Это рассказываю я долго, на деле превращение улиц в подобие гигантской головни с извивающимися дорожками огня на серебристо-пепельной поверхности не заняло и нескольких мгновений. Позабыв о распрях, люди спасались бегством, но, по правде, это было совершенно бесполезно: границы бедствия расширялись гораздо быстрее. То и дело кто-нибудь попадал в магический сполох, вмиг загораясь огромным живым факелом. Свои там были или чужие, оставалось лишь гадать.
Это был конец всему: банде, району, мне самому. К звездочету не ходи — в Академии на той стороне реки уже поднимают по тревоге боевой отряд. И тут до меня наконец-то дошел самый простой и доступный способ все это остановить. Странно, что никто другой до сих пор не додумался. Наверное, сработало отношение к магам как к чему-то непобедимому и всемогущему. Еще бы! За щиты настоящего чародея не то что из арбалета — из аркбаллисты не пробьешься! Никому и в голову не пришло, что сорной траве Чертополоху из звездами проклятой Стрелки негде выучиться всем этим премудростям и щиты он ставить не умеет.
Разыскав взглядом один из своих ножей, валяющихся на земле, я шагнул туда. Точнее, шатнулся и завалился. Слепо шаря в пыли здоровой рукой, я нащупал рукоять этого последнего ключа ко всеобщему спасению. И в этот момент мне сделалось страшно. Непередаваемо страшно. Пусть астрологи в храмах твердят, что наши дни здесь всего лишь начало бесконечного пути. Назвать мою недолгую жизнь праведной нельзя никак. А теперь попробуйте заняться простым подсчетом. Раз в месяц Небесная Мать перерождает одну достойную душу к вечной жизни среди звезд. Понимаете, сколько лучших претендентов окажется впереди безвременно ушедшего главаря уличной банды в этой длинной очереди?
Разум говорил: мне все равно конец. Добровольный и немедленный, он будет легчайшим из вариантов смерти, предоставленных на выбор судьбой. Вот только глупые инстинкты в голос вопили, что в семнадцать лет умирать непозволительно рано, и совладать с их отчаянным протестом было трудно.
Я не заметил, как шевельнулась, приподнимаясь на локте, фигура, распростертая на самом краю безопасного круга и, вопреки всеобщему настрою бежать подальше, поднялась и неровным шагом поковыляла ко мне.
Подсолнух стоял на ногах не тверже моего и рухнул в двух шагах от конечной цели. Однако же упал он в нужном направлении и мою руку с ножом перехватить успел. Наверное, это было странное зрелище — два раненых человека, сцепившихся в борьбе посередине огненного кольца.
— Ты чего творишь, придурок? — шипел Подсолнух, из последних сил пытаясь отобрать у меня нож.
— Сам придурок, я не могу этим управлять! Пусти, а то все сдохнем!
— Ну да не можешь! — процедил сквозь зубы друг. — То-то Трехпалый с его громилами первыми заполыхали! Твоя сила, значит, ты и управляешь! Давай кончай здесь дурака валять!
Спорить с ним дальше я не стал. Попросту не было времени на то, чтобы растолковать болвану, что наблюдаемое вокруг — это еще не прорыв, а его предвестники. До настоящего прорыва остались считанные мгновения, и единственный надежный способ его предотвратить я уже упустил. Десять комет и падучая звезда! Ведь управляют же этим как-то ученые чародеи! Значит, и у меня должно получиться. Давай, Чертополох, соображай, как спасти от себя тех, кого подбивался защищать!
Я еще успел прикинуть что-то наподобие канала, уводящего силу в единственном безопасном направлении — вверх, когда последние сдерживающие заслоны рухнули, и магия рванула из меня сырым неоформленным потоком, нимало не напоминающим аккуратные плетенки в коридорах Проклятого дома. А потом, совершенно как в памятном опыте на лужке, меня накрыла тьма.
Глава 2
Лежать было мягко. Это ощущение оказалось первой законченной мыслью, возникшей в моей голове. Из нее последовали другие, не менее глубокие. Что голова у меня до сих пор есть, а также тело, которому так хорошо валяться на теплой, приятной на ощупь постели (ведь это постель, да?). А значит, я еще не умер.
Было во всех этих ощущениях что-то родное, давно забытое, из детства. Больше десяти лет прошло с тех пор, как я в последний раз засыпал в кровати на перине, с подушкой, одеялом и прочими положенными принадлежностями.
Забывшись, я попытался от души потянуться. Делать этого не следовало совершенно. Раненая рука и нога напомнили о себе весьма неоднозначно. Я сдержал готовый вырваться стон. Осторожность спасла не одного уличного парня. А я до сих пор не понимал, где нахожусь, и демонстрировать свой приход в сознание не спешил.
"Неужели казематы Академии?" — подумал я, восстанавливая в памяти события, предшествующие попаданию в эту замечательную постель.
Да нет, вряд ли. Что за смысл им меня в живых оставлять, да еще и лечить — а осторожная проверка показала, что мои раны перебинтованы на совесть. Ладно еще был бы я каким-нибудь отступником, предателем или за что они еще там друг с другом разбираются. Тогда я мог бы понадобиться для дознания и суда. А дикий ринский маг — готовый смертный приговор, без всяких обжалований. Уничтожить на месте.
Не без содрогания я припомнил сгорающих заживо людей и расплавленную землю. Ощущения были двоякие. Будь я сторонним наблюдателем, за такое бы сам себя уничтожил. Но я-то знал, что ничего подобного на самом деле не желал. А вышло все исключительно из-за моего неумения. М-да. Хилое какое-то оправдание.
Ладно. Не будем пока об этом. Для начала не мешает разобраться, где я все-таки нахожусь.
Приняв за исходный вариант то, что добрых людей, приютивших беглого мага, все же стоит считать друзьями, хотя бы временными, я рискнул приоткрыть глаза.
Сквозь сомкнутые веки можно было понять, что вокруг светло. Теперь стало ясно, что свет дневной и распространяется от окна. Довольно большого, без всяких решеток. Точно не тюремный лазарет. Хвостатые кометы, это сколько ж я должен был проваляться, чтобы прошло и Таинство, и ближайшие к нему сумеречные дни!
Взгляд мой упал на край одеяла, и новое потрясение обрушилось на мою несчастную голову. "Ну ничего себе постелька!" — только и смог я подумать. Шелк. Настоящий дорогущий шелк, и кто-то не поскупился положить его под заляпанное кровью и грязью тело раненого бандита. Хотя, кажется, сперва меня все же отмыли. Но это ничего не меняет. Такие раны, как у меня, всегда кровоточат поначалу. Загадочный некто, предоставивший мне убежище, просто невозможный транжира. "Или очень хочет пустить пыль в глаза", — зародилась у меня более правдоподобная идея. Больше я не успел придумать ничего толкового, потому что на меня налетел вихрь, сорвавшийся из дальнего угла комнаты.
— Чертополох! — визжал вихрь, припрыгивая в аккурат по самым болезненным точкам моего израненного тела. — Живой! В себя пришел! Наконец-то! Мы уже не знали, что думать!
Я как раз собрался заявить, что от такого обращения сдохну незамедлительно, как вдруг почувствовал, что мне самому передается этот безумный восторг. Небесные Братья, а я ведь и правда выжил! Показал неприличный жест звездам, за что-то так меня невзлюбившим, и остался живой! И валяюсь, всем назло, на роскошной шелковой постели, и меня обнимает, хоть и не очень бережным образом, симпатичная девушка. Совершенно не худший расклад, даже если эта девушка — самая ядовитая на свете Змейка...
— Змейка! Живая! — вскричал я, сгребая ее в неуклюжие объятия.
Ответом мне послужил поцелуй — горячий, страстный и отнюдь не товарищеский. Мы самозабвенно целовались в охватившем нас взаимном порыве, утверждая победу жизни и молодости над всеми происками судьбы, пока не опомнились — тоже разом. Вспомнив, кто мы такие и почему продолжать наши действия не стоит, мы оторвались друг от друга, растрепанные и раскрасневшиеся, и я тотчас же заметил изменения во внешности боевой подруги. Змейка подняла руку, стаскивая с волос разболтавшуюся ленту, — вместо толстой косы по шее хлестнули короткие, неровно обкромсанные пряди.
— Сгорели, — пожала плечами девушка, заново собирая нелепый куцый хвост. — Отрастут.
Мы вновь замолчали. Надо было что-то сказать, чтобы не множить нарастающую между нами неловкость. И я сказал:
— А язык-то и не раздвоенный...
Вопреки сложившимся традициям, Змейка не попыталась придушить меня на месте.
— Зато ты, как положено, весь в колючках, — проворчала она, проводя ладонью по моей небритой щеке. Роскошью бороды я пока не могу похвастаться. Она у меня растет какая-то пегая и клочковатая. Но щетина — да, что надо получается.
И тут произошло нечто уж совершенно из ряда вон выходящее. Честное слово, я меньше удивился бы, оказавшись со Змейкой в постели. Ну, то есть она, конечно, и так забралась ко мне на кровать, но вы поняли, что я имею в виду. Естественно, пока она с Подсолнухом, а у меня есть Тай, ни о чем таком не могло идти и речи, но сама ситуация казалась вполне возможной. А вот плачущая Змейка — это что-то из области невероятного. Но она и правда плакала.
— Сорняк ты глупый! — всхлипывала девушка, уткнувшись мне в плечо. — Дурак без звезды над головой! — Каждое очередное заявление о моей умственной ущербности сопровождалось чувствительным тычком под ребра маленького острого кулачка. — Мы уж думали, ты никогда не очнешься! Так целыми днями и сидели по очереди! Я, Подсолнух, княжна твоя придурочная...
— Подсолнух, он как, в порядке? — встрепенулся я, вспоминая, что в последний раз, когда я видел друга, назвать его дела хорошими было сложно.
— Да что ему будет! — отмахнулась Змейка. — Еще один дурной живучий сорняк. Поднялся давно, прыгает. Ты ведь шесть дней без памяти провалялся!
Я нахмурился. Ответ на следующий вопрос не обещал быть столь обнадеживающим, но я был обязан его задать.
— А кто из наших вообще живой?
— Костыль. Рябой. Звездочет. Оглобля. Ну, разумеется, девчонки и мелочь.
Семеро. Семь выживших бойцов из почти трех десятков. Считая Змейку, совершенно бесполезную там, где требовалась незамысловатая грубая сила... И меня самого. Не годного теперь вообще ни на что. Нет, не в ранах дело, они-то заживут, и сила магическая восстановится. Но стоит мне теперь высунуть нос из укромной щели, как явится по мою душу боевой отряд чародеев. Много толку с такого "главаря", что даже на улицах своих появиться не может!
— А с районом что? — спросил я.
Змейка невесело хмыкнула:
— Тебе из хороших или плохих новостей? Если хорошее, то у нас теперь есть мостовая. Такая, что вся Подкова обзавидуется. Один сплошной камень. Ну а плохого... Пекарня сгорела. И Клаура мастерская. Дальше затушить успели. Ну, и в другую сторону по улице тоже хорошо погорело, туда как раз ветер шел.
С запозданием до меня дошло, что с гибелью Трехпалого и Ящера бывшие владения Кота теперь принадлежат тоже мне. И не только они. А все, что эти злобные уроды, чтоб им перерождения не видать, успели под себя подгрести. Только толку-то с того! Всемером удерживать район, уже сравнимый с вотчинами Угря и Безухого? Не смешно. Тут при своем хотя бы остаться. Гадство! А ведь начинать заново будет куда труднее. В прошлый раз меня спасала исключительно неприметность. Теперь громкой славы никак не избежать. Зная о моей нынешней слабости, охотники попробовать на зуб "того самого" Чертополоха слетятся, как чайки на мусорную кучу. Можно, конечно, бросить клич и набрать людей не глядя. Но что потом делать со всем этим сбродом? Чем я стану отличаться от того же Ящера? Обиженных лично им — единицы. Ну, наберется десяток-другой леденящих душу историй. И все. Тех же, кто обижен его людьми, гораздо больше. Во много раз. И не говорите мне, пожалуйста, что безвыходность диктует жесткие меры. Есть черта, за которую нельзя переходить, или не отмоешься потом никогда. И... Звезды падучие, опять я забыл о чародеях! Начать заново теперь не "труднее". Начать заново теперь невозможно. Вообще. Ты в бегах, придурок несчастный, тебе свою бы шкуру спасти, а не думать о банде!
— Слушай, Змейка... А собственно, мы где? И как вам удалось меня спрятать от чародеев?
Девушка заметно сникла.
— Ты только не ругайся сразу, а? — предупредила она.
Такое начало мне совершенно не понравилось. А уж от продолжения стало совсем нехорошо.
— Это логово Угря.
— А почему не мир ящеролюдов? — мрачно осведомился я. — Тоже хорошее убежище. Шасть за Врата — и точно никто не найдет. Ни нас, ни наших обглоданных косточек.
Наконец-то Змейка стала похожей на саму себя.
— Ну, когда великий маг Чертополох придумает, как эти Врата открыть, тогда и пойдем, — прошипела она, зло сверкая глазами. — А что мне вообще было делать, а? Вы с Подсолнухом валяетесь — бревна бревнами. Вокруг пожар, а на подходе чародеи. Костыль, болван, с крыши сиганул, вторую ногу поломал. А тут Угорь. И помощь предлагает.
Я не поверил своим ушам.
— Так он что, сам пришел?!
— А то! Мне что, надо было сказать: "Извини, мы лучше тут сами помрем?"
— Странно все это, — нахмурился я. — Он сказал хоть, что ему от нас нужно?
Змейка вздохнула. Несмотря на обычную ершистость, она явно ощущала вину за то, что привела остатки банды в западню. Чем расплатиться по долгам с Угрем, проще сразу в реку с камнем на шее — даже не начиная попыток.
— Не сказал. Скользкий, зараза. Но, по-моему, ему нужен ты со своим даром.
Ну что ж... В таком случае вполне объяснимы и шелковые простыни, и все остальное. Знать, позарез нужен, раз не побоялся возможной ссоры с чародеями, да так старается намекнуть, насколько хорошо живется и мягко спится под его крылышком. Вот понять бы только, на кой мог сдаться кому-то необученный маг, лишь на то и способный, что плавить мостовые да устраивать пожары на полрайона?
Тому, кто никогда не слышал про Лиха Угря, могла показаться невероятной даже мысль о том, что вот этот симпатичный человек имеет какое-то отношение к бандитам. Ну, разве что ограбили его когда-то в темном переулке. И уж точно никому и в голову не пришло бы, что уважаемый господин Лианах Аларо — один из двух знаменитых бандитских князей Стрелки.
Было Угрю что-то около пятидесяти, но выглядел он моложе своих лет. В том видели заслугу родни по линии жены — бастарда известного магического семейства. На белую кость Лих, как ни старался, не тянул. Изъяны простецкого воспитания давали о себе знать, это было видно и мне, понятия не имевшему о том, что и как принято у благородных. Благородного можно узнать даже обряженным в лохмотья, которых постыдится иной нищий. Угорь оставался простолюдином в одеждах, достойных князя. Хотя в какой-то мере его можно было назвать представителем древнего рода. Отец, дед, прадед и остальные предки по мужской линии, которых он мог назвать не меньше троих, промышляли разбоем на улицах Стрелки. Но только Лиху удалось забраться столь высоко. Чем-то он походил на преуспевающего купца, обивающего серебряными 1 листами пол в отхожем месте, лишь бы в очередной раз показать собственное богатство, но в целом вел себя с окружающими дружелюбно и просто. Несложно было обмануться этой личиной, посчитав Угря человеком неплохим, хоть и недалеким. Кое-кто периодически и обманывался, и начинал рвать на себе волосы, лишь запутавшись в угревых происках, как мошка в паутине.