Высокие ставки (продоллжение Цены правосудия)

— Эй, стой! — Фабиан опомнился и бросился вдогонку за девушкой. — Стой, придурочная! Подерутся — сами успокоятся!

Девица в ответ только фыркнула и помчалась еще быстрее.

"Не понимаю я этих баб, — зло подумал Фабиан. — Ну, прирежет Руи женишка — ей же лучше, так нет ведь! Поскакала спасать! Воистину, все зло от женщин, и чего только лезут?"

Внизу сновали слуги, тащившие вазы с уже увядшими оранжерейными цветами. Верона подскочила к девушке с вазой, полной роз, выхватила бесценный фарфор из рук обомлевшей служанки и ринулась во двор.

— А ну брысь! — возопил полу-оборотень. — Брысь оттуда! И вазу кинь!

Но Веро и не подумала послушаться. Она пулей вылетела из двери, подбежала к Руи и Пьеру и с размаху окатила их водой, как дерущихся котов. Дуэль прекратилась, а Фабиан, взглянув на лица дуэлянтов, согнулся пополам от хохота — столько искреннего, детского недоумения было на них написано.

— Фу, — сказала Верона. — Вы как дети просто. И не стыдно?

— В-в-верона? — отплевавшись, выдавил Пьер. — Что вы тут делаете?

— Спасаю нашу общую репутацию, — ответила бывшая послушница. — И не вижу здесь ничего смешного! — холодно бросила она в сторону Бьяно, но маг посмотрел на поединщиков, увитых мокрыми розами, и снова зашелся в совершенно неприличном ржании.

— Сударыня, это дело чести... — начал было Даниэль, но получил такой взгляд, которым гордилась бы и Элеонора.

— Дело чести — подраться во время королевского приема, чтобы шевалье засадили в Квантермель, а вас обвинили в покушении на убийство аргасских подданных и оскорблении величества и боги знают, в чем еще? — осведомилась Веро. — Вы все же думайте головой хоть иногда!

Кабальеро дружно заморгали: столь очевидный факт отчего-то не бросился им в глаза.

— Ээ... — растерянно отметил Миро.

— Пьер, может, вы немного приведете себя в порядок? Моя матушка хочет вас видеть, вы до сих пор не выразили ей своего почтения, — так кротко, что это звучало издевательски, предложила Верона.

— Д-да, — пробормотал Пьер. — Наверное, надо... А вы?

— Надеюсь, вы доверяете чести ваших друзей?

— О да, да! Анри, пошли, — нервно ответил будущий муж и торопливо скрылся за дверью. Веро взглянула на Руи и сняла с его головы обвисшую розу. Она лукаво улыбнулась; дель Мора заалел. Девушка уронила цветок к ногам идальго, вместе с как бы случайно выскользнувшим из-за манжета платочком. Родриго бросился на клочок батиста, как ястреб на полевку, а дворянка, коротко кивнув прочим рокуэльцам, оперлась на руку приятеля Пьера и покинула место поединка. Она успела бросить на Фабиана взгляд из-под ресниц и разочарованно заметила, что фокус с платком не произвел на него ровно никакого впечатления.

Анжела была замужем уже четыре месяца, и нельзя сказать, что ей там не нравилось. Честно говоря, пылающая в груди аргасски пламенная ненависть к кровному врагу за прошедшее время поутихла, а если говорить уж совсем честно... Девушка дернула себя за прядку и потянулась, сев в постели, обхватила руками колени и мечтательно посмотрела в окно.

Если говорить уж совсем честно, Рамон вел себя добродетельней рыцаря из баллады. Чего нельзя сказать о его, Рамона, подданных, которые косились на невесту и супругу, как на ядовитую змею, подброшенную в постель обожаемому повелителю. Этого Анжела понять не могла. Они что, опасаются, что она убьет Рамона? Так это просто смешно, у нее не было ни единого шанса. Сперва девушка два месяца жила в доме донны Лауренсии Оливарес на правах невесты, из-за чего из особняка съехали все мужчины. Даже Рамон там не появлялся, только посылал ей подарки, тоже самые что ни на есть скромные: букетики фиалок, украшения, упряжь для лошади... Потом... Анжела зажмурилась: о такой свадьбе наверняка мечтает каждая девушка! Фата, шелковое платье, лепестки роз, белый конь, красивый и венценосный жених, главный рокуэльский Пантеон, строгая и величественная кардиналесса Рокуэльская — ух! Пир горой, во время которого с девушки не сводила глаз целая свора слуг и гвардейцев, и... первая брачная ночь с самым желанным мужчиной Рокуэллы прошла весело: девушка верещала и отбивалась (кровный враг, как-никак), Рамон увещевал и усовещивал. Наконец целомудренно настроенная невеста забилась за шкаф, угрожая мужу подсвечником, и герцог, вздрагивая от хохота, оставил девушку наедине с совестью. С тех пор больше и не приходил. Анжела это ценила: оба понимали, что их брак — формальность, Рамон — полукровка, и жена нужна ему только как ширма. Так что упрекнуть герцога было не в чем: он сохранял неизменную почтительность на людях и не беспокоил девушку, когда эти люди уходили, вот только...

Вот только сегодня Анжела намеревалась все изменить. Она вскочила с постели и юркнула в ванную: а чего еще ждать-то в такую рань? Девушка, фыркая и ежась, раза три плеснула в лицо холодной водой. Уж больно много загадок было вокруг юной герцогини, чтоб оставить их без присмотра. Например, почему все наотрез отказываются говорить о ее сестре, Бертиле? Почему с такой опаской смотрят на саму Анжелу? Что это делает с ее мужем заезжий комиссар Месмер? Почему в беседах Рамона и Феоне (и что он нашел в этой мымре?) то и дело мелькает какая-то башня? Что стряслось с предыдущим Верховным магом и что ищут в его лабораториях? И, самое главное, отчего Рамон подчас с такой тоской смотрит куда-то вдаль, поверх головы собеседника, ничего не видя, не слыша?!

Словом, тайны кишели и роились, и очень глупо было со стороны Рамона думать, что его супруга их не замечает.

Приняв ванну, Анжела сама тихонько оделась в самое простое платье, заплела косу и выскользнула из своих покоев. Как бы не бдели приставленные к ней слуги, а вряд ли кому-нибудь из них пришло бы в голову, что герцогиня примется шастать по дому в полпятого утра.

Прокравшись по лестнице на третий этаж, Анжела открыла шпилькой замок на двери и вошла в пыльную, забитую старой мебелью комнату. Девушка обнаружила ее случайно, в одном из многочисленных рейдов по Ромолле, тем паче, что дворянка и дома славилась умением ускользать из-под носа у целого стада нянек. Конечно, рано или поздно слуги находили шуструю герцогиню, но за четыре месяца девушка излазила Ромоллу вдоль и поперек.

Комната, в которой Анжела устроила засаду, приглянулась ей тем, что кто-то когда-то разобрал в ней пол, бывший одновременно потолком в кабинете Рамона. Может, искали слуховые трубы или магические подслушивающие штучки, но собирали паркет очень небрежно. Анжела сразу заметила выпирающие половицы и смогла, приложив некоторые усилия, вытащить их, выцарапать спицей раствор между кирпичами, которыми заложили дыру от изъятой трубы, и изъять один. И теперь девица сидела в засаде, дожидаясь прихода любимого мужа — он принимался за бумаги в шесть утра, у дворянки было время перекусить припасенной с вечера едой.

Рамон явился в кабинет, когда девушка уже задремала над книгой. Из полудремы ее вырвал голос мужа, приказавший лакею принести чашку кофе. Затем на некоторое время воцарилась тишина: герцог работал. А потом...

— Доброе утро.

— Доброе, — как-то зловеще отозвалась Феоне, и Анжела встрепенулась: они с чародейкой на дух друг друга не переносили, и узнать о ней какую-нибудь гадость было бы не лишне.

— Где ты был вчера?

— Ты не моя жена, чтобы задавать такие вопросы.

— Рамон! — звонкий хлопок — ага, она в своей любимой манере стукнула по столу. — При чем тут это?! Ты в опасности, и ты исчезаешь черт знает куда, мы волнуемся!

— Я был в борделе, — устало, но без раздражения ответил томоэ.

— А почему не у жены? — ядовито спросила Феоне, и Анжеле тоже стало интересно — почему?

— А зачем портить ей жизнь? Наш развод неизбежен, ей будет лучше, если выяснится, что мы не жили, как супруги.

Анжела подскочила. Это как это — неизбежен? А зачем тогда женился?

— О, вот как? — замурлыкала чародейка. — И когда же сие случится?

— Думаю, тогда, когда Месмер сдаст меня Ординарии для препарирования.

Девушка замерла над дырой в паркете. Что это значит? Он же король, как какой-то там Месмер может им распоряжаться? А слово-то какое — препарирование...

— Но ты ведь можешь...

— Не могу. И слезь с меня, ты мешаешь работать.

Вот дать бы стриженой шлюхе кирпичом по голове! А снизу, после паузы, раздался плохо сдержанный рык:

— Ах, я мешаю?! А твой щенок тебе не мешал?!

— Он не лез ко мне на колени.

— О да, его ты сразу затащил в постель! Бедная девочка, эта аргасска, ты хоть сказал ей, что она замужем за мужеложцем?

— Феоне, уймись, — ответил муж, хотя Анжела уже вцепилась бы ей в волосы. Да, он кровный враг, но он ее супруг, и всякая там безродная сволочь не смеет так с ним говорить!

— А-ах, уйми-ись, — растянула волшебница. — Тогда объясни, почему ты в постели зовешь меня Фабианом?

Хорошо, что Анжела от переживаний выронила печенье, а то подавилась бы...

— Тебе не кажется, что это мое личное дело?

— Бьяно, Бьяно! — передразнила Феоне. — Так хочешь его, что не можешь удержаться? Подарить тебе раба для удовольствий?

— Феа, уйди. Я, в конце концов, бесплодный полукровка. Ты, кстати, тоже.

— Ты?! Ты и твой щенок! Грязные пе...

Стало тихо. Аргасска услышала жужжание мухи над сладким печеньем.

— Уйди, — сказал томоэ так, что Анжела сама чуть не удрала. Потом раздался щелчок замка: волшебница и впрямь ушла, а Рамон заперся изнутри. Дворянка запустила пальцы в волосы. Что. Все это. Значит? Она врет? Конечно, злится, ревнует, вот и выдумывает... Но к кому она ревнует? Неужели и впрямь — к Фабиану, как там его?! Но это... это же... Это уже ни в какие ворота! Это... это чересчур! Анжела вскочила. Можно ворваться в кабинет, потребовать разъяснений, она его жена, в конце-то концов! А кто даст ей гарантию, что Рамон не соврет? Что он не выкинет ее за дверь, как эту... магичку? Что не превратит ее в что-нибудь, он ведь полукровка!

— Да, комиссар, войдите.

Анжела села на пол. Месмер!

— Прошу прощения, что отвлекаю от работы, ваше сиятельство, но мне нужно побеседовать с вами наедине, — вот пакостный тип, вежливый, но пакостный!

— Беседуйте.

— Ну, хм... как я уже говорил, результаты наших исследований в лабораториях...

— Поражают воображение, и ваш святой долг поделится ими с коллегами. Делитесь, я не против, — скучающе ответил Рамон. Вот так тебе, рыжая выдра!

— Суть не только в этом, — медленно проговорил Луи. — Не только в этом.

— О боги... прямолинейность — это такое редкое качество... за что я и люблю мою Анхелику.

Девушка припала к дыре, словно могла видеть сквозь стены. Он любит? Ее? Да он шутит, издевается над рыжим! "Мою Анхелику"... дура, почему ее так раздражало это имя в первый месяц брака! Вот дура, о боги! А он, может... Анхелика... А эта большеглазая дрянь просто завидует!

— Что ж, будем прямолинейны, — согласился Месмер. — Вы, конечно, читали дневники эксперимента и знаете, как часто Аскелони упоминал теорию "ключ-замок".

— О, тысяча чертей, дадут ли мне сегодня поработать? — возопил Рамон, но уже скорее весело, чем раздраженно. — Ну да, конечно, мне известно об этой теории. Но только, по-мое-му, это редкостный бред.

— Да, на ваше мнение в этом смысле можно полностью положиться, — отметил Луи. — И все же... Фабиан — это ключ?

Анжела помотала головой. Во-первых, она ничего не понимала. Во-вторых, девушку гораздо больше интересовало отношение Рамона к ее персоне.

— Сегодня день Фабиана, — пробормотал томоэ. — Нет, к ключам он не имеет никакого отношения.

— Да? Что ж... Хотя позволю себе заметить, что некоторые показатели вашего самочувствия ухудшились, когда мальчик с вами расстался.

— Ничего удивительного, — лениво отозвался Рамон. — Я использовал его для еды, а теперь остался без привычной закуски.

Что?!!

— Но ваша жена...

— Есть женщин — это аморально, — засмеялся герцог. — Мне нужно просмотреть эти бумаги.

— О да, о да. Но я все же оставлю вам тетрадь.

Анжела отползла от дыры. Мысли и чувства словно вымерли, но полное оглушение длилось недолго: спустя несколько минут буйный робийяровский нрав взял верх и над разумом, и над шоком. Девушка вскочила и ринулась вон из комнаты, вниз по лестнице, к кабинету Рамона, быстрее, быстрее, пока он не ушел, а он стоял на пороге и ждал ее.

Анжела остановилась, вопросы распирали ее, как семечки — спелый подсолнух.

— Входи.

Она вошла. На столе, среди разбросанных бумаг, лежала истрепанная тетрадь. Рамон вложил в нее листок и протянул жене.

— Бери.

— З-зачем? — заикнулась девушка.

— Здесь ответы.

— Какие ответы? — тупо спросила Анжела.

— На твои вопросы, — улыбнулся Рамон. — Не на все, но, по крайней мере, ты можешь считать, что не зря расцапарала себе руки досками и кирпичами.

Дворянка взяла тетрадь, и герцог вдруг накрыл руку жены своей ладонью. А потом Анжела оказалась за дверью, как — и сама не поняла.

В середине марта Медонский лес все еще был укутан одеялом пушистого белого снега. Но весна уже проглядывала в легком ветерке, и в пышных облаках, и в ярком солнце, ее запах витал в воздухе, что и сподвигло столичное дворянство на прогулку в лесу, который, впрочем, своей ухоженностью давно напоминал парк.

Хью вдохнул полной грудью и сдвинул шляпу на затылок. Конечно, леса вокруг Даниэльса куда как более дикие, и в марте там еще по-зимнему холодно, и сумрачно, но до чего же приятно вырваться из города в лес! Да к тому же в такой ясный, погожий день! Вот закроешь глаза, запрокинешь голову, вслушиваясь в лесные звуки...

— Руи, хорош Даня в сугроб закапывать!

... так и вырвут тебя из сладких грез. А все эти наглые, бесцеремонные, спесивые, самоуверенные, дикие, невоспитанные, невоздержанные... Хью открыл глаза и повернулся к подопечным. Они в полном восторге кидались снежками, поручив коней слугам. Шевалье покривился. Южные варвары, никогда снега не видели. А уж крику, шуму, беготни, и полные воротники снега.

— Идальго, ведите себя пристойно, — одернул рокуэльцев компаньон. — Люди же кругом!

— Пфуй! — отозвался Фабиан; из кареты выглянул барон и укоризненно покашлял. И что бы он делал без Хью? Куда там пятидесятивосьмилетнему барону уследить за шайкой сорванцов! А северянин сам себе не поверил, что подписал договор о компаньонстве еще на год. Шевалье уже подумывал над тем, что неплохо бы завести как средство воспитания хлыст, вроде тех, какими призывают к порядку галерных рабов. А сколько его крови выпили эти кабальеро за полгода...

— Эй, Руи, гляди, вон твоя дама сердца! — крикнул Дануто.

Дель Мора обернулся и замер, густо покраснев. Хью проследил за его взглядом и хмыкнул. Свадьба детей из двух самых родовитых и богатых семей Юга была событием заметным, и Юбер Мальро решил справить помолвку в столице. Поэтому, едва в парке появился его сын с невестой, которую сопровождал старший брат, как все тут же устремились выражать свою радость и почтение, а также восхищение красотой и грацией невесты. Насчет последнего не преувеличивали: изящная, тоненькая, с волной каштановых волос, рассыпавшихся по темно-вишневой тафте, падме Верона была похожа на фею. Она посмотрела в сторону Хью и улыбнулась. Аргассец почтительно склонил голову и не заметил, как Фабиан метнулся к карете и прошептал: