Spice and Wolf 6

— Но я признаю, в минуты слабости я действительно подумывал от нее отказаться.

— Пытаешься сбежать через любую дырочку в словах... торговец до мозга костей.

— Ох, ну ладно... я от нее отказался. Довольна?

Лоуренс сдался. Если она делала такой расстроенный вид, победить ее было невозможно.

— Ну, тогда потратить побольше денег совсем не проблема — так я хотела бы сказать; но сперва я хочу услышать, почему ты отказался.

Лоуренс хотел было сказать "просто каприз", но передумал. Изо всех сил стараясь, чтобы его слова прозвучали достойно, он произнес:

— Когда я открою лавку, торговать станет вполовину менее интересно.

— ...Мм?

— Когда открою свою лавку, стану ленивым и буду только вспоминать с тоской былые деньки. Но они будут уже позади — конец приключениям.

Конечно, Лоуренса, как и раньше, будут манить деньги. Но они перестанут быть его главной заботой; он не будет больше жить в вихре погони за прибылью. Воля его ослабнет, и все, что ему останется, — это говорить: "Эх, какая жалость, что все уже позади". Ведь его нынешняя жизнь уже была мечтой. У него было все, чего он хотел.

— Пфф...

Лицо Хоро из насмешливо-сердитого стало серьезным, и она кивнула. Любое счастье обращается в пепел когда-нибудь. Хоро это знала и боялась — возможно, уже испытала это когда-то в своей долгой жизни.

— Но, знаешь, я так долго об этом мечтал... Надеюсь, ты это оценишь. Все-таки я буду очень рад, когда открою собственную лавку.

Хоро медленно кивала, но вид у нее был озадаченный.

— Хмм... тогда для тебя это должно быть настоящей катастрофой.

— ...Катастрофой??

Они с Хоро словно обменялись лицами: теперь Лоуренс смотрел озадаченно, а на лице Хоро было написано: "Ну разумеется".

— Мммхмм. Ты же отказался от своей мечты ради меня. Те, кто придумал поговорку "За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь", явно будут расстроены.

У Лоуренса отвисла челюсть; он потерял дар речи. Его мысли скакали, но, как он ни старался найти какой-то другой смысл этих слов, понятен был лишь один: он отказался от погони за одним из зайцев, но все равно ничего не поймал.

От этой мысли Лоуренса едва не стошнило. Он словно очутился совершенно безо всякой прибыли после рискованной торговой сделки. Он отвернулся. Даже если это была шутка — то слишком жестокая.

Повернувшись обратно, он встретил сочувственный взгляд Хоро.

— Ну и что с того? Не трясись, лучше радуйся! Тот, у кого ничего нет, может только приобрести, разве не так?

Следует ли ему выказывать гнев? Печаль? Какое-то другое чувство? Хоро словно на иностранном языке говорила. Уголки ее губ загнулись вверх, изо рта высунулся язычок, как у шута какого-то.

— Хо-хо, и ведь ты до сих пор ничего со мной не сделал. Если ты хочешь хватать вещи, не протягивая за ними руки, тебе придется стать волшебником.

Никогда еще Лоуренсу не хотелось так сильно выбросить кого-то за борт. В который раз он позволил волчице вертеть собой как ей вздумается и еще глубже заглянуть в его сердце.

Хоро прильнула к Лоуренсу, точно волчица к волку, затем подняла голову.

— Хех... но чтобы пометить территорию, недостаточно просто огородить ее веревкой. Отношение — вот что определяет исход всего.

Лоуренс ощущал на шее мягкое дыхание Хоро. "Если я взгляну на нее, я проиграл", — подумал он.

И, разумеется, он проиграл в тот же миг, когда подумал.

— Конечно, ты не полностью отказался от своей мечты. Во всяком случае, я надеюсь. Просто если ты будешь доволен, когда обзаведешься лавкой, тебе понадобится ученик. И вот тогда наступят слишком трудные времена, чтобы наслаждаться жизнью, не правда ли?

Хоро отвернулась и рассмеялась. Лоуренс чувствовал себя рыбой, которую обглодали до костей. Он может трепыхаться сколько хочет — это все равно ничего не изменит. Он вздохнул, мысленно сказав себе, что хотя бы не должен быть таким уязвимым.

Хоро ухмылялась — она явно получала удовольствие от этой маленькой драмы.

— Я так понимаю, у тебя был собственный ученик? — неестественным тоном спросил Лоуренс; однако Хоро, похоже, надоело его дразнить, и она ответила:

— В некотором роде... я ведь волчица Хоро Мудрая. Многие искали у меня знаний.

— Вот как.

Лоуренс, успевший уже забыть недавний разговор, послушно изобразил, что впечатлен.

Хоро, однако, явно смутилась.

Может, она пытается как-то возместить то, что слишком уж сильно дразнила Лоуренса только что, и нарочно преувеличивает?

— Пожалуй, называть их "учениками" было бы большой натяжкой, хотя, несомненно, они себя ими и считали. И все-таки именно ко мне, вожаку стаи, всегда стремились новоприбывшие... хотя им приходилось ждать своей очереди, была ведь еще сотня других.

Хоро говорила с гордостью, но Лоуренс не мог просто принять ее слова с улыбкой. Конечно, она была великолепна. Но, судя по опыту их совместного путешествия, едва ли она была настолько почитаема.

Она плакала. Она смеялась. Она сердилась. Она часто вела себя как ребенок. Если бы кто-то сказал, что она выше облаков, это было бы скорее пустое восхваление, нежели настоящая вера.

Пока Лоуренс об этом раздумывал, на лице Хоро появилась мягкая улыбка. Волчица взяла его за руку.

— Конечно, ты никогда не искал у меня знаний. Ты из тех редких дурней-самцов, что пытаются вместо этого отобрать у меня поводья... что, разумеется, невозможно, ибо ты даже надеяться не можешь добраться до той горной вершины, с которой я взираю на скуку этого мира.

Быть богиней, получающей одни лишь восхваления... несомненно, это очень одиноко. Когда Лоуренс и Хоро впервые встретились, она сказала ему, что путешествовала по миру, чтобы найти друзей. На лице ее была улыбка, но то была улыбка одиночества.

— И все же ты продолжаешь пытаться, да?

Понять, дразнит его Хоро или нет, всегда было трудно; но сейчас, глядя на ее грустную улыбку, Лоуренс просто представить себе не мог, чтобы она шутила. Едва Хоро заметила его неловкую усмешку, ее выражение лица сменилось на гневное. Лоуренс, однако, положил руку ей на плечо и притянул Хоро к себе. Волчица в его объятиях вздохнула — похоже, это был вздох удовлетворения.

— Но теперь...

Хоро чуть подвинулась; сейчас она смотрела снизу вверх, прямо в глаза Лоуренсу.

— ...Я больше счастлива, когда на тебя так вот смотрю.

Красивая девушка смотрела на Лоуренса снизу вверх; но красивую девушку звали Хоро, так что он не мог принять это все за чистую монету.

— Как глупо я, должно быть, оттуда выгляжу.

При виде его сердито нахмуренных бровей Хоро, похоже, осталась довольна. Она прижалась к Лоуренсу еще крепче.

С каждым взмахом хвоста Хоро из него вылетали блохи — так много их там было. Лоуренс вдруг ощутил, как в груди у него затеплело от нежности. Хоро, по-прежнему прижимавшаяся к нему, захихикала.

Лоуренс тоже рассмеялся. Да, услышав их с Хоро глупые пикировки, даже самый ретивый школяр постесняется назвать ее "учителем".

Но раз Хоро этого хотела, то ничего не попишешь.

По крайней мере так подумалось Лоуренсу.

На другом краю лодки послышалось внезапное шевеление. Рагуса медленно поднялся на ноги; на лице его были странные отметины — похоже, оттого, что он спал, положив голову на руку. Он потянулся; увидев Лоуренса и Хоро, рассмеялся, потом зевнул.

Лоуренс повернул голову в ту сторону, куда они плыли. Там, впереди, реку пересекал мост. Любое судно, проходящее под мостом, должно было обязательно очутиться в закуточке сборщика пошлин.

До моста было еще далеко, но Рагуса мог Рагуса мог определить его приближение совершенно уверенно, каким бы сонным он ни был, — ему помогал жизненный опыт. Говаривали, что речники могут понимать, что вокруг них происходит, просто по запаху воды. Интересно, к Рагусе это относилось?

Пока Лоуренс размышлял, Рагуса опустил весло в воду и прогремел, выбив Хоро из спящего состояния:

— Подходим к пошлинному мосту нового герцога, Диджина. В вашу плату за проезд эта пошлина уже включена. Я слышал, он любит охотиться на оленей, так что берет слегка многовато.

Лоуренсу не удалось углядеть связь между одним и другим, так что он переспросил. Рагуса улыбнулся и ответил:

— Герцог никогда не был в бою, но считает себя лучшим лучником в мире. Он думает, что может любого оленя положить одной стрелой.

Лоуренс мысленно посочувствовал слугам, которые должны были сопровождать герцога на охоте. Но другим охотникам под его правлением, должно быть, жилось привольно.

В воображении Лоуренса встала картина толстого, неуклюжего правителя, над которым смеются особы королевской крови.

— Понятно. Должно быть, его слугам приходится работать до полусмерти.

— Ходят слухи, что он пытается привлечь внимание какой-то принцессы... так что, думаю, он еще только начинает понимать, кто он есть на самом деле.

Подобные правители могут обладать огромным количеством недостатков, но при этом оставаться любимыми за их чудачества. Гордых аристократов-невежд презирают, но тех, кто своими поступками вызывает оживленные разговоры, любят.

Правитель может прислушиваться к своим подданным, он может стараться на благо своих владений — и все равно дела его могут идти вкривь и вкось.

Рагуса, конечно, насмешливо говорил о герцоге, но деньги подготовил сразу, и у Лоуренса сложилось впечатление, что он вовсе не против заплатить пошлину.

В дни, когда его стране угрожает опасность, даже такой дурень, как Диджин, может стать лучшим воеводой, чем многие, если возьмет в руки меч и призовет под свои знамена людей. Создавать всеобщее впечатление, что при другом правителе дела пойдут еще хуже, чем при этом, — более удачный прием, чем провозглашать указ за указом с высокого помоста. Лоуренс вдруг осознал, что в одной лодке с ним сидит прекрасный пример этого, и невольно кинул взгляд на Хоро.

— Ты хочешь что-то сказать?

— Нет, вовсе нет...

Лодка Рагусы постепенно замедляла ход и приближалась к причалу — прямо за еще одной лодкой.

И без подсказки Рагусы, который здесь, похоже, даже рыб всех знал, Лоуренсу стало ясно, что на причале происходит что-то необычное.

Стражи, вооруженные копьями, с кем-то спорили.

О чем именно шел спор, Лоуренс разобрать не мог, но один из спорящих кричал.

Речник в лодке перед ними тоже встал и, вытянув шею, вглядывался в происходящее на причале.

— Такое здесь редко.

Рагуса, держа руку козырьком над глазами, говорил точно сам с собой.

— Может, пошлина слишком высокая? Нет... по-настоящему сердиться должны те, кто идет с моря, вверх по течению. Сперва им приходится платить за лошадей, которые тянут их лодки, потом они добираются сюда, и им опять приходится платить...

Лоуренс покосился на Хоро; та зевала, стараясь не показывать клыки. Потом вдруг он осознал, что кое-что в словах Рагусы звучало странно.

— Но разве это так только для тех, кто идет с моря? Для речников же должно быть то же самое.

Хоро вытерла слезящиеся глаза об одежду Лоуренса; тот легонько щелкнул ее по голове. Рагуса рассмеялся и поднял весло.

— Для нас, речников, река — это наш дом, мы просто платим за жилье... не на что сердиться. А для тех, кто с моря, река — просто дорога. И когда им приходится платить снова и снова — ясно, они злятся.

Лоуренс кивнул, показывая, что понял.

Происходящее на причале постепенно становилось все более разборчивым. Тот, кто только что кричал, оказался мальчиком; и он по-прежнему спорил со стражами. Он тяжело дышал, облачка белого тумана вырывались изо рта. Своим еще детским голосом он выкрикнул:

— Но это печать герцогской семьи!

На вид мальчик был лет двенадцати или тринадцати от роду. Его непричесанные волосы были все в грязи и пыли, да и лицо тоже. И он был настолько тощ, что, столкнись он с Хоро, вполне возможно, упал бы он, а не она.

Одеяние его было настолько потрепанным, что, казалось, развалится от любого чиха. На тощих ступнях — изношенные сандалии. Будь он при таком облачении старцем с бородой — его вполне можно было бы принять за почтенного отшельника.

В руке мальчик держал лист пергамента, который и показывал стражу.

— Что там случилось? — недовольным голосом спросила Хоро, проснувшись окончательно.

— Не очень понятно пока. Но ты ведь слышала, что он кричал?

Хоро зевнула еще раз.

— Даже я не слышу, когда сплю.

— А, ну да, храп все заглушает.

За свои слова Лоуренс был немедленно вознагражден пинком.

Прежде чем он успел пожаловаться вслух, один из стражей, до того молчавший, поднял копье и произнес:

— Эта бумага — подделка! И я больше повторять не буду! Если продолжишь вякать, получишь по заслугам!

Мальчик закусил губу, точно пытаясь сдержать слезы.

Лодка Рагусы наконец остановилась — прямо позади той, за которой они плыли. Похоже, владелец той лодки и Рагуса были хорошими знакомыми. Поприветствовав друг друга, они зашептались.

— Что за переполох? Это ученик старого Ренона, что ли?

Рагуса подбородком указал на старого, седого лодочника, чья лодка стояла впереди.

— Если так, Ренон не сидел бы сейчас в своей лодке.

— Это ты прав, ха-ха! А может, он?..

Мальчик на них даже не смотрел. Он не отводил глаз от пергамента у себя в руках; его плечи и ноги тряслись — то ли от холода, то ли от ярости, поди разбери. Сдаваться он, похоже, не хотел, но, когда поднял голову и увидел прямо перед собой острие копья, мог лишь отступить. Он пятился медленно, шаг за шагом, пока не очутился на самом краю причала.

— Так, меня отвлекли. Вы все, продолжаем сдавать деньги...

После объявления стража лодки возобновили движение. Судя по тому, что особого интереса к произошедшему никто не проявил, ситуация была не из редких.

Всклокоченный мальчуган по-прежнему держал в руке свой пергамент. Едва Лоуренс заметил на листе красную печать, как тут же понял, что произошло. Мальчик попался на удочку какому-нибудь жулику.

— Так значит, его обманули?

— Да.

Лодка Ренона отчалила от причала, на ее место подошел приятель Рагусы. Рагуса двигался прямо за ним. Лоуренс сказал на ушко Хоро, качаясь в такт лодке:

— Такое случается время от времени. Поддельная бумага — возможно, свидетельство об оплате от землевладельца. Может, даже поддельное разрешение на сбор пошлин на реке.

— Хмм...

Подобные фальшивки обычно продают дороже, чем тот доход, который могут принести такие же, но настоящие бумаги. Но те, кто не знает подобных вещей, часто попадаются в такие ловушки.

— Бедняжка...

Лодки на реке уже выстроились в очередь. Подзадержавшиеся стражи лихорадочно собирали деньги и начисто забыли про мальчика. Как и говорила Хоро, мальчик выглядел совершенно нищим. Но если бы он думал головой, то не дал бы себя обвести вокруг пальца.

— Возможно, это будет ему хорошим уроком.

При этих словах Лоуренса взгляд Хоро перешел с мальчика на него.

— Надеюсь, ты не пытаешься мне намекнуть, что я бесчувственная скотина?

— И это говорит тот, кто молил о помощи всех подряд, когда его самого ослепила жадность.