| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
с той поры над Русью неприкаянной?
Может, с той поры мильоны Авелей
Каины
по тюрьмам раскровавили...
Жертвы завтрашние...
Господи,
Спаси их!
Помоги!
Сними проклятие с России!..
* * *
Был июль...
Звезда
на небе светлом,
пулею пронзившая ночной покров...
Над расстрельным взводом веет тёплым ветром.
Под ногами -
кровь,
кровь,
кровь,
кровь,
к
р
о
в
ь...
* * *
Городская соната, скерцо:
МОСКВА
Сейчас, в конце тридцатых, Москва ошеломляет приезжего невероятной суетой, сонмом снующих туда-сюда озабоченных людей, не совсем опрятными улицами. Изредка этот человечий муравейник будто рассекают, как огромные тараканы, черные лимузины, мчащиеся от одного госучреждения к другому.
Город обрел много новых зданий, среди которых выделяется модернистский Ле Корбюзье со своими стеклянными коробками, столь неестественными для сурового московского климата, да несколько помпезных конструктивистских зданий, как например, Дом Правительства и Гостиница "Москва".
А московское метро! Не зря москвичи гордятся им, оно, и правда, лучшее в мире. И дело не в том, что все станции московского метрополитена — истинные произведения архитектурного искусства. Это метро и самое удобное в мире: поезда ходят регулярно и очень часто в течение всего рабочего времени, кругом чистота и порядок. Причем все это поддерживается как бы само собой — никакого обслуживающего персонала, никаких понукал и погонял.
От такой ослепляющей чистоты и красоты ни у кого из пассажиров даже мысли не возникает бросить на пол что-либо, даже малюсенький входной билетик метро. Возможно, ветки московского метро не такие густые, как в Лондоне и Нью-Йорке, но дайте время — Москва "догонит и перегонит", как это сейчас принято говорить.
Как и прежде, чарует своей неизбывной древней красой Кремль. Правда, вместо двуглавых орлов на башнях появились пятиконечные звезды, выглядящие несколько нелепо, напоминая макушки новогодних елочек. Да и Кремлевские куранты бьют что-то невразумительное, поскольку старую мелодию "сломали", а новой не удосужились обзавестись: умелые мастера-часовщики перевелись. Но к этому диссонирующему "тим-дирльям-тим-дирльям-бам-бам-ба" все как-то попривыкли, и полночный перезвон курантов, завершаемый "Интернационалом" воспринимается, как естественное завершение еще одного прожитого дня.
На месте славного храма Христа Спасителя теперь образовался провал, заполненный водой, который быстренько превратили в плавательный бассейн "Москва". Была идея воздвигнуть на этом месте помпезный Дворец Советов в виде нечеловечески огромной статуи Ленина, у которой внутри должны размещаться различные публичные учреждения: в голове — библиотека ниже — современные кинозалы, на уровне живота — рестораны... А острые языки шептали ехидно, что в задней части здания-скульптуры разместится огромная общественная уборная. Но, не дай Бог, если эти даже шепотом произнесенные слова достигнут всеслышащих ушей славных советских чекистов... Страшно даже подумать!
Но прожект этот благополучно приказал долго жить. Видимо, побоялись ставить этакую махину на зыбком месте: а что как гробанётся на жилые дома? И остались в память об этом только несколько почтовых марок, выпущенных загодя, когда проект только лишь был утвержден.
Красная Площадь, которая всегда была центром первопрестольной, по-прежнему сияет своей красотой. Храм Василия Блаженного все также привлекает гостей столицы своими несуразными ярмарочно-балаганными пестрыми куполами, но уже без крестов. Но, слава Богу, что хотя бы без красных звезд!
Лобное Место, как и встарь, напоминает обладателям голов, что голова на то и нужна, чтобы ее хозяин не угодил на плаху.
Но, конечно же, главное нововведение на Красной Площади — это Мавзолей. В нем лежит набальзамированный наподобие египетских мумий вождь пролетарской революции — Владимир Ленин. Буквально круглыми сутками от открытия до закрытия в
Мавзолей стоит длиннющая очередь, уходящая своим концов аж в Александровский сад (по небрежению властей пока еще не переименованного на революционный манер). Человеческую натуру не переделать: запретили Христа, разрешите Ильича! Ведь хоть в кого-то веровать народу нужно!
Особенно неузнаваема Москва в дни революционных праздников: День Октябрьской революции, День Сталинской конституции, Первое Мая... Через все главные магистральные улицы натянуты кумачовые транспаранты с советскими лозунгами, все уличные фонари украшены алыми флагами, из уличных репродукторов льется бравурная музыка, долженствующая повысить праздничное патриотическое настроение.
А народные демонстрации? Стройными рядами, с заранее назначенными партийными правофланговыми, с песнями, с флагами, с портретами любимых вождей и с огромными букетами бумажных цветов народ со всех концов столицы стекается к Красной Площади. Время от времени специально назначенный "поминальник" через микрофон с усилителем выкрикивает что-нибудь вроде: "Товарищу Сталину — сла-а-а-ва-а!" или "Да здравствует партия большевико-о-ов!"
И колонны демонстрантов радостно откликаются громовым, хотя и не недостаточно отрепетированным: "Уррра-а-а!"
У самой Красной Площади, на Манежной площади, демонстрантов ждут партийные регулировщики с неизменными красными повязками на левом рукаве. Они знают, какая колонна должна пройти вслед за какой. Они опрашивают, не случилось ли в рядах демонстрантов затесаться незнакомому человеку.
А потом колонны быстрым шагом, почти бегомпроходят мимо Мавзолея, на трибуне которого стоят вожди партии и государства и непременно сам товарищ Сталин...
Ах, как замирает сердце у тех, кому повезло попасть в колонну, проходящую у самого Мавзолея, и хорошо разглядеть корифея всех времен и народов, любимого товарища Сталина! Потом долго можно рассказывать друзьям-приятелям: "Я самого Сталина видел!"
Но вот пройдена Красная площадь... Женщины с детьми, которые упросили взять их посмотреть Сталина, возвращаются домой. Ближайшие станции метро закрыты, да и у дальних толчея, регулируемая милиционерами... Мужчины, почти поголовно, растекаются по близлежащим пивным да закусочным. У многих с собой четвертинки московской, а кому не повезло, тот ходит "стреляет", к кому бы примкнуть "третьим" на поллитровку.
Потом и эти возвращаются по домам, а там начинается обычный праздничный "гудёж". Обычно собираются с соседями, в складчину. И опять тосты за любимого вождя, за сам праздник. Когда народ уже слегка подвыпьет, начинаются песни. Обычно это песни из кинофильмов, слова песен многие знают, потому что день-деньской только и слышны из настенной "тарелки" эти песни да имитация народных песен в исполнении хора Пятницкого. И пошло-поехало: "Широка страна моя родная...", "... Москва моя, Москва моя, ты самая любимая...", "Эй, вратарь, готовься к бою..."...
А назавтра — опять работа. Подъем по будильнику: у кого станок, у кого служба, у кого школа...
Хорошо живется! Весело! Все чувствуют локоть друг друга, все полны энтузиазма: "Эх, хорошо в стране советской жить!"
Да здравствует товарищ Сталин!
* * *
Катерина. 1938, 2 июня
Михаила пригласил его старинный друг еще по Заволжску на работу под Москву, в Мытищи, в какой-то исследовательский военный институт. Военным трудно менять работу, но Мишин друг оказался большой шишкой, чуть ли не заместителем наркома, и помог ему перевестись.
Мне не очень-то хотелось переезжать: жилье нам дали в военгородке, а это значит, жизнь, как в большой деревне: все на людях. А у меня с Павлом расцвел бурный роман. В Ленинграде мы как-то приспособились, находили время, когда можно было остаться одним дома или раствориться где-нибудь в пригороде с Сережей вместе. Михаил это даже поощрял, поскольку предполагалось, что Павлик будет помогать мне возиться с Сережей. Вообще-то, Михаил и впрямь святой... Как жаль, что не люблю я его! Но что поделаешь...
Павел стал мне просто необходим. Я должна его видеть, чувствовать его рядом, обладать им. Я понимаю, что путь мой и нечестный, и чреватый неприятностями, но я его сознательно выбрала. Павел тоже не идеал, он не очень-то интересен, как человек, но он влюблен в меня, а я в него.
Любовь слепа... Или, как сейчас говорят, любовь зла, полюбишь и козла. А тут такой хорошенький козлик попался!
Павлик, по-моему, уже привык к своей роли. Он уже освоился настолько, что с Михаилом ведет себя естественно, без ощущения греха или даже предательства. Ну, это моя заслуга: я и ему внушила, что жизнь нельзя превращать в сплошную жертву.
Михаил же ко мне не то чтобы охладел, но ходит какой-то подавленный, живет, как по принуждению. Может, догадался до чего? Но я стараюсь все делать шито-крыто, и даже стала к нему теплее и ласковее, чем раньше. Может, Павел, лопух, как-то себя выдал или, не дай Бог, покаялся перед братцем в своих грехах? С этими мужиками глаз да глаз нужен!..
Елена Степановна. 1938, 4 июня
Вот мы и в Москве! Ну, не совсем в Москве — до Москвы на электричке минут двадцать. Мытищи, военгородок. Перевели Мишу на новую службу. Жаль было Ленинградом расставаться. Свыклась я уже, приятный город, если бы не противная погода, особенно поздней осенью да зимой.
В четырехкомнатной квартире живем три семьи. Соседи — славные такие люди: муж с женой, молодые еще, хотя и постарше моих, да еще пожилой уже мужчина — тихий такой, задумчивый.
Комнаты наши смежные. В дальней комнате разместились Катя с Мишей и Сережей. В большой, проходной комнате — я, Ксеничка и Павлик. Павлу отгородили шкафом угол около двери, чтобы он не мешал своим присутствием женской половине. Одним словом, разместились очень удобно.
По вечерам, когда Сережу отправляют спать, все мы сидим за большим круглым обеденным столом, и каждый делает свое дело — кто занимается, кто просто что-нибудь читает, а е сижу с ручным шитьем — нашла себе работенку надомную в местной пошивочной мастерской.
Миша все сделал так, чтобы я себя чувствовала себя
хозяйкой: деньги с получки все отдает мне, даже сам, когда нужно вдруг, просит их у меня. Я как-то сказала, что мне неловко даже как-то, а он говорит: "Так лучше, Елена Степановна, ведь вы корень нашей семьи. Пусть все это понимают". Я ему в ответ, что не гадала, не чаяла, а получилось вот, что даровал мне Господь на старости лет сыночка. А он в ответ мне, что, мол, совсем вы не старая — вы такая красивая и сильная, а что правда — так это то, что я вас за мать почитаю.
Рада я за него: зарабатывать он стал побольше, нет необходимости при нашей-то скромной жизни прирабатывать. Да и негде здесь, слава Богу — военный городок!
Михаил. 1938, 5 июня
Сегодня к нам в отдел приняли новую сотрудницу. Это очень молодая красивая женщина, видимо умная и интеллигентная. Мне она сразу понравилась: длинноногая, с широко распахнутыми глазами, светящимися какой-то радостью. Я поймал себя на том, что оценивающе рассматриваю ее с головы до ног: ее светло каштановые волосы, спадающие на плечи, грудь, которая натягивала пуговки на ее блузке, изящный изгиб спины, красивые бедра и стройные длинные ноги... Такого со мной еще не случалось. И я задумался, что во мне переменилось?
Моя семейная жизнь вошла, вроде бы, в обычную колею... Катерина отличная хозяйка, все в ее руках спорится, Сережку она любит... Но вот наши с ней отношения совершенно изменились... Она холодна и бесстрастна. Я не могу сказать ничего плохого: она так же внимательна ко мне, как и раньше, даже ласкова иногда, но вот ночью она либо избегает близости, либо делает все так, будто исполняет обязанности...
Грешным делом, я невольно часто вспоминаю Наташу Семиглазову. Я помню этот ошеломляющий ее натиск, постоянное желание обладать мной, несмотря на то, что я был всегда поначалу скованным и даже пассивным. Но ей удавалось растопить меня. Она и меня доводила буквально до исступления.
Наташа, наверное, понимала, что мысли о Кате мешают мне быть с ней самим собой. Но она умела сделать все, как
надо. Я же, как ни стараюсь, мне не удается сделать то же самое с Катериной... Может, я что-то делаю не так?
Неужели так у всех? Неужели и Наташа охладела бы ко мне после нескольких лет супружеской жизни? Я понимаю, что бурная страсть может затихнуть, но ведь естественные отношения между мужчиной и женщиной должны продолжаться?.. Пусть это будет не пожар, а костер, но ведь должен же быть хоть какой-то огонь!
Катя ставит меня в такое положения, будто я ее домогаюсь. Я начинаю чувствовать себя каким-то безудержным самцом... Да, я ее желаю почти постоянно, я ведь нормальный мужик, мне нужна женщина с теми естественными эмоциями, которых я от нее жду. Но ответа от нее я не получаю...
Да и сам хорош! И Наташа в голове мелькает, а теперь вот эта новенькая появилась — Оля, или Оленёнок, как ее все называют. Она, и правда, напоминает грациозную газель...
Ну, что-то я не в ту степь попёр... Где же моя вечная любовь к Катерине?
А может, дело в том, что Катя все еще любит этого своего Илью? В это слабо верится. Я уверен, что она с ним больше никогда не встречалась. И я уверен, что у нее никого нет: она все время дома, с Сережкой. Может, пройдет еще время, и наши отношения войдут в нормальное русло?
Я очень этого хочу. Ведь я так ее люблю! Или любил?.. Нет, нет! Люблю! У меня, кроме нее, никого не было и нет.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
