достаточно просто уточнить у наших спутников. Не маленький, должен сам понимать такие вещи. А, с другой стороны, по большому счёту, кому какая разница?

К обещанию таскать меня на руках мужчина подошёл со всей ответственностью; видать, действительно понравилось пробуждение. Вот так делай людям гадости...

Он сам меня вымыл, сам вытер, сам одел. Я под конец даже почувствовала определённую неловкость, но мужчине, похоже, это дурачество доставляло удовольствие. Когда он, упаковавшись в собственную одежду, опять подхватил меня на руки с намерением нести к завтраку, я уже была морально готова начать вырываться. Остановило меня понимание простого факта: его это не остановит, а я буду выглядеть как дура.

Но это всё-таки были мелочи. Гораздо сильнее меня в данный момент беспокоил другой вопрос: помнится, я что-то говорила про "покормить с ложечки", и, помнится, меня кто-то поймал на слове. Ой, чувствую, развлечём мы землян по полной программе!

Правда, развлечения начались ещё раньше, и они мне — о, ужас! — понравились. Выражения лиц экипажа стоили всех перенесённых и грядущих неудобств, включая пресловутое кормление. Куда там, я готова искренне подыграть "кормильцу", лишь бы подольше смотреть на эти лица!

Сильнее всего физиономии вытянулись у Кверра и Птички. Они несколько секунд созерцали нашу скульптурную композицию, переглянулись и хором протянули:

— М-да-а-а.

Духи, откуда у меня это ощущение, будто я схожу с ума? Общение с Кваргом, определённо, плохо на меня влияет. Мы находимся на чужой планете, среди чужих людей, с большой долей вероятности виноватых в войне на моей родной планете, их мотивы и планы нам совершенно непонятны. А я, вместо того чтобы собирать информацию и составлять подробную картину происходящего, дурачусь, развлекаюсь и отвлекаюсь на личные отношения с человеком, который, — на минуточку! — номинально является моим врагом. Самое ужасное, мне совсем не стыдно, и всё происходящее мне безумно нравится.

Может, это из-за лишней десятой доли процента кислорода в их воздухе? Или, может, пищевой синтезатор на яхте украдкой что-то эдакое подмешивал, наркотического свойства?

И ведь Кварг ведёт себя точно так же! Скажи мне кто-нибудь год назад, что Разум Неспящий Кварг Арьен будет меня ревновать, экзотическими методами наказывать, прилюдно таскать на руках и... кормить с ложечки, да я бы даже представить подобную картину не смогла! Тот самый человек, который спланировал и руководил легендарной операцией по ликвидации повстанческой группировки на Тильде, и которого нам ставили в пример в учебке как образец тактика современности за его способность не терять холодного рассудительного спокойствия в любой нештатной ситуации (ну не просто же так он без протекций за какие-то десять лет взлетел по карьерной лестнице до высшего звания).

Нет, определённо, что-то в этом мире перевернулось. Или в нас. С пугающей синхронностью, что характерно. Может, всё-таки та разумная планета нас в самом деле подменила?

Кверр Лерье.

Мы их потеряли.

Это была первая мысль, пришедшая в мою голову при виде старшего с Яроникой на руках. И чем дальше, тем сильнее она крепла. Ко мне в голову даже закралось подозрение, что они делают это специально, в отместку за сводничество; но даже этот вариант никак не оправдывал подобного поведения.

Даже Птичка, уж насколько существо шебутное и далёкое от Неспящих, смотрела на эту пару с искренним удивлением. Подобное поведение было уместно при друзьях, — скажем, если бы они так начали чудить на яхте, я бы только порадовался, — но в чужом мире? Среди людей, которых вот эти же двое первыми подозревали во всяких гадостях?!

Зато я, кажется, окончательно понял, что чувствовал Кварг, когда он уже был Разумом Неспящим, а я — безалаберным и бестолковым шалопаем. И искренне ему тогдашнему посочувствовал.

Сейчас мне было элементарно стыдно за поведение старшего. Нет, с одной стороны ничего совсем уж неприличного они не делали: не целовались и не обнимались подобно шестнадцатилетним протестующим против всего мира подросткам ("а ведь могли!" — с содроганием понял я). Но и того, что делали, с лихвой хватало, чтобы усомниться в здравости рассудка обоих.

— Скажите, а это какой-то обычай? Брачный, или ухаживания? — вполголоса поинтересовалась, склонившись ко мне, пожилая женщина, доктор Вероника Владимировна Черемшанская, представленная как филолог-лингвист широкого профиля.

— Угу, называется "два влюблённых идиота", — поморщившись, сообщил я. — Нет, конечно. Мы сами, честно говоря, удивлены подобным поведением наших товарищей; они оба в норме гораздо более сдержанные и воспитанные люди. Может, у них такая реакция на какой-нибудь из местных продуктов? Или на воздух?

— Оставьте вы молодых людей в покое, — благодушным тоном оборвал нас вчерашний профессор-антрополог, взиравший на сладкую парочку со снисходительно-добродушной улыбкой. — Совершенно нормальное поведение для молодожёнов, я бы вообще предложил их отпустить, так сказать, на вольные хлеба и не портить людям самые счастливые дни жизни, но меня не послушают.

— Это вы, Глеб Егорович, по себе судите? — весело поинтересовалась моя соседка.

— Ну, разумеется, — сварливым тоном отозвался политолог Ярослав Дмитриевич Селезнев, мужчина лет сорока с брюзгливо поджатыми губами и с выражением вечного недовольства, запечатлённого в чертах лица. — Товарищ профессор у нас и поныне находит возможным позволять себе вольности.

— Лучше в семьдесят лет обладать шестнадцатилетней душой, чем в шестнадцать — семидесятилетней, — насмешливо отозвался профессор.

— Не обращайте внимания на Селезнева, — громким шёпотом, — таким, который привлекает внимания больше, чем уверенная спокойная речь, — сообщила мне сидящая по другую руку Елена Михайловна Дудкина, доктор биологических наук и очень... необычная женщина. Маленькая, кругленькая и настолько энергичная и проворная, что от неё через две минуты общения начинало рябить в глазах. — Он у нас убеждённый холостяк последние десять лет, с тех пор, как его Алёнка бросила.

— Елена Михайловна! — строгим тоном оборвала её представитель дипломатической службы Алёна Игоревна Турбина. Видимо, та самая? — Не думаю, что нашим гостям это интересно.

— Переживает, — одновременно сообщили мне обе соседки трагическим шёпотом.

Духи!

Может, именно это нормально, и именно я веду себя неправильно? Как-то странно эта Земля на людей действует. Даже наш начальник охраны сидел с таким видом, будто ничего из ряда вон выходящего не происходит, и вот такое поведение светил науки — абсолютная норма.

Нельзя сказать, что подобные отношения окружающих мне не нравились. Скорее, они попадали под определение "слишком замечательно, чтобы быть правдой". Земляне в самом деле напоминали людей из совершенно другого, более совершенного, более радостного мира, чем Брат. Очень сложно было действительно поверить, что мир этот существует, и что мы оказались именно в нём, а всё происходящее — не специально для нас организованный спектакль.

Определённо, мы с Кваргом поменялись ролями. Он чудит, а я пытаюсь вести себя разумно, подхватив павшее знамя его паранойи и осторожности. И оставаться скептиком мне, честно говоря, чем дальше, тем сложнее...

После завтрака мы всей толпой направились за нашим охранником в неизвестном направлении. Кваргу с Ярой, видимо, надоело дурачиться, и после трапезы они вернулись в адекватное состояние. Шли рядом, держась за руки как приличные школьники, и не рвались привлекать чужое внимание. Хотя у них это всё равно получалось плохо: из нашей компании они вызывали у местных самый большой интерес. С синеволосым старшим всё и так понятно, а вот чем их так поразила Яроника, ещё надо было выяснить.

Шли мы довольно долго. Вереницей обыкновенных лифтов и даже самых примитивных лестниц, по широким гулким коридорам, отделанным белым и красным камнем с прожилками, с тяжёлыми старинными дверями по бокам и окнами, прикрытыми полупрозрачными шторами. В общем и целом создавалось ощущение, что мы находимся не в современном исследовательском институте, а в каком-то музее.

— А почему здание не переоборудовали и не оснастили теми же телепортами? — задал я вопрос идущей рядом Черемшанской.

— Потому что памятник архитектуры, — с удовольствием ответила она, явно тяготившаяся молчанием. — Здание не такое уж старое, но, говорят, построено на фундаменте древнего, ещё докосмической эпохи, Университета, выходцы из которого собственно и стояли у истоков покорения космоса. Даже, говорят, на основе тогдашнего проекта; не один в один, но общий вид воссоздан.

— Говорят? — уточнил я.

— Ну, я всё-таки не историк и не архитектор, — рассмеялась она. — За что купила, за то и продаю.

— Это какая-то идиома? — я хмыкнул, имея в виду последнюю фразу.

— А? Да, разумеется, — отмахнулась она. — Вы не обращайте внимания, из меня часто фольклор плещет. Профессиональная деформация, что поделаешь. Так странно, — вдруг переключилась она. — Вы настолько похожи на нас, — и манерой строить разговор, и общим поведением, — что я никак не могу поверить, что вы прилетели с чужой, далёкой планеты. И переводчики у вас насколько качественные! А вы не могли бы его, кстати, снять, и сказать мне что-нибудь на родном языке? — загорелась она.