Глава 15

Когда мы вышли из землянки, Александров, первым делом, сказал мне примерно следующее:

— Ты куда пропал? Мне уже два раза насчет вас, со Шмаковым, звонили из штаба. Давай свой приказ, сейчас Смирнов его перепишет для отчетности, я распишусь в обоих экземплярах, и можешь двигать дальше. С политруком ты зря в полемику вступил. Он так-то мужик не плохой, в смысле не злопамятный. Но память у него очень хорошая. Это на будущее, для твоей же пользы: постарайся с ним не спорить. Я так понимаю, что забирают вас, вместе с Зиновьевым. Смотрите там, будьте внимательны. Может, еще свидимся.

Последняя его фраза мне не понравилась. Какой-то безысходной тоской от нее веяло, как будто он знал наперед, что мы можем больше не встретиться. И глаза у него были усталые и грустные. Я поспешил успокоить его, сказав, что мы тут же вернемся назад, выполнив все необходимое. Но он, похоже, что-то предчувствовал, потому как сказал мне буквально следующее:

— Мы ночью на ту сторону уходим. Всем взводом. И ребята твои тоже. Так что, если хочешь попрощаться, я сейчас их позову. Ничего, — усмехнулся он. — Думаю, политрук поймет. А если не поймет, я ему потом отдельно объясню.

Александров вернулся в землянку, а мы с пограничником Костей остались ждать снаружи. Через пару минут к нам выскочили Витька с Николаем, и сразу же набросились на меня с расспросами. Первым делом я познакомил их с Константином, потом вкратце поведал им обо всем, что со мной приключилось за последнее время. Затем, они мне рассказали о своей поездке в хуторок Красноярский. О немецкой бомбежке, сгоревшей полуторке, и еще о том, какого хорошего парня они переманили в разведку. Звали парня, как и меня, Андреем, а фамилия, по-моему, Брыкин или Быркин. Они перебивали друг друга, спеша передать мне, по их мнению, очень важную информацию: как они получали на складе пулеметы, что завтра, возможно, они пойдут в разведку, что Тимофеев научил брата обращаться с ручным пулеметом, а Витьке больше немецкий пулемет понравился, но к нему мало боеприпасов и нет сменных стволов. А я смотрел на них, на этих восторженных балбесов и думал: неужели они до сих пор не понимают, куда мы попали и чем все это для нас может закончиться? Нужно постараться как-то привести в чувство этих неисправимых романтиков, иначе, с таким настроением, ухлопают их, к едрене бабушке, в первом же бою. Хотя, кто его знает, говорят: дуракам везет. Поживем — увидим. Гляжу, и Костя-пограничник, смотрит на них как-то странно, словно на совсем больных товарищей.

— Ладно, понятно с вами все! — тем не менее, сказал я им как можно веселее. — Пойдемте, я вещи заберу. Свой сидор, Шмакова, да еще и Зиновьева, в придачу. Мне еще необходимо автомат у Тимофеева получить. Времени у нас не так уж и много, назад нужно вернуться как можно быстрей. Не буду уговаривать вас не совать свои головы, куда не надо, лишь об одном прошу — постарайтесь остаться в живых. Очень вас прошу.

Смотрю — стихли, призадумались. Видать стали соображать, что не в турпоход им ночью придется идти. Витька вдруг спросил, ни к селу, ни к городу:

— Думаешь, убьют нас завтра?

— Ничего я не думаю, — надо было успокоить и слегка подбодрить своих товарищей. С таким настроением в бой идти нельзя. — Просто смотрите, не геройствуйте особо. Пока не вернусь, помирать даже не думайте! Нам еще с вами до Берлина дойти нужно. Если вас убьют, кто же Гитлера в плен будет брать?

Ну, подействовало, кажется, заулыбались. Николай даже пошутил:

— А если он сам застрелится, когда мы до Берлина дойдем?

— Если сам застрелится, я лично расстраиваться не буду. Собаке — собачья смерть, туда ему и дорога. Ладно, Костя, подожди меня здесь. Если лейтенант выйдет, скажешь ему, что я сейчас подойду, вещи только захвачу. Я мигом.

Быстренько сбегал во вторую землянку, и когда вышел с тремя вещмешками на свет божий, то свет этот едва не померк в моих глазах, оттого, что я увидел. Рядом с моими товарищами стояли — медсестра Серафима и моя Аня. Обе в военной форме, у обеих через плечо сумки с красным крестом, с вещмешками и карабинами. Не может быть! В конце концов, что происходит?

Сердце мое заколотилось в груди, ноги сделались ватными, но это продолжалось буквально несколько секунд. Взяв себя в руки, подошел и поздоровался:

— Здравия желаем, девушки! Вы к нам в гости или проездом?

В это время из землянки начали выходить бойцы, значит, собрание закончилось. К нам приближались лейтенанты Александров и Смирнов, вместе со старшим политруком. За ними, поспешал сержант Тимофеев с моим автоматом. Серафима, заметив подходящих командиров, сделала несколько шагов им навстречу, вскинула ладонь к пилотке и четко доложила командиру взвода:

— Товарищ лейтенант! Младший сержант Матвеева и красноармеец Быстрова прибыли в ваше распоряжение!

Александров, ничуть не удивившись их появлению здесь и сейчас, сказал:

— Здравствуйте, девушки! Прибыли, значит. Вот и хорошо. Проходите в землянку, я освобожусь, и мы с вами побеседуем.

Только сейчас обратил внимание, что у Серафимы на петлицах защитного цвета, защитного же цвета эмалевые треугольники, по одному на каждой петлице. У моей любимой петлицы были девственно чистыми, не считая эмблемы медиков. Мне так хотелось поговорить с ней, расспросить ее хорошенько обо всем, что произошло за время прошедшее с нашей последней встречи. Но они проследовали в землянку, и я решил отложить наш разговор на потом.

Тимофеев вернул мне автомат, Смирнов отдал приказ, с росписями в получении, а Александров отвел меня в сторону и сказал:

— Мы завтра на ту сторону переправляемся, я сам еще толком не знаю, что нам предстоит. То ли разведка боем, то ли в тыл к немцам пробираться придется. Вот, медиков нам выделили, радиста с рацией, так что не знаю, свидимся ли еще.

И замолчал. Потом, собравшись с духом, попросил:

— Ты передай там письмо, если будешь в тылу. Написал, понимаешь, девушке одной. Сколько ходил в разведку, а не припомню случая, чтобы настроение такое паршивое было. Нет, это не страх, а вот тут, — он стукнул себя кулаком в грудь, — в самой середке что-то ноет и ноет. Но это ничего, это пройдет. Как управитесь, догоняйте нас. За твоими ребятами я присмотрю...

— Товарищ лейтенант! — перебил я Александрова. — Я вас тоже хотел попросить. За ребятами присматривать не надо, они уже не маленькие, сами как-нибудь обойдутся. Прошу, присмотрите лучше за санинструктором новым. За Быстровой Анной. Я с ней давеча разговаривал, так она непременно в бой рвется, фашистов, то есть, бить собирается. Горячая девушка, будет вперед лезть обязательно, так вы ее придерживайте, если можно. Как она в санинструкторы попала, ума не приложу.

— Как попала? Она, оказывается, курсы медсестер окончить успела. Поэтому, когда стали кухонный персонал в тыл отправлять, она такой концерт закатила! Обещала до командующего армии дойти, но тут как раз комдив появился. Она к нему, так, мол, и так: ' — Товарищ полковник, я окончила курсы медицинских сестер, а меня в армию не берут! Мне уже восемнадцать исполнилось!' И все такое. Это ты точно подметил — огонь девка! Даже не знаю, как я ее придерживать буду.

Он, улыбнулся, и таким светом загорелись его глаза, что я невольно улыбнулся ему в ответ. А потом подумал: как бы лейтенант не отбил у меня Анну. Вон, глазищами своими цыганскими как сверкает. С него станется. И погрустнел от таких мыслей, но Александров был парень догадливый. Дураков в разведке не держат, вернее они там сами не приживаются. Заметив, что я переменился в лице, он хлопнул меня по плечу и, засмеявшись так, что на нас, обернувшись, недоуменно посмотрел политрук Семенов, сказал:

— Не переживай! Я не по этой части!

И добавил уже серьезно:

— За санинструктором Быстровой присмотрю, не сомневайся. Иди, попрощайся и бегом к штабу батальона. Опять звонили, просили поторопить вас. Там Владимиров нашел что-то. Мы переезжать будем сейчас, так что ищите нас где-то в районе переправы или на той стороне. Прощай, Андрей! — он крепко пожал мне руку. — Живы будем, встретимся. Обязательно!

Я тоже крепко сжал руку лейтенанта и пообещал:

— Встретимся, товарищ лейтенант. Непременно встретимся!

Спустился в землянку, где кроме девушек никого не было, не считая связиста дежурившего у аппарата. Серафима тут же набросилась на меня с расспросами о Зиновьеве. Значит, они не виделись после того раза, иначе Михаил сам бы все ей рассказал. Пришлось успокоить ее, насчет нашего совместного задания. Мол, прикомандировали нас к пограничникам, ничего тут страшного нет. Поможем им лес прочесать и, скорее всего к вечеру, максимум к завтрашнему утру, вернемся во взвод. Как-то так, примерно. Диверсанты эти, наверное, уже давно тю-тю. Переживать за нас особо не стоит, дело плевое — раз, два, и мы уже дома. Смотрю, вроде бы успокоилась.

Взглянул на Анюту и сердце опять, предательски заколотилось в груди. Как ей шла форма! Но что-то в ней изменилось, я сразу это понял. Волосы подрезала? Нет, не то. Дело было не во внешнем виде. Она смотрела на меня как-то по-другому, спокойно и внимательно. Серафима, догадавшись, что сейчас она здесь лишняя, дипломатично удалилась. А мы все стояли и смотрели друг на друга, не в силах сказать прощальные слова.

Расставание ускорил связист, ответивший на вызов по телефону. Зажав мембрану ладонью, он спросил:

— Слышишь, браток! Тут из штаба спрашивают про какого-то Калмыкова. Ты, часом, не знаешь, ушел он или нет?

— А кто спрашивает?

— Старший лейтенант Страхов. Из особого отдела.

— Скажи ему, что ушел Калмыков. Скоро будет.

Вот и все. Этот звонок вернул меня к действительности, и я понял, что мне лучше поторопиться, во избежание нагоняя от начальства. Поэтому, я первый шагнул к Ане и сказал совсем не то, что собирался:

— Мне нужно идти. Может, вечером встретимся, тогда и поговорим обо всем.

Она не ответила, лишь прижалась ко мне и склонила голову мне на грудь.

— Анюта, солнце мое! Береги себя! — прошептал я, и осторожно взяв ее лицо в ладони, поцеловал на прощанье, такие грустные, в тяжелый час разлуки, но необыкновенно любимые, зеленые глаза. Глаза, полные горьких слез, блестевших как два озера, вот-вот готовые расплескаться и выйти из берегов. Только подумал, гляжу — потекли по щекам два тоненьких ручейка. Ну вот, только этого нам не хватало!

— Успокойся Анечка!

Не действует.

— Санинструктор Быстрова, отставить слезы! Вот, когда вернусь, будем вместе воевать, до самой победы, а пока — прекрати, сейчас же, это слезокапство.

Анна несколько раз шмыгнула носом и притихла, потом посмотрела на меня и неожиданно улыбнулась. Я вытирал ладонями следы слез на ее лице, а она говорила мне, торопясь, словно боясь не успеть:

— Ты только обязательно возвращайся. Вас же не насовсем забирают? Я очень буду ждать тебя, а за меня не волнуйся. Я курсы медсестер закончила и из винтовки стреляю хорошо. Так что ты за меня не переживай. Мы с Симой, то есть, с сержантом Матвеевой, недавно познакомились, но уже успели подружиться. И знаешь, как она любит твоего Михаила! То есть, сержанта Зиновьева...

— Мне пора. До свидания, Анечка!

— До свидания! — сказала она на прощанье. — Только возвращайтесь скорее, Андрей. Я буду ждать тебя, сколько нужно.

Развернувшись к выходу, быстро зашагал прочь. Как удавкой перехватило горло. Все слова, что хотел сказать ей, но так и не сказал, крутились в голове. Выскочил из землянки как пуля и, схватив сразу два вещмешка, мотнул головой Косте: пошли, мол. Ну, а все остальные, похоже, восприняли этот жест как прощание. Брат и Витька помахали рукой, провожая нас с пограничником.

Честно признаться, я был не особо уверен, что к вечеру снова окажусь в родном взводе. Но сейчас, нужно поторапливаться, иначе выговор с занесением гарантирован. Поэтому, добавим скорости, и чем быстрее управимся с Владимировым, тем быстрее вернемся назад. Что же они там обнаружили? Неужели очередной труп?

— Константин! Шире шаг! — неожиданно для себя самого раскомандовался я.

И, как бы извиняясь за свою наглость, пояснил:

— Опять из штаба звонили. Про нас спрашивали. Приказано: как можно быстрее прибыть к штабу батальона. Так что? Может, бегом приударим?

Костя с недоумением покосился на меня. А я засмеялся и успокоил его:

— Да не смотри ты на меня так! Пошутил я, насчет бегом. А насчет всего остального — истинная правда! Так что, шире шаг, Костя! Шире шаг!